Птичий город за облаками - Энтони Дорр

Во дворе перед палаццо Омир подходит к человеку с арбалетом и говорит, что принес подарок для здешних ученых людей.

Арбалетчик, не понимая его речи, жестом предлагает подождать, и Омир стоит, обняв Ромашку за шею, а пес ложится и немедленно засыпает. Они ждут около часа. Омир дремлет стоя, и ему снится Анна — она стоит возле очага, подбоченилась и хохочет над тем, что сказал кто-то из сыновей. Проснувшись, Омир проверяет, при нем ли еще кожаный сверток с книгой, и смотрит на высокие стены палаццо. Видно, как за окнами ходят слуги, зажигая свечи.

В конце концов приходит переводчик и спрашивает, что ему нужно. Омир разворачивает сверток, переводчик смотрит на книгу и, пожевав губу, снова исчезает. Вскоре вместе с ним прибегает, запыхавшись, другой человек, одетый в темный бархат. Он ставит на землю фонарь, сморкается в платочек, потом берет в руки кодекс, перелистывает страницы.

— Я слыхал, — говорит Омир, — что здесь такое место, где берегут книги.

Человек в бархате бросает на него быстрый взгляд и снова утыкается в книгу. Он что-то говорит переводчику.

— Ему хотелось бы знать, откуда у тебя это.

— Подарок, — отвечает Омир и думает об Анне в окружении сыновей у пылающего очага, выплетающей руками свой рассказ, когда снаружи сверкают молнии.

Человек в бархате внимательно осматривает переплет при свете фонаря.

— Ты, верно, хочешь плату? — спрашивает переводчик. — Книга в очень плохом состоянии.

— Довольно будет, если накормите. И овса ослице.

Тот хмурится, удивляясь людской глупости, а человек в бархате, не дожидаясь перевода, кивает, бережно, обеими руками закрывает кодекс, кланяется и без единого слова уходит. Омиру показывают, как пройти к конюшне, и там конюх с аккуратными усиками при свете свечи отводит Ромашку в стойло.

Омир сидит у стены на скамеечке для дойки. Над Апеннинами спускается ночь, а у Омира такое чувство, словно он завершил свой главный труд, и он молится о том, чтобы после этой жизни была другая жизнь, где Анна ждет его под крылом Всевышнего. Ему снится, что он заглядывает в колодец, а рядом стоят Древ и Луносвет, и все втроем они смотрят в прохладную изумрудную воду, и Луносвет вздрагивает, когда из колодца вылетает птаха и стремительно уносится в небо. Омир просыпается и видит, что слуга в коричневой куртке ставит перед ним блюдо с лепешками, начиненными овечьим сыром. Рядом с блюдом другой слуга ставит рулет из крольчатины, приправленный шалфеем и обжаренными семенами фенхеля, и плоскую бутыль с вином — еды и питья хватит на четверых, и еще другой слуга пристраивает в скобу на стене зажженный факел, а еще один ставит под факелом большую глиняную миску с овсом, и слуги уходят.

Человек, пес и ослица наедаются вволю. Потом пес сворачивается в уголке, Ромашка протяжно вздыхает, а Омир приваливается спиной к стойлу, вытянув ноги на хорошей чистой соломе, и все они засыпают, а снаружи в темноте начинается дождь.

Сеймур

Его освобождают из-под стражи на время работы и предоставляют квартирку с крохотной кухней, окно которой выходит на солнечный склон, поросший кустами хризотамнуса с желтыми цветочками. Сейчас август, небо побурело от дыма, и окружающий пейзаж дрожит в горячем мареве.

Шесть дней в неделю он с утра едет на беспилотном автобусе до общественной стоянки и там, одолев целый акр плавящегося от жары асфальта, входит в принадлежащее «Илиону» приземистое побеленное здание. На стене висит выцветший плакат с надписью «Запечатлеть Землю». Двенадцать часов в день Сеймур с группой техников испытывают образцы нового поколения тренажеров и наушников для Атласа. Сеймур худой, жилистый и бледный, в обед он предпочитает не ходить в столовую, а перекусить сэндвичами у себя за рабочим столом и покой находит только в работе, накручивая на тренажере милю за милей, словно какой-нибудь средневековый пилигрим, несущий покаяние за великий грех.

Когда ботинки снашиваются, он заказывает другую пару, точно такую же. Больше он почти ничего не покупает, кроме еды. Раз в неделю, по субботам, он отправляет сообщение Натали Эрнандес, и она почти всегда отвечает. Она преподает латынь и греческий старшеклассникам, которых этот предмет совершенно не увлекает. У нее двое сыновей, беспилотный минивэн и такса по имени Таксик.

Иногда Сеймур снимает наушники, сходит с тренажера, смотрит, моргая, вдаль поверх других сотрудников, и перед ним всплывают строчки из перевода Зено: …Раскинулись по ней и небо, и земля, и все страны, и все звери земные, а посередине…

Ему исполняется пятьдесят семь, пятьдесят восемь. Бунтарь внутри все еще жив. Каждый вечер, придя домой, Сеймур включает компьютерный терминал, отсоединяет его от сети и принимается за работу. На разбросанных по миру серверах Атласа по-прежнему хранятся необработанные снимки в высоком разрешении: колонны мигрантов, бегущих из Ченнаи, перегруженные лодки с семьями, с детьми в окрестностях Рангуна, горящий танк в Бангладеш, прячущиеся за плексигласовыми щитами полицейские в Каире, городок в Луизиане, затянутый илом и грязью после наводнения, — все бедствия, которые Сеймур годами вычищал из Атласа, никуда не делись.

За несколько месяцев он создает крохотные программы-лезвия, такие тонкие и острые, что, когда он внедряет их в объектный код Атласа, система их не замечает. Он прячет их в разных местах Атласа в виде миниатюрных сов: сова-граффити на стене, питьевой фонтанчик в виде совы, велосипедист в смокинге и совиной маске. Тронешь такую сову — и подчищенное изображение сойдет, как шелуха, открывая скрытую за ретушью правду.

В Майами возле ресторанчика стоят шесть кадок с папоротниками, и на третьей кадке прилеплена наклейка с совой. Если прикоснуться к сове, папоротники развеются в воздухе и появится дымящаяся разбитая машина, а рядом — лежащие на асфальте неподвижные тела четырех женщин.

Сеймур не