приказам…
Готовится наступление, и мы не можем недооценивать его опасности. Над нашей революцией нависла угроза, завоеванная свобода в опасности. Мы должны приготовиться к борьбе и дать клятву, что до последней капли крови будем сражаться против коммунистических войск. Мы не одиноки. В случае наступления коммунистов Запад окажет нам вооруженную помощь.
Друзья мои! Чрезвычайная обстановка самым категорическим образом требует от всех нас проведения радикальных мероприятий. На свободе осталось еще очень много заклятых врагов революции — враждебных нам партийных секретарей, различных партийных деятелей, офицеров госбезопасности, партизан. Этих людей необходимо немедленно выловить. Им не должно быть пощады. Мы ведем борьбу не на жизнь, а на смерть. Или они — или мы. Тот, кто сопротивляется, будет уничтожен. Сейчас нет времени для колебаний. Хорват распределит группы, и каждая из них получит списки и точные адреса тех, кого следует арестовать. Твердой рукой и с революционным порывом выполняйте приказы руководителей «национальной гвардии». Вот и все, что я хотел сказать. Я буду сражаться вместе с вами до последнего вздоха. Если верховное командование перебросит меня на другой пост, то и на новом месте я всем сердцем буду с вами. Да благословит бог нашу борьбу!
Когда он кончил, раздались жидкие аплодисменты.
Фараго нетерпеливо подождал, пока уйдет последняя группа, и сразу же приступил к делу.
Запершись у себя в кабинете, он сбрил усы. Снял очки, на пробор расчесал волосы. Из зеркала на него смотрел мужчина лет на десять моложе.
Переоделся. Натянул шерстяные галифе, хромовые сапоги с мягкими голенищами, под спортивный пиджак в клетку надел толстый шерстяной пуловер. Сунул в карман документы, взятые у убитого майора Хидвеги.
Сегодня после обеда Фараго решил вместе с Борбалой уехать в Сомбатхей и там выжидать. В случае чего оттуда рукой подать до границы. Ему говорили, будто в некоторых районах советские войска осматривают машины, следующие к границе. Тогда-то и родилась у него мысль сменить фотографию в удостоверении майора госбезопасности Хидвеги. Имея привычку делать все основательно, он зашел в министерство внутренних дел и после долгих поисков нашел круглую печать. Это будет надежно, если русские станут проверять документы. Он хорошо говорил по-русски и поэтому не сомневался в успехе. Если придется показывать документы мятежникам, он покажет сопроводительное письмо командования и приказ. Закончив все приготовления, Фараго еще раз окинул взглядом больничную комнату, убедился, что ничего не забыл, и направился к выходу. «Часика два еще понежусь с Борбалой, а на рассвете в путь», — подумал он, запирая дверь.
К вечеру небо прояснилось. Холодный порывистый ветер с востока разогнал сплошные черные тучи. Темные громады гор резко вырисовывались на фиолетовом фоне. На бархатном полотнище неба сияли звезды, похожие на блестящие медные шляпки гвоздиков. На окраине города слабо мерцали уличные фонари. Сквозь ветви пробивался резкий ветер, высушивая капли дождя, поблескивавшие в бледном сиянии луны на иголках сосен. Воздух был ядреный, холодный. Выставленные по углам лагеря часовые время от времени зажигали карманные фонари и световыми сигналами давали друг другу знать, что все в порядке. Они бдительно охраняли беспокойный сои усталых бойцов.
Подполковник Комор вышел из шалаша, зябко передернул плечами. Пронизывающий ветер проник под шинель, небрежно наброшенную на плечи, и ее полы, как полотнище флага, развевались у него за спиной. Подполковник вздрогнул, плотнее завернулся в шинель. Ветер взъерошил волосы на его непокрытой голове. «Что сейчас снится бойцам? — подумал он. — Или и они не спят, как я?»
То и дело спотыкаясь о корни деревьев, он шел по мягкому хвойному ковру. Ноли утопали в нем, и шагов было не слышно. Он очень любил ходить против ветра, любил бурную осеннюю погоду, зимнюю метель и летнюю грозу. В детстве его часто бранила за это мать. На его впечатлительную натуру буря действовала успокаивающе. Вот уже несколько дней он живет в нервном возбуждении. От товарищей Комор скрывал свои чувства, храня их в тайниках души, как в глубоком колодце.
Но душа его не знала покоя, в ней все бурлило, клокотало… Порой он доходил до такого состояния, что готов был разразиться неистовым воплем, бросить все и бежать домой, к жене, которая с тех пор, как он познакомился с ней, все время только ждет, бесконечно ждет. Вся ее жизнь состоит из длинного ряда часов, проведенных в одиночестве и ожидании…
Комор прошел мимо часового. Командир и часовой поприветствовали друг друга, и подполковник пошел дальше. «Пойду к скале, — подумал Комор, — оттуда виден весь город…»
Он взобрался наверх по каменистой тропе. Найдя укрытое от ветра место, сел. Эту скалу бойцы прозвали «наблюдательной вышкой» и днем, а порой и вечером собирались здесь. Молча, с щемящей тревогой в сердцах смотрели они на раскинувшийся вдали город. Отыскивали в бинокль свои дома, гадали, что с семьей. Эта маленькая скала стала местом затаенных вздохов, пробуждающих надежду мечтаний, местом великих стремлений, клятв… «Только бы удалось попасть домой, увидеть своих хоть один раз… Многое будем делать по-иному, потому что научились. Получили урок на всю жизнь…»
Комор поежился, оперся спиной о скалу и в раздумье закурил сигарету. Некоторые районы города казались вымершими. Словно какая-то невидимая рука набросила на них черный траурный плащ… Освещение на Бульварном кольце во многих местах прерывалось, неосвещенные главные улицы прорезали город, как черные реки. Завывал ветер.
— Агнеш, — прошептал Комор, — Агнеш, что ты теперь делаешь?
После своего освобождения он часто думал о том, что напишет роман об Агнеш. Назовет его «Верность женщины». Затем Комор отказался от этой мысли: «Кто же поверит, что в наше время существуют такие женщины? Так ждать, как она, быть такой безукоризненно честной, так безропотно следовать за мной могла только бесконечно преданная Агнеш. Но разве это опишешь? Это не типично, такая любовь — редкое исключение…»
С Агнеш он познакомился, когда девушка работала в Красном Кресте. В то время он как раз освободился из тюрьмы. Ее старший брат умер в камере. Во время допроса его так избили, что он уже не смог подняться на ноги. Навестив андялфёльдского врача, Комор рассказал семье о высоком мужестве Балажа, о его последних часах. Агнеш слушала, не уронив ни одной слезинки.
С того вечера что-то возникло между ними…
Потом они вместе работали, близко познакомились.
О женитьбе решили сразу. Как-то ночью он понял, что любит Агнеш, и на следующий день сказал об этом девушке. Агнеш просто ответила:
— Я тоже люблю тебя, Миклош. А больше нам ничего не надо.
Они поженились. Безмятежное счастье продолжалось всего несколько месяцев. Снова провал. Его осудили
