Дьердь Далош - 1985

- Как мы проведем оставшееся время, мой дорогой неверующий брат?

Он достал из-под койки небольшую шахматную доску, расставил фигуры и сказал:

- До сих пор Мухаммед побеждал только себя самого, теперь он может победить и тебя.

Мы играли почти всю ночь. Меня поразила детская радость, с которой он одну за другой снимал с доски мои фигуры. Когда я впервые объявил ему шах, он неожиданно помрачнел.

- Это дурной знак, - сказал он. - Нехорошо быть побежденным перед смертью.

- А для меня это хорошо? - в изумлении спросил я. - Ведь я тоже умру завтра утром.

- Нет, ты не умрешь, мой дорогой неверующий брат, - сказал Мухаммед. Ты очень достойный человек, но тебя они не казнят. И если тебя когда-нибудь выпустят - а они это сделают, если захочет Аллах, - скажи свободным людям там, на воле, что они не свободны. И еще скажи им, что я свободен. Или был свободен, пока был жив. Но я был свободен.

Мухаммеда увели в пять часов утра. Он не сопротивлялся, но не дал тюремщикам взять его под руки и пошел сам.. За мной пришли через полчаса. Мне стало нехорошо. Я пытался защищаться, но меня схватили за руки и потащили в камеру для допросов. За столом сидел О'Брайен. Он взял лист бумаги и прочел: "Движимый гуманными чувствами, глава правительства заменил вынесенный вам смертный приговор тридцатью годами тюремного заключения" {Завтра процесс. По договоренности с адвокатом я буду защищаться сам. Я буду обвинять! Он замечательный человек и тоже ненавидит моего директора. Мы вместе разоблачим его. Он обещал мне после суда официально приобщить к делу мою рукопись. Тогда он сможет на законном основании вынести ее из тюрьмы и даже снять с нее копию. "Для определенной цели", - сказал он с хитрым огоньком в глазах. - Примеч. историка.}. Потом он поднял на меня глаза и сказал чуть мягче:

- Можешь поблагодарить за свою жизнь Марию Коуэн. Она обратилась прямо к главе правительства.

Шатаясь я побрел обратно в камеру и там погрузился в глубокий сон. Ближе к вечеру я вдруг проснулся и сообразил, что во сне занимался подсчетами. Сколько это - тридцать лет? Тогда я не подозревал, что меня освободят по амнистии 1990 года. Тридцать лет. Тридцать раз по 365 дней. Значит, 10 950 дней.

По тюремному радио я услышал рождественскую мелодию. Очевидно, администрация хотела смягчить для меня ужас этого помилования. В сутках 24 часа. Это значит, 24 умножить на 10950. "Для наших заключенных, исповедующих христианскую веру, мы передаем рождественскую службу. Сегодня родился Иисус Христос". В часе 60 минут.

Постскриптум историка. Мы приносим извинения нашим коллегам и читателям в Гонконге за несовершенство этого труда. Недостатки рукописи и стилистические погрешности в сносках не могут быть оправданы ни спешкой, ни особыми условиями работы - как на свободе, так и в тюрьме, - но могут быть ими объяснены.