Ярмарка привела обоих детей в восторг, такая разноцветная, как радуга!
— А вот и гармошки, давай купим! — воскликнула Ганги.
Бабу придирчиво повертел в руках губную гармошку:
— Сколько стоит?
— Три анны.
Бабу похлопал ресницами и изобразил серьезное раздумье.
— Ну, покупаешь? — спросила. Ганги.
— Подожди здесь. Сейчас вернусь.
Бабу смешался с толпой, пристроился за спиной хорошо одетого господина и осторожно запустил руку в его карман.
— Вор, вор! — закричал тот, схватив Бабу за руку.
Ганги увидела, что вокруг Бабу столпились люди, услышала звук пощечин. Через некоторое время плачущий Бабу выскочил из толпы. Вся рубашка его была в пыли.
— Больно побили? — сочувственно спросила Ганги.
— Ничего, — мужественно ответил Бабу.
Они поплелись домой по той же, покрытой красной пылью дороге. Бабу был мрачен и молчалив, как низвергнутый с престола раджа. Когда они дошли до здания мастерской, Ганги протянула Бабу свою гармошку:
— Возьми, поиграй!
— Не надо.
— Ну, возьми! — жалобно повторила Ганги.
— А ты отцу ничего не скажешь?
— Не скажу.
— Верно?
— Честное слово.
Бабу поднес к губам гармошку и заиграл на ней бойкую, живую мелодию. В такт музыке качались ветви деревьев сарви вдоль дороги.
3
Работа в столярной мастерской кипела. Знойный ветер обдувал разгоряченные лица рабочих. Сам Гауринатхам, обливаясь потом, распиливал и обстругивал доски. Бабу усердно заколачивал большие гвозди.
Вдруг Гауринатхам яростно накинулся на пильщика, I криво отрезавшего брус. «О чем ты думаешь, негодяй, ведь этот брус сотни рупий стоит!» Хозяин схватил работника за горло, у того почернело лицо. Гауринатхам с сожалением выпустил пильщика и, злобно сопя, вернулся к своей работе.
Бабу до смерти напугался. Ему было плохо. Горячий ветер обжигал тело, мучила жажда. Работа сначала казалась нетрудной, но скоро Бабу почувствовал, что она ему не под силу. Ладони у него распухли и болели. Гауринатхам неслышно подошел к Бабу и сильно дернул его за волосы.
— Гвоздь у тебя согнулся, не видишь, что ли? Ты, должно быть, спишь за работой? — прошипел он.
— Бездельник, сын осла! Разве так работают? — откликнулся Виранна.
— Руки распухли, — оправдывался Бабу.
— Эта работа не по тебе, — решил хозяин. — Иди принеси распиленные брусья с улицы.
Жара палила. Бабу хотелось плакать. Ноша была тяжелой. Мальчик покачнулся и упал. Гауринатхам и Виранна подбежали к нему.
— Очень тяжелые! — робко пожаловался мальчик, глядя на раскатившиеся толстые обрубки.
Гауринатхам с искаженным от гнева лицом замахнулся черной волосатой рукой, Бабу съежился, но тут раздался громкий крик Венканны:
— Эй, Бабу, тут твоя тетка пришла!
— Ну, ладно, — прохрипел Гауринатхам, — на этот раз сойдет тебе с рук… Подбери, что рассыпал!
Малакшми, едва увидев Бабу, начала отчаянно браниться:
— Ах ты негодник! Сбежал из дому и вестей о себе не подаешь!
Гауринатхам посмотрел на нее удивленно. Он думал, что Бабу сирота и никто на него прав не предъявит.
— Коли так, возвращайся к тетке, — заявил он мальчику.
— Не хочу… И дом и еда там поганые… Тетка дерется, и муж ее тоже…
— Вот как ты! — захлебнулась гневом Малакшми. — За мое добро… Мать проститутка, его маленьким бросила, отец умер. Мы приютили, а он…
Женщина ушла, Бабу снова стал собирать и носить обрубки. Солнце склонялось к западу, стало прохладнее.
— А ну, скажи, сколько мужчин твоя мать имела? — ехидно спросил у Бабу Виранна.
— Ах ты…! — грязно выругался мальчишка.
— Ну, сколько их было, скажи-ка? — не отставал тот.
Мальчик снова выругался. Виранна вдруг оскорбился и пошел на него со сжатыми кулаками. Бабу в испуге убежал.
— Эй, Ганги, дай мне поиграть немного на гармошке! — выкрикнул он у порога дома Гауринатхама.
— Не дам… это моя!
— Ты же мне подарила!
— Ты плакал, вот я и подарила… понарошку…
— У-у… Подлая… — пробормотал Бабу, убегая.
Вечером Ганги нашла Бабу спящим на земле под деревьями сарви.
— Дурак… Почему на земле спишь? — спросила она тоном старшей.
