Гостей встретили продавщицы, может быть, чуть слишком разодетые и увешанные драгоценностями, - все, конечно, сотрудницы полиции мыслей. Покупателей отобрали из числа самых надежных членов внешней партии. Сделав обычным порядком свои покупки, они проходили через потайную дверь и сдавали все только что купленное на государственный склад.
Операция удалась блестяще. Больше всего понравился евразийскому послу отдел тканей. Театральные драпировщики, только что выпущенные из тюрьмы и полные рвения, привезли и установили там весь комплект декораций к "Гамлету". Посла несколько удивило, что покупатели со счастливыми улыбками бродили среди витрин, полных товаров. Он спросил через переводчика, не изобрели ли мы в Океании какого-нибудь одурманивающего средства, чтобы держать граждан в состоянии постоянной приятной беззаботности. Посещение универмага прошло в общем без происшествий. Был только один-единственный неприятный момент. Когда посол покупал себе классическую английскую трубку, а его супруга - меховое манто "Супер-Победа", одна молодая женщина упала в обморок в продуктовом отделе при виде царившего там изобилия. К счастью, двое из наших покупателей мгновенно подскочили к бедняжке и тут же вынесли ее вон.
Вечером в театре "Победа" был дан спектакль в честь евразийцев. На этот раз "Гамлета" смотрели исключительно сотрудники полиции мыслей, которые восприняли пьесу гораздо спокойнее, чем публика, собравшаяся на предыдущий спектакль. Делегации представление очень понравилось. Особенно поразило евразийцев то, что у стен Эльсинора стояли витрины с роскошными товарами из запасов внутренней партии: декораторы просто не успели все разобрать и расставить по местам. Посол высказал мнение, что это очень интересная режиссерская находка, имеющая целью подчеркнуть актуальность "Гамлета".
36. Смит - о визите евразийской журналистки Марии Коуэн
------------------------------------------------------
Мария была красавица, какой может быть только иностранка {Намек на английскую поговорку "красива, как иностранка". - Примеч. историка.}. Я утверждаю это не только потому, что до того мне еще ни разу не доводилось встречаться с иностранками. Теперь, когда в Лондоне полным-полно евразийских журналистов, никто не видит в этом ничего особенного. Но в то время этот иной, неизвестный мир был для меня чем-то новым и волшебным. А Мария - так мне тогда казалось - воплощала в себе самую сущность евразийского типа человека, который пропаганда Старшего Брата лживо описывала как примитивный и животный {Мария Коуэн, ведущая евразийская журналистка, была известна тем, что либо спала со всеми знаменитыми людьми, у которых брала интервью, либо отвешивала им пощечину. В случае со Смитом - возможно, учитывая стремление Евразии к разрядке, - она выбрала первый вариант. - Примеч. историка.}.
О'Брайен направил ее к нам с Джулией за информацией об интеллектуальной жизни членов внешней партии.
- Можете рассказывать ей все, что хотите, - сказал он, - только смотрите, чтобы она вас не завербовала.
Наша первая встреча состоялась в кафе "Под каштаном". Приступая к интервью, Мария вынула из сумочки шариковую ручку, которая, как выяснилось впоследствии, могла служить также термометром, радиоприемником и карандашом для век - стоило только нажать нужную кнопку. У Марии был еще аэрозольный баллончик с несколькими головками - она часто использовала его в качестве дезодоранта, с очаровательной непринужденностью поднося к разным местам своего роскошного тела, или же заполняла бильярдную, где мы сидели, абрикосовым или черешневым ароматом. А когда она нажимала на голубую головку, в комнату врывалась свежая струя озона.
У нее были короткие, как у мальчика, волосы, большие светло-голубые глаза и удивительно нежная кожа. Бюстгальтера она не носила, и коричневые соски, казалось, вот-вот прорвут тонкий щелк ее блузки. Туго обтянутые брюки смело выставляли на обозрение - особенно когда она сидела, слегка раздвинув ноги, - самый очаровательный в мире лонный бугорок.
- Какова цель вашего движения? - спросила она.
- Цель? - переспросил я в недоумении. - Какая может быть цель? Мы хотим избавиться от тирании.
- Прекрасно, - сказала Мария. - А что вы будете делать потом?
- Потом? - она задала этот вопрос так, как будто речь шла о том, не пойти ли нам на рыбалку или лучше поиграть в гольф.
- Я имею в виду, например, сохраните ли вы ангсоц, - пояснила она.
