— ПОРА НА РАБОТУ!
Джос, встрепанная со сна, рывком села в постели и с ошалелым видом огляделась вокруг:
— Ты что, не мог меня раньше разбудить? Я опоздаю!
— Кофе я тебе сварил. Все, мам, я пошел, а то автобус пропущу.
— Ну, доберусь я до тебя…
Он быстро закрыл за собой дверь. Но не успел добежать до велика, как в двери показалась голова Джос:
— Я и не думала, что еще так рано. Подожди меня, я тебя провожу.
— Да не, не надо.
— Подожди, говорю тебе. Я через две минуты буду готова.
Том вздохнул.
Минут через десять Джос наконец вышла. Мопед капризничал, не желая заводиться.
— Надо карбюратор прочистить. Вечером займемся. Если потом захочешь стать механиком, вот тебе практика.
«Вот уж кем я точно не захочу стать», — пробормотал Том себе под нос и вцепился в ее свитер. Она, как всегда, слишком резко тронулась с места. Том испугался, что сейчас упадет, и выпустил свитер. Она засмеялась, притормозила и дождалась, пока он ее догонит. Он снова ухватился за нее, и они поехали. Все его внимание поглощала дорога.
— Здорово, что я нашла работу, а?
— Угу.
— Будем питаться не только овощами.
— Угу.
— Ты что, не рад? Тебе больше не придется таскать картошку из чужих огородов. Чем плохо?
— Ну да…
— Ну так и говори!
— Я и говорю…
— Ты что, нарочно меня изводишь? Вот брошу тебя здесь, будешь знать.
— Ты что, мам? Я же в школу опоздаю!
— И поделом тебе, коли на то пошло.
Когда они подъехали к остановке, автобус как раз тронулся. Но шофер — хороший парень — затормозил и даже подождал, пока Том привязывал свой велосипед. Том тяжко перевел дух. Он весь упрел.
Конечно, размышлял он, хорошо, что Джос нашла работу. Но вот будить ее по утрам — это вам не синекура. Это слово на днях было у них в диктанте. Учитель велел посмотреть в словаре, что оно значит. Том посмотрел: синекура — это легкая работа. Да уж, его хлопоты вокруг Джос синекурой никак не назовешь.
Вернувшись, Том обнаружил, что Джос корпит над уроками. Она едва подняла на него голову. Слегка заминаясь, он сказал:
— Я пойду погуляю…
— Мм.
Что означало: «Катись. Сам видишь, мне не до тебя». Впервые на памяти Тома она сидела над тетрадками с таким сосредоточенным видом. Не иначе на работе что-то случилось. Может, ее кто обидел, посмеялся над ее ошибками? Такое уже бывало. Но раньше она если и расстраивалась, то ненадолго, а чаще всего не обращала на это вообще никакого внимания. Как бы то ни было, Том поскорее оседлал свой велик и уехал. Пока она не передумала. Или не вспомнила о назначенных на вечер совместных занятиях механикой.
Мадлен его ждала. Ей не терпелось с ним поговорить. Так много надо было ему рассказать. О том, что она великолепно выспалась. Что хорошо себя чувствует. Что страшно рада вновь обрести свой дом, в котором так чисто и так хорошо пахнет, и своих зверей, и свою кровать. Хотя, по правде говоря, матрас надо бы сменить. На нем сплошные бугры, которые ужасно давят на поясницу. И все же она к нему привыкла. Она подсчитала, что спит на нем больше тридцати пяти лет.
— Прочный. Ничего ему не делается. Почти как мне.
И засмеялась собственным словам.
Том помог ей дойти до огорода. Это заняло немало времени. Ей приходилось останавливаться через каждые три шага, чтобы отдышаться. Конечно, она поправилась, думал он, глядя на нее, но, наверное, не совсем. Он поставил ей стул рядом с грядками. Она внимательно осмотрела всю проделанную им работу и вынесла свое одобрение. Палкой указала, где прищипнуть стебли. Объяснила, как удалить пасынки. Сказала, какие сорняки просто выполоть, а какие — съедобные — оставить. Одуванчики, например, — это в салат. Но также подорожник, мокрицу, а главное, клевер — из них она делает пюре или добавляет в запеканку. Пластиковые бутылки у корней для полива показались ей очень практичными. Расход воды будет меньше. Да уж, ничего не скажешь, вон сегодня сколько всего напридумывали, не то что в ее время…
Взгляд ее затуманился, еще секунда — и она уже спала. Уперев подбородок в набалдашник палки. Том пошел за комиксами. Он успел прочесть почти половину. Пробудилась она так же внезапно: открыла глаза и продолжила разговор с того места, где остановилась.
— А крапивный компост? Ты его приготовил?
— Нет…
— Надо сделать. Особенно для помидоров. Они от этого лучше растут и не болеют. Сходи-ка за перчатками, малыш.
