уже после переселения в чужой дом, он утрачивал представления и о других своих состояниях: чем более частыми и простыми они были, тем дольше держались в сфере осязаемого, но в конце концов отмерли все. А воспоминания о событиях, которые сопутствовали им, стали не более чем пустотелым бесцветным навесом. Андрей хотел окончательно отбросить весь их груз. Лишь тень того, исключительного состояния, когда он пребывал в роли духовного лидера, стала временами окутывать его снова. Но сколь ни желанной гостьей она была для Андрея, ради удержания ее при себе он не нуждался в воспоминаниях, из-за чего их бренность становилась только выразительнее.
Как ни парадоксально, комната, где он когда‑то рассчитывал найти убежище от прошлого, сейчас полностью олицетворяла собой его прошлое – по единственной причине, что постепенно почти каждое остававшееся у него воспоминание он невольно стал относить уже не ко времени, к которому оно отсылало напрямую, а ко временам, когда он, находясь тут, заново прокручивал это воспоминание в своем сознании. Так его многолетняя комната-мастерская стала крепче связана с его прошлым, чем любое место, где он находился в любой момент дозатворнической части своей жизни. Выйдя же из комнаты в абсолютно незнакомый ему мир, Андрей не смог бы не проникнуться им целиком. Из объятий своей частной старины он попал бы в объятья новосозданного общего. В масштабе целой его жизни само по себе появление такой мотивации уйти отсюда выглядело неожиданным. Да, все время своего пребывания здесь Андрей никогда не прикладывал по-настоящему больших усилий для избавления от воспоминаний, отсылавших его ко временам молодости, но причиной этому была уверенность, что они рассеются сами собой. Взамен в сознании всплывали такие события и обстоятельства прошлого, с которыми легко ассоциировались события и обстоятельства его настоящего. С определенного момента часть образов, выводимых им на холсте, все отчетливее напоминала ему людей, хорошо знакомых по прежней жизни. Или он мог просто услышать разговор между хозяевами или гостями особняка, отдельные детали которого приносили свет в ставшие было недоступными уголки его памяти. К примеру, упоминание гостем поездки в такси, слишком долгой по вине пробки, оживило в сознании Андрея подобные поездки из его жизни, включая эпизоды разговоров по телефону, которые имели место там же, в такси, и оказали потом сильное влияние на его жизнь. Цепочки новых ассоциаций могли докрутить воссозданные таким способом фрагменты до обширных, развернутых пластов воспоминаний, в которых можно было прожить напролет целый день, а иногда и больше. Долгое время Андрею ничуть не досаждала подобная ситуация: он стал воспринимать продолжительные экскурсы в прошлое как еще одну действенную тренировку ума.
Однажды он почувствовал, что реальность его прежней жизни стала уже всерьез конкурировать с вымышленными реальностями, наполнявшими его сознание. Впрочем, в этом не было ничего удивительного, поскольку для целей творчества Андрею всегда хватало возводить лишь мимолетные вымышленные реальности – и как раз мимолетность освобождала его от надобности создавать для них основу в виде непротиворечивой системы законов. Но сочетание фантазий, не обремененных внутренними законами, не может быть основанием для серьезных измышлений, а без измышлений он разучился бы строить новые, еще более насыщенные по сравнению с предыдущими воображаемые миры. Таким образом, единственной доступной ему реальностью, обусловленной системой четких законов, оставалась реальность его прошлого. Андрей все чаще находил в ней опору. Но он больше не видел будущее своего творчества, что было еще одной веской причиной не держаться более за минувшие дни. Он захотел как можно быстрее заменить их красками современного мира. Пусть и не знал его пока ни на йоту.
В нужный момент Андрей увидел, что его дальнейшее пребывание на привычном месте не находит больше никаких естественных оправданий. Таковым он больше не признавал и выживание в одной тошной каморке. Тогда и переступил порог и пошел в гости к новой эпохе.
Сначала нужно было пойти по коридору, в котором царила совершенная тьма. Но Андрею недолго пришлось двигаться, не видя ничего вокруг: вскоре он заметил впереди слабый свет, распространявшийся из одного из ответвлений коридора. Ступив туда, он примерно через минуту дошел до небольшой, уже достаточно насыщенной светом круглой комнаты с белыми металлическими стенами. В ней находился лифт. Мигающими на двери разноцветными символами он спросил Андрея, верно ли то, что он хочет наверх. Андрей подтвердил, нажав подходящую кнопку. Всего несколько секунд в лифте – и он наконец впервые за очень много лет оказался на открытом пространстве. Андрей был рад свежему воздуху и солнечному свету, но, давно от них отвыкнув, сразу же испытал ряд болезненных ощущений. В первую очередь, головокружение и жар. Скоро телесный дискомфорт смягчился, вместе с тем Андрей не почувствовал прилива сил, словно из-за многолетнего упорства оставаться на одном месте он вообще изжил в себе способность различать смену уровня физической энергии организма. С другой стороны, сейчас, ради первого поверхностного знакомства с новым миром, ему и не нужно было прикладывать много усилий.
Он стоял на платформе, которая сильно возвышалась над всеми окружающими строениями. С ее края открывался обширный вид на округу. И, когда только Андрей посмотрел вниз, встав у парапета, им резко овладел острый, волнительный трепет. Его старые глаза не могли врать ему. Сложный многоярусный индустриальный ландшафт там, внизу, со всеми его цехами, транспортными системами, вышками, кранами и техническими коммуникациями безупречно повторял одну из картин, которую он написал во времена работы на Макса. Андрей в мельчайших подробностях помнил то свое полотно и, глядя теперь вниз, не мог найти ни одного принципиального отличия реальности от изображения, оставленного им много лет назад на холсте. Территория перед его глазами намного превосходила по своему размеру когда‑то написанный им завод. Но изобретателей нового мира отнюдь не смутило такое ограничение, и они просто предусмотрели возведение множества копий предприятия с его картины, беспросветно заняв ими гигантское пространство.
Он был потрясен. Создавая то полотно, он, безусловно, руководствовался здравым смыслом постройки больших промышленных объектов, но в отсутствие профессиональных компетенций вынужден был изобретать логические правила на основе разных обрывков имевшихся у него общих знаний. Между производственными объектами должно быть развитое транспортное сообщение, у цехов должны быть большие окна для эффективного освещения внутреннего пространства – такого уровня рассуждения ветвились в голове Андрея во время работы над картиной. Он уделял много внимания мелочам: прорисовывал все вплоть до крышной кровли, шпал и рельсов, крановых платформ. Позволил себе немного творческой свободы при подборе цветов. В реальной жизни гамма оказалась несколько более строгой. Однако
