— Пойдем.
Я смотрел на них в окно.
Они долго шли сначала улицей, потом берегом, спустившись с обрыва к самой воде. Может быть, она его упрекала, а может, нет. Может быть, она говорила, что соскучилась, а он подтверждал, что тоже… Может быть, она спрашивала, отловился ли он, а он отвечал, что да… А может, он сказал ей, что они завтра сыграют с ней свадьбу, потому что подошел свадебный сезон.
13
А я решил пригласить Машу в кино. Когда я вышел из клуба с двумя билетами, столовая уже была закрыта. Значит, Маша прибрала в зале, потушила свет и отправилась за Сережкой. Обычно она мыла пол, сложив перевернутые стулья на сдвинутые столы, а потом все расставляла по местам. Сквозь стекло было видно, как она полоскала тряпку, роняя ее в ведро и выкручивая своими тонкими руками так, что они выгибались, и ямки на ее локтях обозначались еще отчетливей. Когда она наклонялась, юбочка не обтягивала, а облипала ее, и рыбаки и виноделы, проходя мимо, отпускали:
— Ядреная штучка!
Сами-то небось тряпок не крутят. Корабельную палубу драят шваброй. Это такая штука, вроде веника из веревок на длинной палке. Ее выкручивают, наступив на концы веревок ногой. Нет, мужчины, они — рационализаторы…
Я прошел мимо бетонного козырька новой автобусной остановки. Скоро нас соединят с Песчаным, и в Камушкин пожалует первый регулярный автобус. Жизнь неудержимо прогрессировала…
А строители от нас уезжали. Они перебазировались. Ближе к Песчаному. До свиданья, ребятишки, покоряющие горы. До свиданья, Рита.
Мне почему-то грустно.
Прямо перед моим носом открылась дверь яслей, и с приступочки осторожно сошла Маша с Сережкой на руках. Я сделал вид, что оказался тут без умысла. Мы поздоровались и пошли рядом, и я никак не мог сказать про билеты в кино.
— Дорожники завтра уезжают, — бросил я.
— Да, уже едут, — сказала Маша.
Сережка тоже пытался что-то сказать, но не мог, вроде меня.
— В клубе сегодня будет что-то такое, проводы… — сказал я.
— Они заслужили, — сказала Маша.
— Агу! — сказал я Сережке.
И тут мы уже подошли к калитке, а у калитки стоял Демидов. Выбритый, приодевшийся, он стоял, как новый. Даже в шляпе. Он курил, но, когда подошла Маша, посмотрел на Сережку и бросил окурок под ботинок.
Маша остановилась, ожидая, что он, наверно, объявит сейчас — вот вернулся, мол, домой, не пора ли и вам восвояси? Маша не доставала Демидову до плеча и поэтому смотрела вверх.
Я заметил, что от него попахивает винцом. Он косил на меня, а я помахивал чемоданчиком: ведь я еще не заходил с работы домой. И тогда Демидов сказал Маше при мне:
— А я билеты в кино купил.
И показал на ладони два синих билетика, какие были и у меня в кармане.
— Какое там кино? — совсем беспомощно спросила Маша.
— Художественный фильм, — сказал он.
— А Лешка с Алешкой? — зацепилась Маша, как за спасение.
— Они в шашки играют, — ответил Демидов. — Я им шашки принес.
Маша снова подняла на него глаза, и что-то небывалое, озорное сверкнуло в них первый раз: наверно, она была чертовская девчонка когда-то.
— Заболтают о нас, — сказала она с усмешечкой.
— А чего болтать? — в тон ей отозвался Демидов. — У меня невеста есть!
— Ну, я пошел, — напомнил я о себе и раскланялся самым настоящим образом, нелепо, как на сцене.
— Они оба посмотрели на меня, не ответив.
У меня бывают приступы веселости. Я прыгал по ступеням, пел без слов какое-то «ту-ру-ру», смешивая мотивы разных песен, подкидывал чемоданчик и, раздувая щеки, исполнял партию самой большой трубы в воображаемом духовом оркестре, я шел домой, как вдруг передо мной возник силуэт девушки. Представьте себе, это была Рита, строительница нашей дороги. Я почти налетел на нее. И представьте себе, я ей сказал:
— Здравствуйте, Рита. Да вы не удивляйтесь, пожалуйста. У нас тут все подряд здороваются.
— Здравствуйте, — ответила она мне.
— Вы идете в кино? — спросил я.
— Нет, — сказала она.
— Почему?
— Из-за этого вашего Зайца, — сказала она.
— Из-за какого-то Зайца лишать себя удовольствия? — сказал я. — Глупо!
— Не хочу его видеть, — сказала она.
— А у меня как раз два билета, — сказал я. — Вы ведь завтра уезжаете…
Возможно, я был так храбр именно потому, что она завтра уезжала. И, возможно, потому же она так храбро согласилась:
— Ну что ж! Пойдемте.
