— Утром клялся, что без риса не вернешься! — закричала она. — А сам? Ты же знаешь, что мы с детьми с голоду помираем! Бедняжка Джая все утро попрошайничала по соседям. Если бы не она, мы бы уже околели тебе на радость! Сын пошел за простоквашей, на минутку от еды отошел, так ты пробираешься, словно вор, и его долю сожрать хочешь! Родного сына объедаешь!
Она разрыдалась. Венкатешварлу не мог видеть слезы жены. Его охватило чувство жалости к ней. Он помнил, какой милой и спокойной была она в первые годы после свадьбы, и понимал, почему она так изменилась. Он хотел утешить ее, сказать что-нибудь ласковое, но не смог подыскать нужные слова и молча вышел.
Венкатешварлу снова пошел к сатраму. Нищие сидели на полу и оживленно болтали о своих делах. Вокруг были разбросаны их пожитки. Грязная, драная одежда, спутанные волосы, бесстыдно выставленные напоказ уродливые тела — пиявки, кишащие в грязной луже. Венкатешварлу взглянул на свою одежду. Она мало чем отличалась от рубищ нищих. А ведь они как-то существуют! Откуда у них эта жажда жизни? Безрукие, безногие, ползают они по мостовой, выпрашивают милостыню, страдают, но живут. Чем больше Венкатешварлу думал об этом, тем яснее понимал, что все это подобие жизни. Кто-то одурачивает людей, ловит их на крючок, словно рыб, и держит в воздухе, заставляя нестерпимо мучиться, и лишь изредка окунает их в воду, создавая иллюзию жизни.
Венкатешварлу горько вздохнул. Он решился умереть. Жизнь была слишком тяжела и беспросветна. Он не в состоянии кормить свою семью. Он ничего не может. Зачем бог создает таких беспомощных, не приспособленных к жизни людей? Венкатешварлу прислонился к стене сатрама, закрыл глаза и задумался.
Все несчастья начались тогда, когда его выгнали с работы. Пока он работал учителем в школе, они еще как-то сводили концы с концами. Но он же дурак, кретин! Не будь он последним дураком, разве стал бы он дергать инспектрису за сари? Кто после этого поверит что у него не было дурных намерений? Инспектриса всегда улыбалась, разговаривая с ним, даже приглашала в гости, и он решил, что нравится ей. Но однажды раздав ученикам задания, он задремал в классе. И тут как на грех, вошла инспектриса. Ну и разоралась же она! «Разве вы можете быть воспитателем детей! Я сообщу о вас начальству…» Он перепугался, побежал за ней умоляя ничего не говорить, а она словно не слышала Тогда-то он и схватил ее сзади за сари, желая остановить и попросить прощения. Но он дернул так сильно что край сари свалился с плеча. Все остолбенели. «Негодяй», — бросила она и ушла. Так закончилась его работе в школе.
Разумеется, Венкатешварлу прекрасно понимал, что так поступать нельзя, но от волнения потерял голову. Такой уж он невезучий. Потому-то все, начиная с жены считают его ничтожеством.
Он несколько раз находил себе частные уроки, но ни один ученик не занимался с ним долго. Какие только работы он не перепробовал, однако нигде удержаться не смог. Устроился продавать билеты у кинотеатра, но скоро его уволили. Ходил по домам, разносил лепешки, да никто их не покупал. Не было, вероятно, в нем ловкости, которая необходима торговцу. В конце концов жена пошла служить кухаркой, но тут все соседи ополчились против него: «Лучше милостыню просить, даже воровать, чем жену к чужим людям в услужение посылать». Что же, в отчаянии он решился и на это. Пошел по деревням с протянутой рукой, но все лишь смотрели подозрительно и советовали убираться подобру-поздорову. Тогда он отправился на станцию, ходил по перрону, присматриваясь и не зная, как взяться за дело. Наконец собрался с духом, протиснулся в толпе перед входом в вагон и засунул руку в чей-то карман. Его тут же и схватили! Не случись поблизости знакомого — учителя из школы, в которой он когда-то служил, — избили бы до полусмерти. К счастью, учитель сумел убедить разъяренную толпу, что такой человек, как Венкатешварлу, не может украсть…
Ему сорок лет. Он перепробовал все, даже то, что явно не подходило ему ни по характеру, ни по образованию. Но на него сыпались все новые беды. Сколько он так еще протянет? Чем может он помочь семье? Венкатешварлу погружался в темные волны отчаяния.
Венкатешварлу дремал, прислонившись к стене сатрама, когда услышал, что кто-то зовет его.
Он открыл глаза. Старший сын стоял рядом:
— Мама зовет.
— Зачем?
— Лепешки есть.
Жена ждала его у входа.
— Иди скорей. Для тебя есть четыре лепешки, — радостно сказала она. — Нурамма пригласила нас. Мы все наелись. Теперь до завтра можно не беспокоиться. А эти лепешки мы незаметно для тебя спрятали, чтобы ты тоже поел.
