своих самых ярких звезд, но
у меня нет настроения праздновать. Потому что Ксавье Эмери был создан, чтобы сиять на чужом небосклоне. А я еще не готова смотреть, как он покидает мой.
Я уже на полпути к дому, когда Ксав резко замолкает. Я думаю, он просто забыл, что хотел сказать, поэтому продолжаю идти.
Бежать.
Пока тихое проклятие не разносится эхом через звуковую систему.
– Черт, я не могу.
Я останавливаюсь.
Наступает гробовая тишина.
– Простите, я не могу, – признается Ксавье, и я оборачиваюсь, мое беспокойство пробивает воображаемую крышу. – Я полон дерьма, – заявляет Ксав после нескольких секунд раздумий, проводя рукой по зачесанным назад волосам.
Нет.
Трижды «нет».
Какого черта он делает?
– Этот год не был замечательным, – вздыхает он. – И близко нет. Если уж на то пошло, это был худший год за всю мою гребаную жизнь. Все пошло к черту. Все. И единственный хороший момент, – его глаза находят меня в толпе, – это встреча с одной девушкой.
Я тяжело сглатываю.
Он смотрит на меня так, будто я единственный человек на этой вечеринке.
Единственный человек во всей этой чертовой Вселенной.
– Технически я с ней не встречался. Я знаю ее с тех пор, как, будучи гиперактивным маленьким мальчиком, играл в пятнашки на этом самом заднем дворе. Просто до недавнего времени я и не подозревал, насколько она удивительный человек.
Я смотрю на него умоляющим взглядом.
Не делай этого.
Уже нечего спасать.
Нет ничего, что стоило бы твоей разрушенной жизни.
Я уверена, что хуже уже быть не может, пока он не называет меня по имени.
– Ты была права, Авина.
Все головы поворачиваются как по сигналу, выискивая меня в толпе. За считаные секунды люди находят меня и начинают сверлить взглядами.
– Я придурок, – признается Ксавье, каждое слово которого пропитано чувством вины.
У меня смертельно начинает болеть горло, и я радуюсь слезам, застилающим мне глаза.
Я не могу смотреть на это.
– Я самый большой гребаный придурок на планете, раз позволил тебе страдать вместо меня. Возможно, раньше я не был достаточно сильным, но… – Ксавье переключает свое внимание обратно на недоумевающих гостей. – Кто-то однажды сказал мне, что нужно защищать людей, которые защитят меня, – он украдкой бросает взгляд на свою мать, стоящую возле буфета с его отцом, – и я думаю, пришло время прислушаться.
Его отец выглядит чертовски взбешенным.
А его мама… она бледна как полотно.
Ксавье больше не произносит ни слова в течение самого долгого, самого мучительного ожидания в моей жизни, держа всех присутствующих в напряжении.
Вот тогда-то он и произносит слова, которые никогда не сможет взять назад:
– Я – Зак.
Время останавливается.
Никто не двигается.
Никто не реагирует.
Не издает ни звука.
И впервые в жизни я действительно понимаю, что имел в виду мой отец. Впервые с тех пор, как он оставил меня, я переживаю один из тех судьбоносных моментов, которые либо делают тебя сильнее… либо убивают.
Здесь, собравшись вместе с половиной города на заднем дворе Финна… я переживаю свой первый слоумо.
Пока первый вздох не достигает моего уха.
За ним второй.
И третий.
Не успеваю я опомниться, как по просторному заднему двору разносится смесь вздохов и шепота.
Он этого не делал.
Ксав, скажи, что ты этого не делал.
– Верно, я написал признания. О, и Бри. – Ксавье смотрит ей прямо в глаза. – Совет: если тебе приходится шантажировать парня, чтобы он с тобой встречался, значит, ты ему просто не нравишься.
Баскетбольная команда и группа поддержки смотрят на девушку с разинутыми ртами, не в силах подавить смех, когда щеки Бри становятся ярко-красными. Я осматриваюсь по сторонам, ожидая найти скрытые камеры или какую-нибудь телевизионную группу…
Но так и не нахожу.
Звук бьющегося стекла отвлекает мое внимание от Ксава. Женщина уронила бокал с шампанским на бетонную террасу. Только это не просто женщина.
Это мама Ксавье.
Тут же до каждого гостя доходит осознание, ее действие привело к эффекту домино. Шепот проносится вокруг меня, волна шока захлестывает всю вечеринку.
– Это она, – слышу я голос дамы справа от меня.
– Директор Эмери – это та женщина из признания, – говорит слишком громко другая на ухо своему мужу.
– Она спала с несовершеннолетним? – в ужасе переспрашивает он.
Ну и что, что признания – это дело старшеклассников, да?
Зак и Лав взяли штурмом не только Истон-Хай.
Они захватили весь Сильвер-Спрингс.
Все началось с анонимного письма…
И двух детей из маленького городка с секретами размером с мегаполис.
Мама Ксавье устраивает представление всей ее жизни: из горла вырывается нарочито громкий всхлип, когда она убегает, а по ее лицу текут крокодильи слезы. Ксав следует ее примеру и спешит покинуть сцену без дальнейших объяснений.
Все смотрят, как Ксавье, проталкиваясь, идет к дому. Особняк мгновенно поглощает его целиком. Никто не бежит за ним, все растеряны, чтобы как-то отреагировать.
Никто, кроме меня.
Я делаю лишь шаг, а потом сбрасываю каблуки. Пальцы ног скользят по траве, когда я бегу за мальчиком, который поджег свою собственную жизнь, чтобы погасить пламя, опустошающее мою. Стеклянные двери квадратного дома Финна закрываются за мной в следующую секунду, а мое сердце пульсирует в голове с такой силой, что у меня начинается мигрень. Сильно волнуясь, я пробираюсь в гостиную и зову его по имени.
Один раз.
Два.
Ничего.
Затем я слышу рев автомобильного двигателя снаружи.
Паника внутри меня усиливается.
Черт, он ушел?
Он не может убежать.
Он не может…
– Что случилось с твоей обувью?
Все мышцы в моем теле разом расслабляются. Я поворачиваюсь вокруг своей оси, моя грудь вздымается из-за нехватки кардиотренировок, и слезы облегчения градом катятся по моему лицу.
Он здесь.
Он сбросил черный пиджак своего костюма, так что на нем осталась только рубашка на пуговицах с закатанными рукавами. Я не утруждаю себя объяснением ситуации с обувью, пораженная острой потребностью поцеловать его.
И делаю это.
Я бросаюсь к нему, обхватываю за шею и прижимаюсь к его губам, прежде чем он успевает произнести хоть слово. Ксавье тут же приподнимает мой подбородок для большего, его сильная рука зарывается в мои волосы, когда он поцелуями изгоняет страх и адреналин, все еще бурлящие в моем животе. Его рот действует как транквилизатор – его язык, касаясь моего, унимает мои переживания. Я все еще плачу, не понимая: это потому, что я счастлива, печальна, напугана…
Или от всего вышеперечисленного.
– О чем ты думал? – я выдыхаю ему в губы, мой голос дрожит. – Твоя стипендия, твое будущее. Боже,
