потом ещё одна и ещё, пока мы не оказались у самой дальней стены, вдоль которой была натянута странная тоненькая верёвочка с непонятным механизмом посередине.
Мы подошли ещё ближе и увидели, что это не верёвочка, а такая лента, очень смутно что-то нам всем напоминающая. Лента тянулась из небольшого отверстия в левой стене и скрывалась в точно таком же отверстии в стене справа, и примерно посередине она проходила через какой-то механизм, и кто-то из нас нашёл в этом механизме кнопку с надписью «пуск» и ещё кто-то из нас нажал её с таким мягким и очень знакомым щелчком.
Мы услышали шипение и треск, как будто раздающееся отовсюду, скрытые динамики в стенах и потолке, сказал кто-то из нас, тише, сказали ему в ответ, не мешай, сейчас начнётся.
Лента неторопливо ползла из левой стены в правую через механизм воспроизведения, а мы стояли и слушали звуки, записанные на ней. За стеной справа и стеной слева что-то негромко стучало, но звук из динамиков почти полностью перекрывал этот стук, и мы довольно быстро перестали обращать на него внимание. Шипение и треск продолжались, к ним добавилось шуршание и покашливание и иногда раздавался такой звук, как будто кто-то где-то очень далеко стучит молотком по металлу. Звуки то усиливались и ускорялись, то исчезали до почти полного безмолвия, но потом незаметно снова заполняли собой всё пространство комнаты.
Под потолком вспыхнули крошечные точки света, а на полу появились разноцветные круги и квадраты, которые плавно и бесшумно скользили по полу, перемещаясь от одной стены к другой, но не сталкиваясь и никак не пересекаясь друг с другом. Каждый из нас выбрал себе цветную фигуру, и мы стали перемещаться вместе с ними, и махали друг другу руками каждый раз, когда оказывались рядом. Шипение и треск постепенно заполнили всю комнату: мы сами стали источником этих звуков, переступая ногами по трескучему линолеуму, шурша одеждой и скрипя подошвами и каблуками обуви. Лента продолжала поступать из отверстия справа в отверстие слева, динамики воспроизводили звуки, которые сплетались с нашими звуками и световыми отражениями от стен, это была уже почти что музыка, настойчивая полузабытая мелодия, но мы все знали, что самое главное ещё впереди.
Раздался трёхтоновый сигнал, и световые фигуры на полу дёрнулись и задрожали, и мы дёрнулись и задрожали вместе с ними, и тогда каждый из нас издал определённый звук, чистый и бесконечный, раскачивающий звёзды и небо и город и пустырь и стройку и здание и комнату и нас самих – и всё разом и все разом вспыхнули и смолкли, и только пустая магнитофонная плёнка перекручивалась ещё какое-то время в пустой тёмной комнате, до последнего щелчка.
* * *
Я не знаю, как меня зовут, точнее, знаю, потому что на карман моей куртки всегда прицеплена заламинированная карточка, на которой написаны моё имя и фамилия, год рождения и адрес, так что я всё это знаю, просто забываю каждый раз, но это и не страшно, потому что моя карточка мне эту информацию в любой момент сообщает и я снова знакомлюсь с собой. Ещё карточка сообщает мне, что у меня амнезия, точнее, трудности с краткосрочной памятью, в которую каким-то странным и пока ещё не доказанным врачами способом переместилась довольно большая часть долгосрочных моих воспоминаний о себе, поэтому мне и приходится каждый раз знакомиться с собой заново. Кому-то это может показаться довольно утомительным, но только не мне: каждый раз, когда я стою на палубе, переполненный морским ветром и солнцем и заново читаю, что меня зовут Висенте Диаз, порт приписки Пунта Алегре, меня переполняет невыразимое счастье – я точно знаю, что всегда мечтал родиться на Кубе и стать рыбаком.
Туман
Теперь мы живём в тумане. Раньше было не так, но мы об этом не очень помним. Я спрашивал – сперва у папы, потом у соседки Марсельезы Васильевны, потом у других соседей, но как именно было до тумана не помнит никто. Все знают, что до тумана мы жили совсем по-другому: одни говорят, что раньше было гораздо хуже, другие – что им гораздо больше нравится жить в тумане, чем без него, некоторые просто пожимают плечами и не уточняют – по-другому, и всё тут. Не о чем говорить.
В тумане хорошо. Он очень красивый и каждый день немного другой, и в нём всегда есть, куда пойти. Это очень просто: надо выйти из дома и идти, шаг и ещё шаг и ещё, идти, пока не придёшь туда, куда тебе нужно. Нужно бывает разное, и всё находится у нас в тумане, не было ещё такого, чтобы что-то нужное в тумане не нашлось. Это всегда интересно, потому что ты можешь не знать, что тебе что-то нужно, пока не пойдёшь в туман, так что мы все в него ходим каждый день, ни один из соседей просто так дома не сидит.
Домов у нас всего два, и это очень удобно. В первом доме живут все соседи, во втором не живёт никто и кто угодно – так бывает, если тебе оказывается нужно подольше побыть одному. Выходишь из дома, идёшь в туман, а потом возвращаешься во второй дом и живёшь в нём один, ни с кем не встречаясь и не разговаривая. Во втором доме всё точно так же, как и в первом, и всегда твоя квартира на нужном этаже, только в ней и во всём доме больше никого. Представить невозможно, насколько сильно тебе это нужно, пока не попробуешь хотя бы раз пожить один.
Соседи у нас разные, отовсюду. Те соседи, которые были в нашем доме раньше, с нами тут, в тумане, не живут. Я не знаю, где они. Может, в тумане есть ещё другие дома, не наши, которые мы пока не нашли, потому что нам не нужно. Или, может, остальные соседи вообще не в тумане, хотя не очень понятно, как такое может быть: туман везде. Из старых соседей в нашем доме только Марсельеза Васильевна, в первом подъезде в угловой квартире, ну и мы с папой на третьем этаже в четвёртом. Все остальные из других разных мест, очень далёких, у них ещё такие красивые необычные имена.
В тумане никогда не бывает скучно. Мне кажется, это просто невозможно – заскучать, когда ты в любой момент можешь выйти из дома и пойти в туман. Можно просто зайти в магазин за продуктами, можно пойти в парк, сидеть на качелях, можно в лес, жечь костёр, можно залезть на гору или выйти к морю. У нас тут всё близко, если тебе нужно куда-то,