«Как в этой измученной душе смогла сохраниться такая доброта?» — благодарно подумал Венкатешварлу, засовывая в рот кусок. Он так быстро проглотил свою долю, что даже не успел почувствовать их вкуса. Венкатешварлу запил их водой. Было уже темно. Сквозь ветки дерева проглядывали две звездочки. Из соседнего дома слышалась песня. Темнота и музыка словно растворяли его в себе. Венкатешварлу забылся сном.
Жена потрясла его за плечо:
— Уже девять, а Джая еще не вернулась!
— Угу, — недовольно пробурчал он.
— Тебе словно и дела до этого нет. Родная дочь пропала!
Опять ругается. Вечно одно и то же. Раз позаботилась о нем и снова кричит. Понятно: столько голодных детей! Они иссушили ее бедное сердце, оно окаменело, и теперь она, бросается на него, собственного мужа.
— Ей уже семнадцать, взрослая девушка, а что она в жизни видит? Ходит по домам, еду выпрашивает, с братьями возится, по хозяйству помогает. Разве легко это? Вот она и уходит. Что мне делать, скажи! Я даже кухаркой никуда устроиться не могу. — Она снова расплакалась.
У Венкатешварлу защемило сердце. Ему захотелось утешить жену, и он решил сказать ей о своем намерении умереть. Но испугался: вдруг она и в самом деле обрадуется? Это отравило бы его последние минуты.
В дом вошла Джая. Жена вытерла слезы и пошла к ней. Венкатешварлу смотрел в темноту и размышлял. Если бы удалось выдать Джаю замуж, может, хоть она была бы счастлива. Ее нельзя назвать красавицей, но сейчас она в расцвете юности, высокая, стройная. Однако кто женится на дочери такого неудачника? Разве что какой-нибудь вдовец? Впрочем, он горсточку риса достать не может, что уж о женихе мечтать!
Рядом пробежала мышь. Это было последнее, что он заметил. Венкатешварлу спал.
* * *
Венкатешварлу два дня не появлялся дома. Он не знал, что за это время его младший сын заболел, у него поднялась температура, потом начались рвота, судороги. Джая отвезла брата в больницу.
Когда Венкатешварлу вошел в дом, жена лежала ничком на полу и плакала.
— Поесть дашь? — как ни в чем не бывало, спросил он.
Прежде он вел себя иначе: покорно ждал, пока его позовут, или молча ложился спать. Ее взорвало: она чуть жива от страха за сына, а он…
— Мерзавец!
Она вскочила. Глаза ее горели, волосы растрепались. Она схватила миску и бросила в него.
Миска пролетела мимо и с грохотом ударилась о дверь. Венкатешварлу оцепенел.
— Сыночек мой! — Жена повалилась на пол, захлебываясь от рыдания.
«Должно быть, сын умер», — испугался Венкатешварлу. Ему сразу представилось, что его семья набрасывается на него с криками: «Ты убил его!», что приходит полиция и тащит его в тюрьму. Он повернулся и ушел.
Всю ночь Венкатешварлу бродил по улицам, время от времени присаживаясь отдохнуть. Куда бежать? От кого? Последнее его убежище — смерть. Только она даст ему покой, разрешит все его проблемы. Под утро он дошел до сатрама и лег. Все равно это не жизнь. Нет смысла влачить это жалкое существование. Завтра он положит голову под поезд.
Венкатешварлу проснулся оттого, что прямо ему в глаза светило солнце. Нищих уже не было. Венкатешварлу решил в последний раз взглянуть на детей. Он дошел до поворота на свою улицу и остановился. У него не хватало мужества идти дальше. А что, если жена не впустит его в дом? Он увидел, что по улице идет его старший сын, и окликнул его:
— Что, брат жив или умер?
— Жив. Его уже взяли из больницы, — ответил сын и пошел дальше.
«Все равно не пойду», — решил Венкатешварлу и повернул к сатраму. В детстве, если он заболевал, родители ухаживали за ним, кормили, утешали. А теперь кто о нем позаботится? И опять ему стало жаль себя.
В полдень служитель сатрама принес ему два банана. Он съел их, выпил воды и сел, прислонившись к стене. Близился вечер, и все больший страх охватывал его. Он должен покончить с собой. Это неизбежно. Он сидел, сжав зубы и закрыв глаза, и в который раз перебирал свою жизнь: детство, женитьба, дети, школа… Мимо сатрама шла погребальная процессия. Венкатешварлу отвернулся. Его снова начал мучить голод, и он с облегчением подумал о предстоящей смерти.
Когда стемнело, Венкатешварлу встал. Остался еще час до прихода поезда, до его смерти. Он миновал мост и вышел на тропинку в поле. Отсюда до станции больше мили, никто не увидит его. Если положить голову на рельсы там, где дорога делает поворот, то не заметишь, как подойдет поезд. Венкатешварлу решительно шел вперед.
