— Любят не за что-то, а просто. Не надо мне ни твоих должностей, ни обманчивой славы… Кирик, поедем в Татту, в моё родное село. Будешь работать зоотехником, а я — учить детей. Люди там простые, хорошие. Земля красивая… Весной прилетают белые журавли…
— Сними пальто, — сказал я, растерянный, — как-никак этот дом был твоим.
— Я тороплюсь. У меня уроки в школе.
«Уроки… Ишь, какое большое дело её уроки!»
— Почему тогда пришла? — я сам испугался своего гневного голоса. — Отвечай, почему пришла?
— Посмотреть на тебя…
— Ну, смотри, радуйся! Сбылись твои слова. Вышибли под зад коленом! Съели!
— Никто тебя не вышибал. Сам себя съел.
— Ты съела вместе с Силянняховым. Сговорился тайком с дружками. Доконал… — от досады я кулаком бил по дивану.
И тут я увидел, как мгновенно посуровело лицо Даши. Мне бы опомниться, остановиться, но я ещё пуще заорал:
— Съели!.. Отомщу!..
— Кирик, я и раньше говорила тебе, что всё так кончится!
— Злорадствуешь?!
— Какое там злорадство! Себя виню — не смогла спасти тебя…
— Это ты меня от кого спасать собралась?
— От тебя самого.
— А-а?! Дура! Спасла бы лучше от Силянняхова! От своих капризов!
— Просто не верится, что ты ничего не понял… Силянняхов не имеет никакого отношения к тому, что произошло. Во всём виноват ты сам.
— Если пришла сказать именно это — вот дверь!
— Где дверь, я сама хорошо знаю, — и моя жена вышла из комнаты.
Видишь, Трофим, всё повернулось самым неожиданным образом… После раскаивался: «Милая моя, раз пришла ко мне, значит, любит»… Ну, теперь что жалеть попусту… Даша сама подлила масла в огонь, защищая Силянняхова…
— Я вот тоже не понимаю, в чём вина Силянняхова, — сказал Оготоев. — Конференция тебя не избрала, а он тут при чём?
— Ещё как при чём! Это я сразу почувствовал. И не ошибся. Членом бюро вместо меня избрали агронома Дураева, секретаря парткома из совхоза «Алаас». Совсем молодой парень. Он ещё и слова «нет» как следует говорить не научился. И имя-то у него дурацкое: Мичил. Он в самом деле всё время улыбается, ходит разинув рот. Никто его по отчеству не зовёт. Все говорят Мичил да Мичил. Через несколько дней состоялась сессия райсовета: я этому Мичилу уступил своё кресло. Перед сессией ждал вызова из Якутска, думал, получу новое назначение. Не было вызова, несколько раз звонил, напоминая о себе, потом махнул рукой… Вот так и остался без работы, без семьи. Превратился просто в Кирика Тоскина, на которого и собака не лает. — Тоскин нехорошо засмеялся.
— Нет, я всё же не понимаю, в чём виноват перед тобой Силянняхов, — сказал Оготоев.
— И неудивительно. Никто и не считает моё увольнение делом рук Силянняхова. О, этот Силянняхов всё заранее предусмотрел, распределил роли, а сам остался в тени. Подумай, Трофим, кто был больше известен и в районе, и в республике? Кого больше хвалили, кого больше уважали? Меня. Из нас двоих кто мог быть избран первым в высшие органы? Конечно, я. Если бы я сидел на месте, Силянняхов был бы в районе всегда вторым лицом. Вот он и добился моего отстранения, заменил меня молодым неопытным парнем. А после моего ухода кто стал первым человеком: этот юнец или Силянняхов? Бесспорно, Силянняхов. Понял теперь, почему меня отстранили?
Оготоев покачал головой.
— Ты сейчас где работаешь?
— Нигде не работаю! — вызывающе ответил Тоскин. Затем, заметив удивление гостя, добавил: — Раньше не отдыхал, не было времени. А теперь вот получил отпуск за три последних года. Скоро кончится.
— А тогда где работать будешь?
— Пока нет у меня определённых планов. На следующий день после сессии беседовал со мной Силянняхов: «Согласны ли работать главным зоотехником совхоза «Сыырдаах»? — как будто в насмешку предложил он. Ишь, что надумал! Чтоб мной командовал тот самый Бястинов! Хотя я и освобождён от должности, но не думаю, что выбыл из номенклатуры. Недавно побывал у начальства, меня внимательно выслушали. «Дайте, — говорю, — самый что ни на есть отсталый, самый тяжёлый район, я его за два-три года выведу в передовые». Они-то хорошо знают, что я слова на ветер зря не бросаю. Как обычно, ответили: «Посмотрим, решим, сообщим». И вот жду. — Тоскин вдруг ударил ребром ладони по столу. — Пусть Силянняхов думает: «Тоскин пропал. Ему уже никогда не подняться на ноги». Неправда. Ещё загремит имя Тоскина. Тогда-то Тоскин поговорит с ними… ещё как поговорит! Погодите, погодите…
Оготоев перебил его:
— Засиделись. Спать пора!.. Ты не беспокойся, я здесь прилягу, мне ничего не надо.
Хозяин ничего не ответил.
Тишина. Потрескивает оплывшая свеча, пламя её отбрасывает трепетные тени на чёрном окне, на стенах комнаты…
— Спать, спать, Кирик Григорьевич.
— Выйдем, что ли, на улицу? — сказал Тоскин обессиленным голосом и тяжело поднялся. Пошарил в буфете, достал пачку «Беломора» и, наклонившись к свече, прикурил.
Вышли на улицу, в темноту.
Оготоев, раскинув руки, вдохнул холодный сырой воздух.
— Трофим, мне с тобой надо поговорить… Нет, не поговорить, у меня к тебе просьба… Я тебе рассказал, что случилось у нас. Сейчас ты знаешь всё про меня, про Дашу.
— Ну, хотя не всё…
— Нет, нет, всё… Когда ты спросил, почему ушла от меня Даша, я ответил: «с жиру». В самом деле так. Я её никогда не обижал, старался делать ей только хорошее, создал ей, думаю, такую жизнь, от которой любая бы не отказалась. Если бы жила, считая каждую копейку, не ушла бы, даже не подумала бы об этом. А то ведь что получилось: легко жила, легко и ушла, без причины…
— Да нет, были у неё серьёзные причины — это я понял из твоего рассказа.
— Не было! — тоном, не терпящим возражений, сказал Тоскин. — Я же говорю тебе: не было причин, не было!
Он помолчал и вдруг заговорил мягко, вкрадчиво:
— Трофим, Даше ты вроде старшего брата. Она тебя очень уважает. Ты бы поговорил с Дашей: помиритесь, мол, не разрушайте семью ради детей…
— Нет, — твёрдо сказал Оготоев.
— Что-о?! — отшатнулся Тоскин.
Оготоев не ответил, зашагал к дому. Держась за перила, поднялся на крыльцо и оглянулся. Он увидел вспыхнувший огонёк папиросы и тёмный мужской силуэт. Оготоев пошарил рукой, отыскивая ручку двери, и вошёл в дом.
1976
Хоносо — гость, остающийся на ночлег.
«Xолбос» — Якутское областное потребительское общество, снабжающее в основном сельское население.
Удаганка — шаманка.
Кес — якутская мера расстояния, равная примерно 10 км.
Мары — сырые, поросшие кустарником низины.
Нохоо — здесь: грубое обращение к младшему по возрасту.
Тукаам — обращение (ласкательное) старшей к младшему.
Нассовет — наслежный Совет — аналог сельского Совета.
Мичил — улыбчивый.