Ведь это нас ни к чему не обязывало. Накануне разлуки люди бывают ужасно откровенны и смелы, я это сразу почувствовал.
— Пожалуй, надо приодеться, — сказал я небрежно.
— Пожалуй, — согласилась она.
Наконец-то и в Камушкине пригодился мой галстук.
Мы пришли в вестибюль клуба, когда там топтались, то есть танцевали. Наверху, в зале, уже были расставлены скамейки, а внизу кружился слегка подвыпивший народ. Рыбаки не пьют в море. Никогда. А сегодня весь день возвращались рыбаки, весь день, ковыряясь в волнах, к причалу шли и шли сейнеры, ну а с возвращением полагается выпить… и как следует. Дорожники уезжали, ну а отъезд тоже всегда был поводом, и законным… Оркестр сменила гармошка.
Лиля, раскрасневшаяся, вся сиреневая, в сшитом на заказ платье, вся дрожа, отбивала разбитной ритм частушки перед чубатым парнем, распевая:
Я и так, я и сяк,
Я и каб-лу-ком,
А и как мне не плясать
С таким маль-чи-ком?
Мальчик потряхивал чубом до бровей. На коленях другого чубаря выплясывала свое гармонь. Рядом со мной стояла Рита. Я вам не сказал? У нее было продолговатое лицо, гладкие, очень загорелые щеки и голубые-преголубые и того мало, какие-то голубейшие глаза, удивительные при этой шоколадной коже.
Я хотел спросить у нее, откуда такие глаза, ведь я все мог позволить себе, раз она уезжала, но я не спросил.
Я хотел сказать, как это я до сих пор не замечал ее, но ничего не сказал.
Я вообще сказал только:
— Тут тесно.
А немного погодя спросил, читала ли она последние стихи Андрея Вознесенского в журнале «Молодая гвардия». Она согласилась, что тесно, и стихи она читала, и я приготовился поговорить о них, но тут зазвонил звонок, и мы пошли в зал.
Все уже расселись, но свет еще не потух, когда вошли Маша и Демидов. Такой Маши я еще никогда не видел. Волосы ее, гладко зачесанные назад, были — заплетены в косу, свернутую на затылке. Я еще не говорил, что у Маши были длинные волосы, но она их просто скручивала как придется, а то и сплетала в прямую школьную косу с бантиком. В ушах зеленели длинные серьги. Она точно бы знала, что все на нее будут смотреть. И приготовилась. А сама шла, ни на кого не глядя.
Случайно или нарочно, из-за ее маленького роста, Демидов купил билеты в первый ряд. Они сели. А по залу зашушукали. Или оттого, что одни притихли, стало слышно, как другие зашушукали. А кто-то даже присвистнул, когда они сели, и кто-то сказал:
— Ситуация.
А Туся, сидевшая за спиной Демидова, постучала в нее, как в дверь, и пожаловалась:
— Думаете, мне видно? Я за вами, как за горой.
Свет все не гас, словно киномеханик тоже смотрел, чем это кончится, а Туся все приставала. И тогда Демидов молча встал и поменялся с ней местами. Но тут же сзади него подскочила моя хозяйка:
— Ты чего, милый? Я пришла на твою спину смотреть? Нет! Я в кино пришла!
Его стали перегонять из ряда в ряд, пока голос Ивана Анисимовича не сказал:
— Ступай, браток, на свой шесток.
Я оглянулся, как и все. Сзади, как раз в створе прохода, на последнем сплошном ряду у стены сидела Лиля. Возле нее был свободный стул. Демидов пошел туда, и все повернулись к ним лицами, потому что это было интересней любой кинокартины, только Маша и Рита, не шевелясь, смотрели на пустой белый экран.
Наконец свет медленно стал таять и растаял, словно бы испарился, и с экрана ударил марш, под который издавна начинаются новости дня. И тут все услышали шаги Лили и увидели, как ее тень проплыла по экрану. Лиля вышла из зала.
— Молодец, Лилька! — сказал кто-то.
Тогда поднялась и Маша. И тоже пошла. Теперь круглый узелок ее косы заслонил на миг стальные болванки, ныряющие под катки блюминга. Потом они и вовсе пропали: это прошел Демидов. А за ним встал я, сказав Рите, что сейчас вернусь. Я нагнулся и вынырнул из зала. Мне казалось, я сейчас все налажу.
На лестнице Демидов говорил Маше:
— Не знают они тебя.
— Знать-то нечего, — сказала она и легко отстранила его с дороги своей несильной рукой.
Хлопнула уличная дверь. Это Маша ушла совсем. Еще раз хлопнула дверь — это, кажется, рванулся за ней Демидов. И Лили не было. А я почувствовал, что на меня кто-то смотрит сзади. Я всегда это чувствую. На лестнице стояла Рита.
— И вы уходите? — спросил я.
— Я видела эту картину, — сказала она. — Названия никогда не объявляют заранее, хитрецы.