Он нарвал крапивы. Одну охапку принес Мадлен, которая взяла стебли голыми руками. Оборвала самые нежные листочки — на суп пойдут, — а остальными натерла ноги:
— Полезно для кровообращения.
Том смотрел на нее, вытаращив глаза: она даже не поморщилась и на пальцы не подула. Обалдеть!
Видно, ей это и впрямь пошло на пользу, потому что, возвращаясь к дому, она шагала куда бодрее. И дошли они в два раза быстрее.
По дороге она рассказала ему, что в ее время родители частенько хлестали отпрысков по икрам крапивой — в воспитательных целях. И бедные детки дергались, как будто у них «пляска святого Витта»! Том решил, что это очень жестоко. Джос, конечно, бывает крута на руку, но она никогда бы так с ним не поступила.
Мадлен предложила ему перекусить вместе. На обед у нее были размоченные в молоке мадлены. Он предпочел отклонить приглашение.
Том поджидал на остановке школьный автобус, с озабоченным видом разглядывая свой велосипед, когда на дороге показался катафалк. При виде Тома Сэмми резко затормозил и трижды просигналил.
— Привет, Том! Куда это ты подевался? Я тебя уже три дня ищу. У меня для тебя кое-что есть.
Он вынул из кармана сложенную вчетверо купюру и протянул ее Тому.
— Что это?
— Бабки! Деньги, что ж еще. Держи! Бери-бери, это тебе.
— Мне?
— Тебе, тебе, говорю же. Это от тех людей с кладбища, помнишь? После похорон мне иногда дают чаевые. Но в тот раз одна тетка сунула мне эту бумажку специально для тебя. Ты ей понравился. Она сказала, чтоб я купил тебе что-нибудь в подарок. Но я подумал, лучше ты себе сам купишь что захочешь.
Том смутился. Неловко как-то брать эти деньги. Но Сэмми сам впихнул бумажку ему в руку:
— Уже придумал, что хочешь купить?
— Нет пока.
— Подвезти тебя до магазина?
— Да нет, спасибо, не надо.
Но Сэмми все-таки его подвез, потому что у велосипеда спустило колесо, а резиновой заплатки, чтобы починить, у него не было. Они остановились перед велосипедным магазином, купили заплатки, а потом доехали до супермаркета. Том вышел оттуда минут через десять с полным пакетом. Сэмми так и подмывало спросить, чего накупил Том, но он сдержался.
— Спасибо, месье.
— Не за что. Вообще-то, меня зовут Сэмми.
— Я знаю… Но мне как-то неудобно вас так называть.
— Почему?
— Ну… Вы все-таки довольно пожилой…
Сэмми ошалело уставился на него.
— Ну, не такой уж пожилой… Не старик, конечно. Но все-таки…
— Ты хочешь сказать, что я тебе в отцы гожусь?
— Ну типа того.
— Да, кстати… Я все хочу тебя спросить, а твой-то отец где?
— Наверно, умер.
— Наверно?
— Ну да. Так Джос говорит.
Сэмми искал дырку в велосипедной камере. Погрузил камеру в воду. К поверхности цепочкой потянулись пузырьки. Том достал рашпиль и тюбик с клеем. Он мастер ставить заплатки. Достаточно взглянуть на его камеру, чтобы в этом удостовериться. Она у него вся в заплатах.
Они сидели на берегу и смотрели на воду. Как она бежит мимо, оглаживая валуны, включая тот, на котором они устроились. Они уже давно молчали. Слушали, как тихонько постукивают друг о друга камешки, поднимаемые со дна течением. Стук-постук… Вдруг Сэмми заговорил:
— Мои родители тоже того… В смысле умерли.
Том взглянул на него снизу вверх, пытаясь прочесть выражение лица.
— Я как раз последний год доматывал. Меня выпустили на похороны. Такой вот от них прощальный подарок.
— Они вас что, не любили?
— Слушай, давай на «ты», а? Так оно проще.
— Ладно. Я попробую.
— Я их слишком огорчил. Вообще-то, у нас с ними все было более-менее. Но после того, как я влип, — все, как отрезало. Они даже ни разу не навестили меня в тюрьме.
— Тебе было очень плохо?
— Вначале да. Потом привык.
— А за что тебя посадили?
— Вооруженное ограбление. К тому же не первое. Хотя пистолет был не заряжен. Я всегда заранее вынимал патроны.
— Да? Я тоже.
— Что значит ты тоже?
— Да из ружья! Я их тоже всегда…
И тут у Сэмми зазвонил мобильник. На экранчике высветилось имя.
— Алло! Да, нормально, а ты как?.. Ладно, хорошо… Нет, у тебя. Я еще матрас не купил. О’кей, встретимся в кафе… Ну все. Я на работе — не могу говорить. До скорого, Лола.
