как этот рокочущий прибой! И все же так далеко! С ее губ сорвался долгий вздох. Она пребывала в замешательстве, уничтоженная горечью несбывшихся надежд.
Когда вошла Росита с утренним подносом, Мэри лежала, прижав ладонь к щеке. Бодро раздернув занавески, горничная провозгласила:
– Смотрите. Сегодня очень хороший погода. И, как я обещать, мадама видеть много солнца.
Мэри молча уставилась на горничную, повторяя про себя: «Так близко, так невероятно близко, как этот рокочущий прибой!» Внезапно в ней пробудилась неясная надежда, и она спросила:
– Росита! – Ее голос звучал очень таинственно и отстраненно. – Тут есть поблизости сад, старое-старое поместье, куда на закате иногда прилетают лебеди?
Росита помешкала, округлила глаза. Затем почтительно рассмеялась, покивала, словно восхищаясь исключительно забавной шуткой.
– Пажаласта, нет, мадама. Может, Росита и странная, но она ничего не знать о таких вещах.
– Ты уверена? Совершенно уверена?
– Боже сохрани, да, мадама. – Ее смех стал громче. – Много сады, о, слава богу, много. Но не такие. Я жить тут уже двадцать лет и ни разу не видеть ни одного лебедя.
Мэри не ответила. Она слушала, что говорит Росита, но сама была далеко отсюда – безучастная, внимающая таинственному зову будущего.
Она встала, накинула пеньюар. Как и сказала Росита, день выдался чудесный. Было уже довольно жарко – во всяком случае, так показалось Мэри. Голова у нее странно кружилась. Когда ее взгляд остановился на синем море внизу, она рассеянно подумала, что стоило бы поплавать, чтобы охладиться и освежиться. Да, она должна поплавать. Купальный костюм, на котором остались песчинки с пляжа Лас-Кантерас, пробудил щемящие воспоминания. И все же воспоминания не задержались надолго. Они мелькнули мимолетной болью, поскольку ей отчего-то было трудно на чем-либо сосредоточиться. Мэри взяла полотенца и прошла по широким каменным ступеням, мимо клумбы с лилиями вниз к воде.
На пляже было довольно пустынно, слабые волны невесомой кремовой пеной набегали на песок. Мэри легко поплыла в прозрачной, бесплотной, как лазурный эфир, воде. Все тело стало текучим и словно отделенным от реальности. Хотя Мэри едва ли замечала, что ее левая рука онемела, а на запястье возникло крохотное красноватое пятнышко. Комариный укус. Три дня назад, когда она шла по молу в Лас-Пальмасе, ее ужалило зараженное насекомое. «Что случится, то случится», – сказала она однажды. И еще: «Нашей жизнью управляет не случайность, а судьба». И вот свершился жестокий поворот судьбы, и ее, жертву собственного пророчества, настигла смертельная опасность.
Она заразилась желтой лихорадкой. Непонятная легкость в теле, непонятный туман в голове были не чем иным, как симптомами этой болезни.
Мэри вышла из воды, слыша звон в ушах. Вытерлась, надела халат и двинулась обратно по территории отеля. Несколько минут она блуждала бесцельно, не в силах вернуть душевное равновесие, в ушах не стихал шум. За поворотом тропинки наткнулась на старика, стоящего на коленях и пропалывающего клумбу с пурпурными люпинами. На голове у него была широкополая соломенная шляпа, в длинных высохших мочках ушей висели тонкие золотые колечки. Мэри уставилась на морщинистую, обожженную солнцем шею старика. Он спокойно и терпеливо выдергивал сорняки, потом наконец полуобернулся, послал ей кривоватую робкую улыбку и пробормотал приветствие.
Мэри ответила ему. Улыбнуться она не смогла, но внутренне рассмеялась над собой. Ох, какая же она чудачка, какая дурочка! Всегда такой была и будет. Это нелепость – конечно, ужасная нелепость. Но она ничего не могла с собой поделать. Она должна была задать вопрос старому батраку. Должно быть, он посмеется над ней, как Росита. Впрочем, какое это имеет значение? В любом случае она сама смеялась над собой в глубине души, в потаенных уголках учащенно бьющегося сердца.
Но старик выслушал Мэри серьезно. Поднялся на ноги и окинул ее лицо мрачным испытующим взглядом. Он молчал так долго, что она повторила вопрос.
– Разумеется, сеньора, я понимаю, – ответил он нерешительно. – Возможно, я знаю это место.
Тот факт, что он не отмахнулся от вопроса, вызвал у нее внезапную внутреннюю дрожь. Широко распахнув глаза, она уставилась на собеседника.
– Давным-давно, – продолжил он, – я работал на другой стороне острова у семейства де Луэго. О да, сеньора. Тогда их имение было очень большим, огромным. – Садовник подергал за край своей шляпы, с трудом подбирая слова. – И armas [62] этой семьи, сеньора, – лебедь, летящий лебедь.
У Мэри закружилась голова, она прикрыла глаза. Конечно, это солнечный свет ослепил ее.
– Он на воротах? Больших кованых воротах, а рядом желтая сторожка?
Он призадумался, затем произнес:
– Да, верно, сеньора. И на фонтане в патио.
Но Мэри перебила его, негромко вскрикнув.
– В фонтане нет воды, и по его парапету бегают зеленые ящерки, – выпалила она. – У крыльца клумба с фрезиями. А за дорожкой апельсиновые деревья, их сотни и сотни.
Он сдержанно улыбнулся, вокруг желтовато-карих глаз разбежались морщинки.
– Ну да, сеньора. Именно так. Вы там бывали, это ясно. Ла-Каса-де-лос-Сиснес.
Ла-Каса-де-лос-Сиснес! Она повторила название, словно впитывая его из страха забыть. Потом прошептала:
– Это поместье далеко… далеко отсюда?
Старик покачал головой:
– Нет-нет, сеньора, недалеко. И добраться туда просто. Сначала в Санта-Крус, сеньора, потом в Лагуну, а там все знают старое поместье. О, это очень легко. Один день на лодке, она отплывает из гавани в полдень каждый божий день. А там до поместья ехать недолго. Пустяки.
Эти слова пронеслись в ее голове, грохоча, сталкиваясь, дрожа и ослепительно сверкая. Старый поденщик представлялся ей сейчас лучшим другом. Она услышала, как благодарит его. Это был ее собственный голос – ну конечно, – но он звучал откуда-то со стороны. Она не осознавала, что происходит вокруг, поскольку перенеслась в другой, пышущий великолепием сад.
Мэри точно знала, что надо делать, и это наполняло ее волшебным восторгом. Она успокоилась, взволнованная и вместе с тем уверенная в себе. Лишь крохотная часть ее существа испытывала замешательство и страх.
Она едва помнила, как вернулась в отель. Прошла в свою комнату, умыла горящее лицо, расчесала волосы, тщательно оделась, выбрав платье, которое носила в Лас-Пальмасе. В зеркале она видела, как сияют ее глаза. Взяла немного денег; подумав, написала несколько строк для Элиссы на листке бумаги, затем положила его на видное место на туалетном столике.
Она была готова. Наконец-то. Словно в трансе, выскользнула из комнаты. Вся в нетерпении, на цыпочках. Никто не должен ее услышать. Никто не должен видеть, как она уходит. Ее переполняла странная таинственная энергия. Спустившись по лестнице и выйдя на крыльцо, она помедлила, охваченная нестерпимой ностальгией. «Каса-де-лос-Сиснес», – повторила она про себя, дрожа всем телом. «Я иду туда, – подумала она, –
