У Джо Фоксхола была с собой портативная пишущая машинка, но он редко когда ею пользовался. Он предпочитал писать стихи тихо. Если уж подымать такой шум, нужно быть прежде уверенным, что стихи стоят того. Много вещей наговорил еще Джо за время нашей поездки, и я рад, что почти ничего не забыл, так как он всегда говорил что-нибудь интересное.
Мы играли в карты, распевали песни, а когда подъезжали к какой- нибудь станции, где поезд стоял подольше, мы выбегали и осматривали город и приносили с собой в вагон много всякой еды, так что нам не приходилось занимать очередь, чтобы пообедать в вагон-ресторане.
Первый город, где мы остановились, был Рено, но нам хватило времени только на то, чтобы поглядеть на огни и почувствовать всеобщее возбуждение на улицах этого города сплошных игорных домов. Потом мы увидели Город Соленого Озера, Денвер, Омаху и, наконец, Чикаго, где у нас была пересадка и где мы ночевали в гостинице.
Денег у нас с Виктором было много, у Джо тоже хватало, так что мы отправились в хороший отель и сняли две комнаты, где и пообедали. Ужин и завтрак нам тоже подали в номер. Такая жизнь здорово отличалась от того, как мы жили прежде, но нам она показалась вполне подходящей. Меня не особенно удивляла мебель и вообще обстановка, А Виктор начал с того, что стал раздавать по полдоллара всем, кто для нас что-нибудь делал. Официанту, который подал нам ужин, он дал две бумажки по доллару. После ужина он дал тому же человеку еще один доллар, когда тот принес нам бренди, и Джо нашел это правильным. А я подумал, что в семье Виктора, видно, не привыкли бережно обращаться с деньгами, но ведь такая фамильная особенность, пожалуй, нисколько не хуже других.
Джо сказал, что не мешало бы послать за тремя девицами пошикарнее: наверное, тут в отеле кто-нибудь этим занимается. Я не знал, что он шутит, и очень удивился. Но Виктор не был удивлен ни капельки. Он сказал, что наверняка найдется кто-нибудь, кто может прислать нам девку. Он не говорил, что не хочет иметь дела с девицами, но я понял по его тону, что это так. Просто он не хотел портить нам компанию. А я никак не мог решить, идти мне на это или нет, в общем растерялся.
Но оказалось, что Джо пошутил, и я почувствовал себя очень глупо.
После ужина мы пошли посмотреть город. Заходили в несколько ресторанов и в каждом выпивали стаканчик - другой, но только один Джо пил как полагается. Мы с Виктором приноровились пить пиво после бренди, а Джо придерживался одного бренди. Я не был уверен, что приглядываю за Виктором, как просил меня Доминик. Наоборот, скорее Виктору нужно было за мной приглядывать, ибо чем больше я пил, тем прекраснее мне казались все встречные женщины, и я все удивлялся, почему бы при таком множестве прелестных женщин мне не иметь хотя бы одну.
Довольно скоро мы устали, нам захотелось спать, и мы пошли домой, помолились богу и легли. Джо Фоксхол заставлял нас непременно молиться на ночь.
Большой забавник был этот Фоксхол, но было в нем и что-то серьезное, и даже больше - грустное. По-моему, так бывает со многими ребятами, которых все считают шутниками.
Было уже три часа, когда мы легли, но оказалось, Джо выбрал более удобный для нас вечерний поезд вместо утреннего. Когда мы погасили свет, он сказал:
- Мы можем спать сколько угодно, потому что поедем вечерним поездом. Будем завтракать, когда все люди обедают.
Мы завтракали только в час дня. Каждый получил по толстому бифштексу с жареной картошкой и луком, который Джо называл "лионез", потом кипящий кофе и яблочный пирог. Это был, пожалуй, самый вкусный завтрак, какой я когда-нибудь едал. Джо велел официанту подать большой пирог целиком, прямо в форме, так что каждому из нас досталось по два больших куска. Кофе могло хватить на целый взвод здоровых парней, но мы долго сидели за столом, ели, болтали и выпили весь кофейник до дна.
- Такой вот завтрак дают человеку, перед тем как посадить на электрический стул, - сказал Джо.
Ну, мы с Виктором были целиком поглощены едой и не обратили внимания на слова Джо, и только много времени спустя я вспомнил эту фразу и понял, что он имел в виду. А тогда мы просто ели пирог, пили кофе и благодарили бога за рождество Христово, которое весь христианский мир должен был скоро праздновать.
