На снегу виднелись следы диких животных.
После седьмой опоры все пропасти были наконец преодолены. Земля опять приблизилась, и ландшафт на более высоком уровне снова обрел умеренные формы. А залитые солнцем сверкающие белые склоны кишели лыжниками.
-- Похоже на белый муслин в черный горошек, -- сказала какая-то женщина. Кругом засмеялись. Но подметила она верно.
Вскоре их основательно тряхнуло в последний раз, они достигли конечной станции -- одна тысяча двести метров над Брукбойреном. Пассажиры, оглушенные поездкой и разреженным воздухом, вышли из вагончика, взвалили на плечи лыжи и полезли наверх, к горному отелю "Волькенштайн", чтобы оттуда приступить к спуску по одной из хваленых сорока пяти трасс.
Куда ни глянь, тянулись лыжные караваны. На самых дальних крутых склонах крохотные стайки лыжников мчались в долину. Перед верандами отеля толпились туристы и натирали мазью лыжи; ночью здесь выпал снег.
Только на больших открытых террасах царил покой. Здесь длинными рядами стояли шезлонги. И на этих шезлонгах жарились смазанные маслом лица и предплечья.
-- Пятнадцать градусов ниже нуля, -- сообщило какое-то лицо, -- и несмотря на это, можно получить солнечный удар.
-- Так делайте то, без чего не обойтись, -- посоветовало другое лицо, красное как рак.
Шульце придержал своих спутников.
-- Господа, -- сказал он, -- сейчас мы купим пузырек орехового масла, намажем все, что выглядывает из костюма, и завалимся на спину.
Хагедорн побежал в отель за маслом, а Кессельгут и Шульце захватили три шезлонга. Затем они промаслили все, что могло поджариться, и улеглись.
-- Как в гриле, -- заметил Шульце.
Если чуть приоткрыть глаза, видны необозримые горные цепи; их зубчатые гребни рядами наслаиваются друг на друга, а там, где они смыкаются с небосводом, сверкает сквозь опущенные ресницы ледовый фейерверк из глетчеров и солнца.
Вытерпев час зажаривания, они поднялись. Похвалили взаимно загар, выпили оранжаду и прогулялись.
Кессельгут попросил одного престарелого обладателя подзорной трубы показать ему самые известные вершины и не успокоился, пока не увидел горных коз. Впрочем, он мог и ошибиться.
Неутомимая канатная дорога выгружала все новые и новые партии лыжников. Узкие проходы с высокими снежными бортами по бокам были оживленнее, чем улицы больших городов. После того как одной шикарной молодой даме, несшей лыжи на плече, удалось неосторожным движением сорвать с головы Шульце вязаную шапку, троица отказалась от прогулки на лоне природы. Дорожное движение становилось опасным для жизни.
Подойдя к вагончику канатной дороги, они столкнулись с госпожой Каспариус. Она только что прибыла.
Толстяк Ленц, пыхтя, тащил две пары лыж -- ее и свои.
Бременская блондинка шагнула к Хагедорну, чтобы он оценил ее эффектный свитер.
-- Вы ведь придете сегодня вечером на бал? -- сказала она и, махнув ему рукой, подчеркнуто молодцевато затопала в гору.
После обеда за Кессельгутом зашел Тони Гразвандер.
-- Прошу вас, -- торжественно обратился он. -- Заниматься надо регулярно. Пошли!
Иоганн кивнул, выпил глоток кофе и затянулся сигарой.
-- Днем не следует курить, -- сказал Тони. -- Это неспортивно, прошу вас.
Кессельгут, послушно отложив сигару, поднялся.
-- Рlеаsе, Sir, -- сказал Тони и быстро пошел к выходу. Кессельгут с грустью попрощался и рысцой двинулся
за лыжным инструктором.
-- Словно его повели на бойню, -- заметил Хагедорн. -- Но лыжный костюм чудесный!
-- Еще бы, -- гордо сказал Шульце, -- пошил мой личный портной.
Хагедорн расхохотался, найдя реплику Шульце великолепной.
Тайный советник обрадовался, что его опрометчивое замечание было воспринято как шутка, и тоже засмеялся, хотя чуть скованно. Засиживаться он не стал.
-- Всего хорошего! -- пожелал Шульце. -- Папа идет кататься на коньках.
-- Можно я пойду с вами?
-- Лучше не надо! -- возразил Шульце. -- Если вопреки ожиданию выяснится, что я вообще могу еще кататься, то завтра, перед званой публикой, исполню несколько танцев на льду. Вас это вполне утешит.
Молодой человек, пожелав ни пуха ни пера, удалился к себе в номер, чтобы написать матери подробное письмо.
Шульце принес с шестого этажа свои коньки и отправился на каток. Ему повезло, он был там единственным. С трудом прикрепил ржавые коньки к тяжелым ботинкам из воловьей кожи. Затем встал на сверкающий лед и рискнул сделать первые шаги.
Получилось.
