наверху. И он сидит с ней. И все это время я думаю… – Она осеклась. Простоватое лицо внезапно скривилось, она захлебнулась словами.
Наступила неловкая пауза.
– Ну-ну, – сказал наконец Джимми, желая успокоить женщину. – Не дергайся ты так. Это на тебя не похоже. Пока есть жизнь, есть надежда. И ты стараешься, как можешь, так ведь?
Но его увещевания лишь усилили возбуждение Сьюзен.
– Стараюсь, как могу?! – вскричала она. – Конечно, я стараюсь, как могу. Делаю всё… всё. Я сражаюсь, сражаюсь вместе с ним, чтобы спасти ее. Но разве ты не видишь… – Она запнулась и неистово схватила Джимми за руку. Голос упал до шепота. – Разве ты не видишь, что я люблю его? И в глубине души я не хочу, чтобы она… чтобы она поправилась. Господи, какие ужасные, ужасные мысли… Но я ничего не могу с собой поделать. И это меня убивает.
На ее страдания было больно смотреть. Казалось, она вот-вот разразится жгучими слезами. Но она не заплакала. Стиснув зубы, подавила рыдания; дрожащая щека снова окаменела, ладонь соскользнула с плеча Джимми.
– Теперь ты знаешь… – прошептала она, тяжело дыша. – По крайней мере, хоть кому-то рассказала, какая я на самом деле. – Снова повисло тяжелое молчание, потом Сьюзен глухо сказала: – Пойду… пойду за своими вещами.
Чувствуя себя совсем разбитой и опустошенной, она вышла через черный ход в патио. Коркоран сочувственно и озадаченно смотрел ей вслед. Сьюзен задыхалась от тоски, и ей удавалось сохранять внешнее спокойствие лишь благодаря силе воли. Сердце, казалось, готово было взорваться, переполненное гремучей смесью любви и боли.
И все же прохладный воздух помог ей прийти в себя. Она пошла длинным путем вдоль ручья, медленно взбираясь по тропинке, огибавшей прибрежные камни и осыпи. Страстное обвинение, высказанное в собственный адрес, отчасти сняло напряжение, и постепенно Сьюзен немного успокоилась. Когда она добралась до жилища Роджерса, черты ее лица снова разгладились.
На голом крыльце, выпрямив спину, сидел в кресле-качалке сам Аарон Роджерс. Он не встал при приближении гостьи, лишь послал ей кислый, подозрительный взгляд и продолжал раскачиваться быстрыми рывками. Сейчас Роджерс напоминал сектанта-трясуна, впавшего в экстаз.
Сьюзен остановилась перед ним:
– Где мой брат?
Последовала длительная подчеркнутая пауза, затем, устремив в бесконечность осуждающий взор, хозяин дома ответил:
– Его здесь нет.
Сьюзен захлестнула волна разочарования. Ей очень хотелось увидеть своего дорогого Робби.
– Где он?
– Отправился за хинином, – неохотно признался Роджерс. – Беспрестанно пичкает себя этой дрянью, хотя, вообще-то, должен вносить свою лепту в общее дело. Ага, можете смотреть на меня, как дикая кошка, если хотите. Я тут о вашем братце толкую. Это не миссионер, а сплошное разочарование, чтоб ему пусто было. Палец о палец не ударил с тех пор, как сюда прибыл, болтается по окрестностям с дурацким видом. Получил вашу записку и совсем сбрендил. Уж я выскажу ему пару ласковых слов, когда он вернется из Санта-Круса. И ему это ни чуточки не понравится.
Хотя Сьюзен уже привыкла к недоброжелательным, негостеприимным манерам Роджерса, в ней вспыхнуло негодование. Но она подумала устало: «Что проку возмущаться?» – и просто сказала, входя в дом:
– У моего брата слабое здоровье. Вы забываете, что мы приехали совсем недавно и он еще не обвыкся тут. – Нотка необъяснимой горечи закралась в ее голос. – Дайте нам время войти в колею, прежде чем потребуете чудес.
Язвительное «ха!» полетело ей вслед, когда она поднималась по трескучим сосновым ступенькам. Но Сьюзен вновь мысленно отмахнулась. Колкость и грубость Роджерса ничего не значили по сравнению с ношей ее горя.
Она вошла в свою комнату, вытащила из-под кровати чемодан, распахнула шкаф, собрала немного одежды, взяла полотенце, мочалку, зубную щетку, безучастно побросала все это в чемодан. Сборы длились недолго. Она знала, что волосы у нее растрепаны, а еще, подумалось с горечью, они мышиного цвета! Как и глаза – наверняка дивное зрелище! Но прихорашиваться она не стала. Даже не посмотрела в зеркало. Подумала, не оставить ли Роберту записку, но вспомнила, что уже написала ему о своих планах. Да, она готова. Взяв чемодан, спустилась по ступенькам, снова пересекла крыльцо.
Роджерс, мрачно раскачиваясь, сделал вид, что не заметил ее, но не успела она отойти от крыльца и на два шага, крикнул вслед:
– Но-но! Куда это вы отправляетесь с кофром?
Она развернулась, уверенно встретила его взгляд:
– Вы знаете, куда я иду. Обратно в Лос-Сиснес.
– Это в каком же смысле? – Роджерс привстал с кресла. – Спутались с этой гнилой компашкой? Вернитесь. Слышите? Идите в дом. Что вы такое вытворяете? Вам должно быть стыдно вот так взять и уйти.
– Вы знаете, почему я ухожу, – твердо ответила она. – И когда мой брат вернется, вы скажете ему, что я ушла. Передайте: я не хочу, чтобы он там появлялся. – Она хотела добавить: «Это небезопасно», но сразу передумала и решила выразиться иначе: – В этом нет необходимости.
Потом, не обращая внимания на протестующие крики Роджерса, повернулась и двинулась по дорожке, вымощенной камнем и обрамленной зелеными кустами испанского дрока. Она шла медленно, опустив голову, сгибаясь под тяжестью чемодана, светившее ей навстречу солнце обрисовывало контуры ее фигуры. И ей было еще тяжелее оттого, что на нее навалилось странное чувство одиночества.
Между тем Роберт Трантер отправился не за хинином. Хотя формально он сейчас бродил по Санта-Крусу в поисках магазина с надписью «Quimico», в сердце своем этот с виду ревностный проповедник церкви единства седьмого дня не заботился о хинине ни на йоту. Лекарство было лишь поводом, который подсказало его пошатнувшееся самоуважение, во избежание язвительных и недоверчивых расспросов Аарона Роджерса. Было что-то… что-то правильное в этой миссии по добыванию хинина. Честность – вот что! Да, он почти обманул самого себя. И все это время собственные ноги вероломно вели его по направлению к «Плазе».
И все же, по счастливой случайности обнаружив аптеку, он удовлетворенно причмокнул. Право, вот же она, конечно! Он вошел, во всеуслышание заказал лекарство, сел на один из белых стульев, расставленных в ряд в чистом белом зале, и принялся ждать, похлопывая по коленям влажными ладонями.
Он начал тихо напевать мотив псалма, и на ум ему пришли глупенькие куплеты, которые ложились на музыку. Слова сами выскочили из головы, он ничего не мог с этим поделать.
Сверху видят, как Роберт один
Чинно ждет свой славный хинин.
И еще:
Аптекарь помешивает лекарство,
Разве в том есть вражье коварство?
Он