— Нечаянно заснул… — Бабу сел, протирая глаза. — Смотри, что у меня есть, — сказал он, доставая из травы старый ржавый серп.
— Зачем тебе? — удивленно спросила Ганги.
— Виранну зарежу, — захохотал Бабу.
— А у меня есть большой нож. Он, наверно, лучше.
— Верно?
— Ага.
— Пойдем, дай мне его, Ганги.
Дети направились домой с твердым решением убить Виранну. И как ни велика была обида Бабу, от сочувствия и поддержки Ганги ему стало легче на душе.
4
Гауринатхам не спускал глаз с Бабу, поминутно одергивал его.
«Когда буйволенка в телегу запрягут, он тоже поначалу упирается, — говорил он Виранне. — Палки попробует — и будет знать дорогу».
Нечесаный, красный от натуги, Бабу таскал обрубки брусьев. Его точила мысль о том, что он отказался от убийства Виранны.
— Убьешь — полицейские тебя в тюрьму посадят, — сказала ему Ганги. Бабу испугался.
Однажды, вернувшись домой, Бабу заявил Ганги:
— Твой отец — подонок!
— Почему? — рассердилась Ганги.
— Такие тяжелые брусья таскать заставляет. У меня все тело ломит, — разрыдался мальчик.
Ганги сказала:
— И верно, подонок. А знаешь, если пальмового вина выпить, то всякая боль проходит.
— Кто тебе сказал?
— Мой отец тоже ведь на работе устает. Так он каждый день напивается.
— А где вино достать?
— Говорят, Полерамма продает в переулке за храмом… Рупию ей дай — нальет…
— И ты пила?
— Зачем мне?
Бабу проснулся в полночь. Ломило тело, особенно болело плечо, на котором он таскал брусья. «Если бы выпить вина, — подумал он. — Рупию надо…»
Все в доме спали бесшумно, только Гауринатхам храпел. Бабу встал тихонько, подошел к сумке, висящей на стене, запустил в нее руку. Пол заскрипел…
— Что такое! — вскочил на ноги Гауринатхам. — Вор в моем доме! Ты что делаешь?
— Мне рупию нужно…
— Зачем?!
Бабу молчал. Гауринатхам схватил мальчика за шиворот и стал трясти его. Вдруг Бабу схватил палку и замахнулся на Гауринатхама. Тот от неожиданности выпустил мальчика.
— Ах ты щенок паршивый! Убирайся!
Бабу выбежал из хижины. «Возьми мою губную гармошку!» — закричала ему вслед Ганги. Бабу не откликнулся.
Через некоторое время в хижине все опали; грозно храпел во сне Гауринатхам. Кругом сгустилась тьма, i в этой тьме растворилась маленькая фигурка.
Луна светила тускло, и под деревьями было совсем темно. Гопалан вышел из черной тени, небольшой ноя блеснул у него на бедре. Он был уверен в себе и настроен решительно: ведь предварительно он опрокинул пару стаканов дешевого вина для храбрости.
Гопалан хотя и не учился в школе, однако был не глуп — в такие дела никогда не пускался очертя голову, а действовал по хорошо обдуманному плану.
В этом доме муж приходил поздно. Гопалан следил уже целую неделю и убедился, что тот каждый день засиживается в клубе за картами. Жена спала в комнатке при кухне, которая выходила прямо в большое двор. Там можно было укрыться в тени деревьев. Проникнуть в кухню Гопалан задумал следующим образом: он поскребется в дверь; разбуженная хозяйка подумает что это кошка, и приоткроет ее; тут Гопалан мигом просунет в щель нож и потребует у нее браслет или ожерелье, а потом скроется в саду.
Гопалан твердо полагался на свой план. Район был отдаленный от центра, время позднее — уже кончился последний сеанс в кинотеатрах, закрылись лавки и кафе, на улицах было совсем безлюдно, в домах — темно.
Моральные соображения ничуть не беспокоили Гопалана: он не считал воровство ни грехом, ни преступлением. В тюрьму, однако, попасть боялся, поэтому так тщательно обдумывал планы своих предприятий.
Облюбованный им дом в тусклом лунном свете был похож на гигантскую черепаху. В соответствии со своим планом Гопалан вошел во двор и по дорожке среди банановых и кокосовых деревьев подошел к дверям кухни. Из дома слышались голоса. Гопалан, удивленный, остановился. Разговор был резким. Гопалан решил переждать: может быть, это любовник, явившийся в отсутствие мужа, тогда он побоится задерживаться и вскоре уйдет. В доме заговорили еще громче. В голосе женщины слышался страх, мужчина сердился и чего-то требовал. Гопалан подтянулся на ветке дерева и, толкнув приоткрытую створку окна, спрыгнул в кухню. Теперь он ясно слышал слова:
— Не надо, послушайте меня…
— Отдай, добром говорю.
— Вы ведь все проиграли в карты. С самой свадьбы ни покоя, ни счастья. Все мое приданое проиграли, в доме ничего нет…
