- Мне больно слушать, когда люди в вашем возрасте так шутят,- сказала Зази.
Они молча любовались открывшейся панорамой, потом Зази принялась рассматривать то, что находилось тремястами метрами ниже, если, конечно, мерить отвесом.
- Не так-то и высоко,- заметила она.
- Да, но разглядеть людей отсюда трудно,- сказал Шарль.
- Да,- сказал Габриель, принюхиваясь,- видно их плохо, но запах все равно чувствуется.
- Меньше, чем в метро,- сказал Шарль.
- Ты ведь никогда в метро не ездишь,- сказал Габриель.- Я, кстати говоря, тоже.
Желая избежать обсуждения этой травмирующей ее темы, Зази обратилась к дядюшке:
- Что же ты не смотришь? Наклонись - интересно же!
Габриель сделал попытку заглянуть в зияющую бездну.
- Черт,- сказал он, отпрянув от края.- У меня от этого голова кружится.
Он вытер пот со лба и заблагоухал.
- Я пошел,- сказал он.- Если вам это занятие еще не надоело, я подожду вас внизу.
Он исчез так быстро, что Зази и Шарль не успели даже рты пораскрывать.
- Я здесь, наверху, уже лет двадцать не был,- сказал Шарль,- хотя людей сюда возил ой как часто. Но Зази не слушала.
- Вы почему-то очень редко смеетесь,- сказала она.- Сколько вам лет?
- А сколько дашь?
- Молодым вас никак не назовешь: лет тридцать.
- Накинь еще пятнадцать.
- Значит, вы еще хорошо сохранились. А дяде Габриелю сколько?
- Тридцать два.
- А выглядит он старше.
- Ты ему только этого не говори, а то он заплачет.
- Почему? Потому что он занимается гормосес-суализмом?
- Откуда ты взяла?
- Я слышала, как хмырь, который меня домой привел, сказал об этом дядюшке Габриелю. Хмырь этот так и сказал, дескать, недолго за это и за решетку угодить. Ну за гормосессуализм то есть. А что это такое?
- Это неправда.
- Правда, так и сказал,- возмущенно возразила Зази: она не могла допустить, чтобы хоть одно ее слово ставилось под сомнение.
- Я не об этом. Неправда то, что этот хмырь говорил о Габриеле.
- Что он гормосессуалист? Так что же это все-таки значит? Что он обливается духами?
- Вот именно. Это и имелось в виду.
- За это в тюрьму не сажают.
- Конечно, нет.
Они замолчали и на мгновение предались мечтаниям, глядя на Сакре-Кер.
- Ну а вы, вы - гормосессуалист?
- Что, по-твоему, я похож на гомосека?
- Да нет, какой же вы дровосек, вы - шофер!
- Ты же понимаешь!
-- Ничего не понимаю.
- Что, тебе нарисовать, чтоб ты наконец поняла?
- Вы что, хорошо рисуете?
Шарль отвернулся и целиком ушел в созерцание шпилей церкви Святой Клотильды, построенной по проекту Брокгауза и Ефрона. А потом вдруг предложил:
- Давай спустимся вниз.
- Послушайте,- сказала Зази, не трогаясь с места,- почему вы не женаты?
- Так уж получилось.
- Тогда почему вы не женитесь?
- Мне никто не нравится.
Зази даже присвистнула от восхищения.
- А вы страшный сноб,- сказала она.
- Может быть! Но а вот ты, когда ты вырастешь, ты что думаешь, будет много мужчин, за которых тебе захочется выйти замуж?
- Минуточку,- сказала Зази,- о чем мы, собственно, говорим, о мужчинах или о женщинах?
- В моем случае - о женщинах, в твоем - о мужчинах.
- Это совершенно разные вещи,- сказала Зази.
- Где-то ты права.
- Странный вы человек,- сказала Зази.- Сами толком не знаете, что думаете. Наверное, это страшно утомительно. У вас поэтому все время такой серьезный вид?
Шарль снизошел до улыбки.
- Ну а я бы вам понравилась?
- Ты еще ребенок.
- Некоторые уже в пятнадцать лет выходят замуж, даже в четырнадцать. Есть мужчины, которым это нравится.
- Ну а я? Я бы тебе понравился?
- Конечно, нет,- простодушно ответила Зази.
Откушав этой фундаментальной истины, Шарль сделал следующее заявление:
- Странно, что тебе в твоем возрасте такое приходит в голову.
- Действительно странно, я и сама не знаю, откуда все это берется.
- Ну этого я не могу тебе сказать.
- Почему люди говорят именно то, что говорят, а не что-нибудь другое?
- Если б человек говорил не то, что хочет сказать, его б никто не понял.
- А вы всегда говорите то, что хотите сказать, чтоб вас поняли? ...(Жест.)
- Все-таки совсем не обязательно говорить то, что говоришь, можно было бы сказать что-нибудь совсем другое.
...(Жест.)
- Ну ответьте мне, скажите хоть что-нибудь!
- У меня от тебя голова болит, и вообще ты меня ни о чем не спрашиваешь.
- Нет, спрашиваю! Просто вы не знаете, что ответить.
- По-моему, я еще не готов к семейной жизни,- задумчиво сказал Шарль.
- Вы же понимаете,- сказала Зази,- не все женщины задают такие вопросы, как я.