- Ангсоц? Ну, естественно. Да, - заверил я ее, хотя тогда еще не понимал, зачем ей это нужно. И потом, - как она представляет себе ангсоц?
- Это очень интересует читателей Евразии, - продолжала Мария. - Не могли бы вы рассказать об этом подробнее? Какого будущего вы хотели бы для народа Океании?
- Ну, знаете ли, - неловко ответил я, - я был бы счастлив, если бы знал, что с нами будет в ближайшие три месяца.
- Жаль. - Мария поджала губы. - В нашей стране много ожесточенных людей, и я надеялась услышать от вас что-нибудь такое, что могло бы их утешить.
Вот, в сущности, и вся наша беседа. Нет, пожалуй, было еще кое-что. После интервью, когда мы остались в бильярдной одни, я попытался ее поцеловать. Она вежливо, но решительно уклонилась.
- Мистер Смит, - сказала она, - я не яблоко, от которого каждый желающий может откусить кусочек. В нашей стране женщины привыкли заранее готовиться к тому, чего вы от меня хотите.
- Как готовиться? Психологически?
- И психологически, и физически. Они принимают таблетку, которая создает нужное настроение. Она же гарантирует, что женщина не произведет на свет помимо своего желания еще одного солдата для нашей армии.
На следующий день мы встретились в доме для приемов внутренней партии. Она долго расспрашивала меня о жизни под властью Старшего Брата. "Это действительно было так ужасно?", "Вам совсем не разрешалось ездить за границу?", "Как действовала цензура?" - в таком духе были все ее вопросы, выдававшие не только полное отсутствие информации, но и беспредельную, хотя и доброжелательную наивность. В конце нашего разговора она самым спокойным тоном сообщила, что таблетка, которую она приняла несколько минут назад, начнет действовать через полчаса, так что я могу приготовиться.
Через три четверти часа мы распрощались. На память о встрече Мария подарила мне свою всемогущую шариковую ручку. Из всех удивительных штук, которые ручка выделывала, мне интереснее всего было использовать ее в качестве радио. Этот крохотный предмет, лежащий во внутреннем кармане, над самым сердцем, казалось, как-то облагораживает, создает ощущение невидимого прекрасного мира.
После поражения революции и моего ареста мне, как ни странно, удалось пронести подарок Марии с собой в тюрьму. В конце октября, после первого допроса, я тяжело упал на койку в своей камере и нащупал в соломе матраца это единственное напоминание о внешнем мире. Но напрасно я пытался включить радио. Если батарейки и не сели окончательно, то их хватило бы разве что на то, чтобы подкрасить мне веки. А запасных батареек Мария мне не дала.
37. Джулия - о том же
--------------------
Я не давала интервью этой евразийской журналистке. Прежде всего потому, что она была иностранка, а значит, до заключения мирного договора оставалась противником. Врагом! А О'Брайену я не настолько доверяла, чтобы вести разговоры с врагом, полагаясь на его устное разрешение.
Во-вторых, эта Мария Магдалина была в своих пестрых тряпках похожа на попугая и вообще вела себя совершенно неприлично. Ничуть не лучше, чем девицы, путавшиеся вокруг редакции "ЛПТ", - эти бывшие потаскухи из Антиполового союза. Когда она явилась в кафе "Под каштаном", чтобы разнюхивать что к чему, они буквально накинулись на нее, готовые тут же ее раздеть, чтобы поживиться ее тряпьем. И мужчины тоже - и серьезный Сайм, и умный Уайтерс, и особенно Смит - все они, конечно, были бы не прочь увидеть голой эту вполне заурядную женщину, и только потому, что она иностранка. Наша изоляция от всего остального мира стала причиной патологического любопытства и вожделения, от которого совершенно одурели эти обычно порядочные и воспитанные люди. Много недель и в редакции, и в клубе шли разговоры об этой странной женщине. Поэтому я очень рада, что оставила их со Смитом в кафе вдвоем: пусть делают что хотят! Я догадывалась, что Смит такого случая не упустит.
А третьей причиной, из-за которой я не хотела вступать в дискуссию с этой женщиной, было то, что я не имела никакой возможности проверить, действительно ли она напишет то, что я скажу. Смит это тоже должен был понимать - но мужское тщеславие безгранично!
Именно тогда я пришла к твердому выводу: честный человек не должен жаловаться иностранцам - независимо от того, удовлетворяют ли его условия жизни в его стране. Это особенно справедливо в наше время, когда каждый здесь волен говорить что ему вздумается - но, конечно, в доброжелательном духе и в достойной форме.
