– ночью. Днем нельзя, днем приличные вампиры только деньги считают и кофе пьют, все самое важное начинается для них с заходом солнца.
Как расползлась моя Маша после родов, так до сих пор и не соберется обратно.
Да и было ли когда-то то, что можно вернуть обратно?! Что-то вроде симпатичное такое бежало ко мне на свиданки…
…Я встречался с ней параллельно со своим основным увлечением, но она, конечно, об этом не знала.
Все беспокоилась, верещала что-то, то шарфик подарит, то свитерок. Когда я болел, она убедительно врала на работе и ехала ко мне через весь город на метро. Я настаивал: не надо, я давно живу один и даже лекарства, если без них – никак, покупаю через две улицы от моего дома в аптеке для пенсионеров. А она, ничего не слушая, все обволакивала меня своей заботой и непоколебимой верой в то, что я самый хороший на свете.
Я сам не понял как – но мы допрыгались: через несколько месяцев наших почти безэмоциональных и нерегулярных встреч она забеременела.
Это известие я воспринял примерно так же, как если бы мне вдруг сказали, что я – единственный существующий в мире потомок расстрелянной семьи Романовых.
Подслащенный тщеславием ужас…
И деть-то ее было совсем некуда, эту внезапную ответственность уже за двоих!
Маша стала мне почти идеальной женой, вот только я не просил вообще никакую.
Мы по-тихому расписались. Наши мать с отцом и с моей, и с ее стороны были вроде бы рады.
Но между собой они так до сих пор и не подружились и почти не общались. И даже маленький комочек в цветастом одеялке так и не смог их ни на сантиметр приблизить друг к другу.
Они и навещали нас только по четко выстроенному заранее графику посещений.
Если честно, мне было по фигу, но жена серьезно переживала.
Я пытался пару раз переговорить с матерью, но толку от этого не было, да и вообще… Моя мама, пусть сейчас уже и на пенсии, всю жизнь была доктором, кандидатом медицинских наук в знаменитом московском институте, а мама Маши всю жизнь проработала бухгалтером в подмосковном гастрономе.
Вот и вся суть конфликта.
Иногда мне мать ехидно намекала, мол, молодец твоя Маша, не дура девка: и замуж до тридцати успела выскочить, и жених-то уже с квартирой!
Я слушал ее отстраненно и почти не злился, потому что знал, что это все – не так.
Единственное, я не до конца был уверен только в том, что Маше действительно хотелось быть именно со мной.
Но то, что основной целью ее жизни была отнюдь не работа, где, кстати сказать, до рождения сына ее и ценили, и продвигали по служебной лестнице, а семья (муж-ребенок-тепло-уют), в этом я был убежден на все сто.
Но если все это тщательно рассмотреть поближе, Маше совсем не повезло.
Ей нужен был другой мужчина.
Но кто-то там, наверху, решил все за нас, и поэтому ей достался я.
Высокий, приятной европейской внешности, не без талантов молодой москвич, с вредными привычками.
Жена же моя была не москвичка.
На момент нашей встречи она училась в столичном вузе и параллельно работала в отделе доставки «ИКЕА», где я, к слову сказать, с дикого похмелья с ней и познакомился. Но все же Маша была не совсем «колхоз Красный Лапоть».
И на том спасибо.
Маша выросла в ближайшем Подмосковье, в неплохой родительской трешке, в элитном, по меркам их городка, доме.
Много ковров, безделушек и книг, которые никто никогда не читал.
Не думаю, что только моя собственная однушка в панельном доме могла повлиять на ее навязчивое желание жить со мной под одной крышей. Но в любом случае за эти семь лет, что мы были вместе и успели собрать все возможные родительские и собственные средства и поменять однушку на двушку в новостройке, я был ей чертовски благодарен!
Наличие семьи гарантировало спокойствие.
В первую очередь моим родителям, общественности и, в какой-то степени, мне самому.
А то темное, сугубо личное, до сих пор ищущее выход, распирающее изнутри так, что мозги порой отказывались думать вообще, выходило наружу только тогда, когда уже было совсем невмоготу.
Но это все было уже так давно…
После рождения Елисея я себя этого лишил.
Я вообще себя почти всего лишил.
Осталась только работа.
Я очень, очень давно почти ничем не питаюсь и потому чувствую, что скоро помру.
Мне неожиданно позвонил Платон.
Вечером, на мобильный.
– Здравствуйте, Алиса! Это Платон, ваш преподаватель из…
– Я поняла. Я вас узнала.
Молчание.
Придумывает, как начать разговор, но я уже догадалась, зачем он может звонить. К этому моменту я успела побывать у него на занятиях трижды.
– Алиса, вас все устраивает? Как самочувствие, не слишком ли интенсивная нагрузка?
Я помогу ему немного.
Чтобы избавиться от этого его мерзкого формального тона, я мигом сделала голос теплым и ласковым.
Не для него, для себя.
Не люблю я этой недосказанности, лучше сразу как-то определиться и его определить.
– Платон, меня все устраивает, не волнуйтесь, – промурлыкала я.
Помолчали, посопели друг другу в трубку.
– Алиса, знаете, у меня к вам есть один очень деликатный вопрос, но это не по регламенту, так сказать.
– Конечно. Валяйте!
– Знаете, для меня Гриша в общем и целом – хороший товарищ… Мы давно знакомы, работаем вместе и… что-то не нравится он мне совсем в последнее время.
– А что с ним?
– Я знал его как веселого, жизнерадостного парня, а тут он кислый какой-то ходит, грустный совсем… Я подумал, может, вы что-то знаете о причине?
Надо же, какой совестливый!
Любой из них только рад бы был да злорадствовал в душе, что клиентку увел!
Нет, определенно, он не похож ни на кого из них.
И даже факт этого звонка, не по регламенту, говорил сам за себя.
– Выбросьте из головы… Поверьте, там нет ничего такого, что можно обсуждать.
– Да?
– Да.
– Уверены?
– Абсолютно.
– Ну что ж, тогда до завтра, Алиса.
– До завтра.
Нажав отбой, я решила сменить тактику.
Случай не заставил себя долго ждать.
Это уж точно – наши мысли материальны!
Надо бы мне с ним переговорить.
Вот только вопрос: как, когда, что спросить и что сказать?! Мне и в самом деле было крайне неудобно перед старым товарищем.
Причем товарищ-то знал кое-что про меня тако-о-е,
