пытался понять, зачем ты говоришь о том, что мне хронически не под силу. Пришлось поднять руку, указать пальцем в небо и напомнить:
я от тебя уйти могу только туда.
Ты пристально разглядывал и шумно дышал посреди красок позднего вечера.
А потом наконец спросил: если бы научился в обход? Ушел бы?
Я насторожился. Запаниковал по привычке разбуженным змеем и был совершенно сбит с толку. Что произошло. Какое имеет значение. Почему ты об этом говоришь. Но все, что я смог спросить, собралось в тихое что-то случилось?
Ты тогда отвернулся и уставился на свое отражение в темном, выкрашенном уличной темнотой окне. Потом признался, что недавно был у Джунсо. И что тот еще никак не отойдет. И что он задал тебе вопрос. Спросил, не думал ли ты, что я тоже уже остыл, а уйти не могу, только потому что меня это погубит.
Я сначала обомлел. А потом включил голову.
В блестящем уме твоего брата подобный вопрос возник из-за Меган и, по сути, не имел ко мне никакого отношения. Дело было лишь в том, что она призналась в своих изменах, рассказала, что полюбила другого человека, и подала на развод. Очевидно, что подобные обстоятельства непроизвольно породили в твоем брате апатию и ощущение всеобщего предательства. В том числе возможность моего.
Думаю, ты и сам все понимаешь, потому я и не стал тогда объяснять. Только переспросил: остыл и не могу уйти? Я не хотел, но, наверное, из-за того, как разнервничался, вопрос прозвучал немного… вызывающе. Может быть, тон вышел кислым, или нервным, или слишком пораженным, потому что ты сразу же обернулся и потянулся вперед, хотел коснуться руки, но я ее отдернул.
Ты замотал головой, ты сказал: я знаю, что это не так. Итан. Я знаю. Мне никогда и не приходило подобное в голову, поверь. Просто Джунсо сказал, и это отложилось в голове, и я… черт, это какие-то херовые оправдания, но что я могу поделать с тем, что люблю тебя и чисто по психологическим причинам начинаю бояться чего-то подобного?
Возможно, здесь можно посчитать себя задетым. Или обидеться. Или расстроиться. Поругаться. Но я не стал. Я сделал то, что хорошо умею. Я тебя понял.
Мне же тоже можно начать бояться, что ты не уходишь, только потому что меня нельзя бросать. Ведь не будь ты так открыт, не живи в твоей груди такое доброе сердце и исполинское упрямство, я бы, наверное, сходил с ума, жутко себя изводя, и постоянно только и делал бы, что накручивал. Прости, пожалуйста, что мне не пришло в голову, что ты тоже можешь.
Я не учел, что совсем на тебя не похож, и, может быть, тебе не видно, как безумно я тебя люблю, вот так же отчетливо, как мне это видно по тебе.
Тогда я сказал: да, я не могу ходить направо и налево, бросать и терять людей, при этом не спеша тут же резать вены, но, если бы завтра с утра, Чоннэ, я проснулся обновленным, без травм и расстройств, я бы никуда от тебя не делся.
Ты стал выглядеть уязвимым и растерянным, смотрел на меня неотрывно и так… виновато, что я тут же подался ближе к столу, поднял ладонь с кольцом и сказал: это Меган плевать, она человек. А по моим законам это раз и навсегда. Никого другого уже не будет. Я тебя выбрал. Я замуж за тебя вышел. Я тебя люблю. Это навсегда. Все.
Тогда я успокаивал тебя словами, потом губами. Везде, где они могли сделать тебе приятно. И после, в постели, пока ты в меня толкался и я повторял, что люблю тебя, снова и снова.
А потом ты заснул, а я пошел в душ и очень много думал над тем, что ты мне сказал. Как часто ты будешь переживать, не говорить, накручивать. Я вдруг представил себя на твоем месте и испугался: очевидно, что предмет любви я совершенно незавидный. Но у меня есть голова и сердце, и они вполне сносные и могут попробовать рассказать тебе больше, чем любая открытая натура с самым откровенным взглядом и бесхитростным языком тела. И потому я взял ноутбук и пошел в твой кабинет.
Сначала я не знал, с чего начать. Потому что у меня для тебя, счастье мое, столько всего на сердце. Так что лучшее, что я придумал, это начать с самого начала. С того дня, когда мы заговорили впервые и я бежал под индийскую песню, а потом обернулся и увидел тебя. С момента, когда я предложил тебе выбрать карту. А ты заупрямился, как обычно. И сказал: нет, я здесь за другим. Пришел за тобой. И хочу тебя себе. Заботиться, по утрам будить, ночами не давать спать. Любить.
И потом я еще много месяцев мотал головой. Говорил: я эльф! Я тебе не подхожу.
А ты нестираемой краской написал себе под ключицей Elf Prince’s guard [30], дождался, когда заживет, ткнул в надпись пальцем и возразил: подходишь.
Очевидно, у меня вышло много страниц, но, хоть порой я и ухожу в рассуждения и брожу по галереям собственного мироощущения, весь текст, он, на самом деле, о тебе. То есть о человеке, упрямо влюбленном в эльфа, который – как и большинство ему подобных – уверен, что любить его практически невозможно. Все тут – о невообразимо упрямом ангеле, год за годом доказывающем, как серьезно я и большинство мне подобных ошибаются.
Все эти страницы, которые я писал в твоем кабинете ночами не один месяц, это моя просьба: никогда не сомневайся в том, что я люблю тебя. Я ведь, счастье мое, уже давно, и бесконечно, и на всех языках. С каждым новым утром каждого нового дня каждого нового века.
Ты – моя лучшая жизнь.
P.S.
И скажу тебе честно, Чон Чоннэ:
эта жизнь будет еще счастливее, если ты соизволишь убраться в гараже.
С надеждой, что спущусь вечером и не споткнусь о груду хлама,
Твой муж
Принц эльфов.
Кис май эс – транскрипция русскими буквами выражения «kiss my ass», которое переводится как «поцелуй меня в задницу» (здесь и далее прим. авт.).
«Curiosity killed the cat» – эквивалент поговорки «любопытной Варваре…», в дословном переводе означает «кошку сгубило любопытство».
Цитата из анимационного фильма Хаяо Миядзаки «Ветер крепчает».