Он заложил руки за спину и не очень решительно пробежал первый круг. Остановился, радостно вздохнул и похвалил себя: черт возьми, есть еще порох! Приободрившись, он начал выписывать "скобки". Правая скобка получалась лучше, чем левая. Но так было, когда он еще ходил в школу. И тут уже ничего не изменишь.
Он стал вспоминать, что он тогда умел делать. Оттолкнувшись левой ногой, выписал "тройку". Сначала спиной вперед наружу, затем крохотная петля и поворот спиной назад внутрь.
-- Гром и молния, -- сказал он, проникшись глубоким уважением к самому себе. -- Что выучено, то выучено.
Далее он рискнул выписать восьмерку, составленную из наружной и внутренней троек. Тоже получилось! Обе цифры были четко выгравированы на ледяной поверхности.
-- А теперь пируэт, -- сказал он вслух, сделал мах левой ногой и обеими руками, крутанулся раз десять, как волчок, вокруг собственной оси, задорно рассмеялся, но тут какая-то невидимая сила дала ему подножку. Пытаясь сохранить равновесие, он замахал руками, но тщетно. Шульце рухнул навзничь, в затылке зазвенело, лед хрустнул, ребра заныли. Он лежал, с изумлением разглядывая небо.
Несколько минут он не шевелился. Потом снял коньки. Его знобило. Он встал на ноги и, прихрамывая, двинулся по льду к выходу. У калитки оглянулся назад, грустно улыбнулся и сказал:
-- Кому слишком везет, тот голову теряет.
К концу дня все трое сидели в читальном зале, штудировали газеты и обсуждали важные события последнего времени. Их занятия прервал профессор Гелтаи, учитель танцев в отеле. Он подошел к столу и пригласил господина Шульце следовать за ним. Шульце последовал.
Через четверть часа Кессельгут спросил:
-- А куда это пропал Шульце?
-- Может, берет уроки современных танцев?
-- Мало вероятно, -- сказал Кессельгут, приняв всерьез замечание Хагедорна.
Еще через пятнадцать минут они отправились на поиски Шульце. Обнаружили его без особых трудностей в одном из залов.
Стоя на высокой стремянке, он забил в стену гвоздь и привязал к нему конец бельевой веревки. Затем он спустился вниз и усердно потащил стремянку к соседней стене.
-- У вас горячка? -- озабоченно спросил Хагедорн. Шульце поднялся по стремянке, вынул изо рта гвоздь, а из кармана пиджака молоток.
-- Я здоров, -- ответил он.
-- Ваше поведение свидетельствует об обратном.
-- Я занимаюсь декорациями, -- объяснил Шульце и нечаянно стукнул молотком себя по большому пальцу. Затем он привязал второй конец веревки. Теперь она висела поперек зала. -- Это мое любимейшее занятие, -- добавил он и снова спустился вниз. -- Я помогаю профессору танцевального искусства.
Тут подошел Гелтаи с двумя горничными, которые несли бельевую корзину. Горничные подавали Шульце старое рваное белье и одежду, а он декоративно развешивал его на веревке. Профессор, обозрев висящие рубашки, штаны, чулки и лифчики, прищурил один глаз, покрутил черный ус и воскликнул:
-- Шикарно, милейший, шикарно!
Шульце двигал стремянку по залу, влезал, слезал и неутомимо развешивал для бал а-маскарада тряпки. Горничные хихикали над допотопным рваньем. Попался даже огромный корсет из китового уса. Профессор потирал руки.
-- Вы художник, милейший. Когда вы этому научились?
-- Только что, милейший, -- ответил Шульце. Бесцеремонный ответ озадачил профессора. Перестав крутить свой ус, он распорядился:
-- На другой стороне зала тоже! Я пошел за воздушными шариками и серпантином.
Шульце балагурил с горничными и вообще вел себя так, словно Хагедорн и Кессельгут давно ушли. Иоганн, не в силах более выносить это зрелище, подошел к стремянке и сказал:
-- Пустите меня наверх!
-- Для двоих нет места, -- возразил Шульце.
-- Я полезу один, -- настаивал Кессельгут.
-- Ишь чего захотели, -- ответил Шульце высокомерно. -- Играйте лучше в бридж! Знатным господам здесь делать нечего!
Кессельгут обратился к Хагедорну.
-- Что посоветуете, господин кандидат?
-- Я ведь это предвидел, -- сказал молодой человек. -- Не сомневайтесь, завтра его пошлют чистить картошку!
Огорченные, они как по команде вернулись в читальный зал.
Глава двенадцатая
БАЛ В ОТРЕПЬЯХ
После ужина, который подали сегодня на час раньше, все поспешили в свои номера и переоделись. К десяти вечера холл, бар, залы и коридоры заполнили апаши, цыганки, нищие, шарманщики, индианки, громилы, камеристки, браконьеры, негры, школьницы, принцессы, полицейские, людоеды, испанки, бродяги, длинноногие пажи и трапперы.
