здесь настолько потрясающе ярки, настолько конкретны, что трудно поверить, что это не мемуары; что она просто не переписывает слова призраков, вещающих ей на ухо. Теперь понятно, почему на написание этого ушло так много времени: кропотливость исследования сквозит в каждом абзаце, начиная от формы армейских шапок и заканчивая эмалированными кружками, из которых трудяги хлебали разбавленный чай.
Ей дана колдовская способность приковывать ваш взгляд к странице. Мне просто необходимо знать, что происходит с А Гэном, щуплым студентом-переводчиком, и Сяо Ли, нежеланным седьмым сыном. В конце я уливаюсь слезами, когда узнаю, что Лю Дон так и не вернулся домой к своей преданно ждущей невесте.
Но нужна доработка, и немалая. Этот черновик отнюдь не первый — на самом деле это даже не «черновая версия» книги; это больше амальгама поразительно красивых предложений, примерно сформулированных или случайных тем [типа «а затем они пускаются в путь» — закончить позже]. Но драгоценных крошек насыпано достаточно, чтобы я могла двигаться по следу. К чему все идет, я вижу, и это великолепно. Просто восхитительно, умопомрачительно прекрасно.
Настолько, что я не могу не попробовать все это закончить.
Поначалу это просто забава. Упражнение в написании. Я не столько переписываю рукопись, сколько проверяю, удастся ли мне заполнить пробелы; достаточно ли у меня технических навыков для оттенения, тонкой доводки и экстраполяции, пока картина не сделается полной. Я думаю поиграть лишь с одной из глав посередке — той, в которой особенно много незавершенных сцен и по которой можно было бы вывести результат только при полном, глубинном знании текста и автора.
Но потом я уже просто продолжаю идти. Остановиться я не могу. Говорят, редактировать плохой черновик намного проще, чем сочинять на чистой странице, и это правда — как раз в эти минуты я ощущаю в своем продвижении уверенность. Я исправно нахожу обороты фраз, которые подходят к тексту заметно лучше, чем скудноватые описания Афины. Я замечаю, где темп повествования несколько проседает, и решительно вырезаю изменчивый наполнитель. Сквозную линию сюжета я выделяю как четкую, мощную ноту. Я прибираюсь, подравниваю и украшаю; я заставляю текст петь.
Наверное, вы вряд ли поверите, но не было момента, чтобы я про себя подумала: «Вот сейчас возьму и все это себе присвою». То есть я не сидела и не вынашивала какой-нибудь коварный план, чтобы нажиться на работе моей покойной подруги. Нет, серьезно — все это казалось естественным, как будто было моим призванием, чем-то предначертанным свыше. Как только я приступила, мне показалось, что это самая очевидная вещь на свете, которую мне нужно завершить, доведя историю Афины до ума.
Ну а потом — кто знает? Может, и опубликовать все это, опять же ради нее.
Работа поглощает меня напрочь. Я пишу каждый день с рассвета до глубокой ночи. Так усердно я не работала еще никогда, ни над одним писательским проектом, даже над своим собственным дебютом. Слова жгут в груди, как раскаленные угли, переполняя энергией, которую мне необходимо излить сполна, иначе она меня сожжет.
Первую редактуру я осуществляю в три недели. Затем устраиваю себе недельный отпуск, на протяжении которого не занимаюсь ничем, кроме длительных прогулок и чтения книг, просто чтобы освежить кругозор, ну а затем распечатываю все в копицентре и прохожусь по напечатанному красной ручкой. Страницы я перелистываю бережно и неторопливо, бормоча каждое предложение вслух, чтобы прочувствовать звучание, форму слов.
Всю ту ночь я не сплю, а вставляю изменения в «ворде».
Наутро я составляю имэйл своему литературному агенту Бретту Адамсу, с которым не общалась вот уже несколько месяцев, поскольку сбрасывала в корзину все его вежливые, но неотвязные запросы о том, как продвигается моя вторая книга.
«Бретт, привет.
Я знаю, ты ждешь новостей насчет моей второй книги. На самом деле у меня есть…»
Секунду помедлив, последнее предложение я удаляю.
Как мне объяснить все это Бретту? Если он в курсе, что Афина писала первый черновик, ему нужно будет связаться с агентом Афины, Джаредом. Предстоят дрязги с ее литературным наследием. Письменных свидетельств желания Афины, чтобы книгу закончила я, не существует (хотя она наверняка предпочла бы именно это: какому автору хочется, чтобы его произведения томились в безвестности?).
А без подтверждения ее согласия мой вариант может быть не утвержден вообще никогда.
Но, опять же, никто ведь не знает, что Афина писала первый черновик?
Имеет ли авторский отсыл такое же значение, как то, что без меня эта книга, возможно, никогда не увидит свет?
Нельзя допустить, чтобы величайшая работа Афины попала в печать в своем неопрятном, недоразвитом виде; можно сказать, в черновом варианте. Нельзя ни в коем случае. Иначе какая я ей подруга?
«Бретт, привет. Вот рукопись. Немного не в том направлении, которое мы обсуждали, но мне нравится это новое звучание. Что скажешь?
Наилучшего,
Джун»
Всё, готово; «дыц», и сообщение улетает. Я захлопываю ноутбук и отпихиваю его от себя, слегка бездыханная от своей собственной дерзости.
Ожидание — самая трудная часть. Тот свой имэйл я отправляю в понедельник; Бретт отмалчивается и только в четверг сообщает, что для просмотра зарезервировал выходные. Сложно сказать, говорит он это всерьез или же тянет время, чтобы я его не доставала. На подходе к понедельнику я уже не нахожу себе места. Каждая минута кажется вечностью. Я уже миллион раз обошла свою многоэтажку, а телефон засунула в микроволновку — специально, чтобы не было соблазна постоянно его проверять.
С Бреттом мы познакомились на твит-питчинге [7].
Несколько дней в году авторы забрасывают твиты с мини-аннотациями своих книг и ставят хэштеги, чтобы агенты могли их просматривать и помечать те, которые их заинтересуют. Я у себя написала:
«Под сенью платана». Сестры Джейни и Роуз переживают худшее лето в своей жизни. Их отец умирает. Их матери никогда нет рядом. Все, что у них есть, — это они сами, а еще таинственная дверь на заднем дворе. Портал в другую страну. #Adult #ComingofAge #Litfic.
Бретт запросил рукопись, и я ее отправила, упомянув, что у меня на руках уже есть готовый издательский контракт; неделю спустя он предложил поболтать по телефону. Мне он показался эдаким ловчилой: свою речь пересыпал словечками вроде «классный», «отстой» «супер-пупер», а голос у него звучал непристойно молодо. Пару лет назад Бретт окончил Гамильтон как магистр издательского дела, но в агентстве не проработал и нескольких месяцев. Однако агентство было статусным, а клиентам он, судя по отзывам, нравился — вот я и согласилась подписать с ним контракт. Это, а еще то, что предложений получше у меня не