- "Не все женщины"! Нет, вы только послушайте! Не все женщины! Да ты еще совсем ребенок.
- Нет уж, извините, я уже достигла половой зрелости.
- Хватит. Это уже совсем непристойно.
- Чего тут непристойного? Это жизнь.
- Хорошенькая жизнь!
Пощипывая усы, он опять вяло уставился на Сакре-Кер.
- У кого-кого, а у вас должен быть богатый жизненный опыт. Говорят, в такси чего только не насмотришься.
- Откуда ты взяла?
- Это я в нашей газете прочитала, в "Воскресном санмонтронце", очень клевая газетенка, даже для провинции: там все есть, и знаменитые любовные истории, и гороскоп, в общем - все. Ну и вот там писали, что шоферы какой только сессуальности не повидали, всех видов, всех сортов. Начиная с пассажирок, которые хотят расплачиваться натурой. С вами такое часто бывало?
- Ладно! Хватит!
- На все один ответ: "Ладно! Хватит!" Наверное, вы индивид с подавленным сессуальным влечением.
- Боже! Как она мне надоела!
- Чем возмущаться, лучше расскажите о ваших комплексах.
- Чего только не приходится выслушивать!
- Наверное, вы просто боитесь женщин?
- Я пошел вниз. У меня голова кругом идет. Не от этого (жест). А от таких, как ты, девочка.
На этом он удалился и через несколько мгновений оказался всего лишь в нескольких метрах над уровнем моря. Габриель с потухшим взором ждал их, положив руки на широко расставленные колени. Увидев Шарля без племянницы, он тут же вскочил, и лицо его приобрело зеленовато-встревоженный оттенок.
- Неужели ты это сделал?! - воскликнул он.
- Тогда бы ты услышал стук падающего тела,- невесело пошутил Шарль и сел рядом.
- Это што! Это было б ничего. Но зачем ты оставил ее там одну - я тебя спрашиваю?!
- Все равно у выхода ты с ней встретишься. Не улетит же она!
- Да, но сколько она дров наломает, пока не спустится вниз (вздох). Если бы я только мог предположить!
Шарль продолжал молча сидеть рядом. Тогда Габриель принялся разглядывать башню, смотрел на нее долго и внимательно, а потом сказал:
- Не понимаю, почему Париж всегда сравнивают с женщиной. С такой-то штукой посередине. До того, как ее построили, наверное, можно было. Но теперь! Это как женщины, которые превращаются в мужчин от слишком интенсивных занятий спортом. Об этом в газетах писали.
...(Молчание.)
- Ты что, язык проглотил? Скажи, что ты об этом думаешь?
Тогда Шарль издал протяжный, заунывный звук, похожий на ржание, обхватил голову руками и простонал.
- И он туда же,- простонал он,- и он... Везде одно и то же... Опять эта сессуальность... Только об этом и говорят... Повсюду... Все время... Омерзительно... Разложительно... Все только об этом и думают...
Габриель заботливо похлопал его по плечу.
- Ты что, чем-то расстроен? - спросил он так, между прочим.- Что случилось?
- Это все из-за твоей племянницы... Чтоб она!..
- Эй, ты! Потише! - воскликнул Габриель, отдернул руку и воздел ее к небу.- В конце концов это моя племянница. Попридержи язык. а то и твоей бабушке достанется.
Шарль в отчаянии махнул рукой. Вскочил.
- Послушай,- сказал он.- Я, пожалуй, пойду. Я не хочу больше с ней встречаться. Прощай. И он ринулся к своей таратайке. Габриель побежал за ним:
- Как же мы домой доберемся?
- На метро.
- Тоже мне, шутник. - пробурчал Габриель, отказываясь от дальнейшего преследования.
Такси уехало.
Оставшись стоять посередине улицы, Габриель погрузился в размышления, а затем сказал следующее:
- Ничто иль бытие, проблема вот лишь в чем. То вниз, то вверх, туда-сюда. О человек! Ты столько суетишься, что вот тебя уж нет! Уносишься в такси, увозишься в метро. Но башне этой дела нет и Пантеону тоже. Париж всего лишь сон - прекрасное виденье. Зази виденье лишь, проскользнувшее во сне (или в кошмаре), история же эта всего лишь виденье виденья, сон, увиденный во сне, чуть больше, чем просто бред, напечатанный на машинке дураком-писателем (ах! извините!). Вон там, подальше, еще чуть дальше, за площадью Республики - скопление могил парижан, которые здесь жили раньше. Они поднимались и спускались по лестницам, ходили взад-вперед по улицам так много суетились, что наконец исчезли. Появились на свет они благодаря акушерским щипцам - унес их катафалк, а тем временем башня ржавеет и Пантеон разрушается еще быстрее, чем кости этих еще совсем земных мертвецов разлагаются в пропитанной заботами земле этого города. Но я-то жив, и это все, что знаю. Ибо о таксисте, сбежавшем в своей наемной таратайке, или же о племяннице, зависшей где-то в трехстах метрах над землей, или же о моей супруге, нежнейшей Марселине, оставшейся дома, я знаю в данный момент, находясь здесь, лишь то, что мог бы выразить стихом александрийским: они почти мертвы, раз их со мною нет. Что вижу я вдали, за лесом сим голов простоволосых!