После завтрака я заглянул в чикагскую телефонную книжку и нашел в ней человека по имени и фамилии Весли Джексон, но никому об этом не сказал. Я думал, что найду отцовское имя тоже. Я решил заранее, что если найду, то позвоню этому человеку по телефону, кто бы он ни был, и поговорю с ним. Но отцовского имени в книжке не оказалось. Там, конечно, было много Джексонов два или три Эндрю Джексона, по одному по крайней мере из таких обычных имен, как Джозеф, Эдуард, Вильям и так далее, - но ни одного Бернарда. Бернард (Б.П.И.) Джексон. Пометка "Б.П.И." делается в армии для того, чтобы было понятно, что ваше полное имя состоит только из крестного имени и фамилии. "Б.П.И." означает "Без Промежуточного Инициала". У отца нет промежуточного инициала, и у меня тоже. Так вот, я продолжал листать чикагскую телефонную книжку, и так интересно было думать обо всех этих людях с именами и телефонами.
Имена похожи на поэму, и, может быть, стихи Джемса Джонса, которые так любит Джо Фоксхол, действительно самые лучшие в мире, но поэзия имен, по-моему, ничуть не хуже.
Мы побрились, приняли душ, надели свежее белье и наши солдатские ботинки, которые Виктор велел почистить прислуге (а обычно мы их чистили сами), и нашу солдатскую форму, которую Виктор велел как следует отутюжить.
Если б еще не было войны, мы бы чувствовали себя совсем здорово. Мы ведь знали твердо, что никого не обманываем; для нас это было только маленькое развлечение, оно нам досталось благодаря тому, что у нас были деньги и что Джо Фоксхол не был тупым занудой, каких много в армии, и не заставил нас ехать с утренним поездом. Ну хорошо, приехали бы мы в Нью-Йорк чуточку раньше только для того, чтобы несколько дней проболтаться без всякого толка, пока кто-то там сообразит, что с нами делать дальше! Мы знали, что это только игра в шикарную жизнь, которая не может продолжаться долго, и знали, что никого не обманываем.
В поезде мы и на этот раз устроились вполне прилично. Отдельное купе Джо заказал заранее, мы опять бросили жребий, и все сложилось как нельзя лучше, так как на этот раз Джо досталась нижняя койка, мне - верхняя, а Виктору - скамейка.
Эта поездка в Нью-Йорк через всю страну с Джо Фоксхолом и Виктором Тоска была одним из самых чудесных событий в моей жизни.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Весли получает воспаление легких вместо рождественского подарка, обретает в госпитале брата и узнает от Виктора, что собой представляет военный гарнизон в Нью-Йорке
Рождество всегда вызывает в душе какую-то печаль, так что уж говорить о рождестве в Нью-Йорке, в трех тысячах миль от дома. Когда я выходил прогуляться по улицам, я даже по запаху ощущал, как далеко я от Сан-Франциско. Слишком далеко, чтобы очутиться там вот так, сразу, а я об этом только и мечтал - это была тоска по дому. На рождество человек тоскует по родному дому, даже когда ему случается по временам там бывать, а здесь, в Нью-Йорке, меня отделяла от дома вся огромная страна.
Улицы были покрыты снегом и полны красивых незнакомых девушек. Одна за другой проходили они мимо меня, чтобы больше никогда со мною не встретиться. Мне было тоскливо, холодно, одиноко - и ни одной девушки, которую я мог бы поцеловать рождественским утром.
Наверно, поэтому я и схватил воспаление легких.
Меня отвезли в санитарной машине в военный госпиталь на Комендантском острове в нью-йоркской гавани и уложили в постель в огромной палате, полной больных, страдающих людей.
Не стало рождества для Весли Джексона! Такое уж мое счастье - заболеть пневмонией, когда я так мечтал погулять по улицам, петь "Безмолвную ночь", целовать всех встречных девушек. Такова уж моя злосчастная доля - слечь в постель, когда все кругом полно любви и песен.
Не очень-то много было песен и любви в этом госпитале. "О младенец Христос!", это был сущий ад. Когда в кино вы смотрите картину о военном госпитале и видите красивую сестру милосердия, полную нежной заботы и сострадания, - так и знайте, вас обманули. Сиделки совсем не красивы и отнюдь не полны нежной заботы и сострадания. Большую часть времени о вас заботятся не сиделки, а другие солдаты. Ох уж эти мне сестры, бог им простит! Это не женщины, а какие-то полицейские.
Женщина из Красного Креста с мокрым от холода носом и с усами подошла к моей кровати и разбудила, чтобы спросить, не хочу ли я конфетки с рождественской елки. Я не мог удержаться и ответил:
- Нет, не надо. Дайте мне хоть умереть спокойно.
Если хотите знать, кто в этом госпитале ухаживал за больными, я вам скажу. За больными ухаживали больные же. Легкобольные - за тяжелобольными. Они не давали им лекарств, но именно они приносили исцеление. Они садились около кровати и дежурили. Сидели молча. Сидят себе спокойно и молчат, а когда тяжелобольной очнется, он видит - сидит возле него кто-то, он даже не знает, кто-такой, но знает - это брат. Я все это знаю хорошо, потому что, когда я очнулся, мой брат милосердный сидел возле меня. Это был один японский парнишка, который служил в американской армии. Он мне тогда не улыбнулся и ничего не сказал. Просто сидел рядом: он уже выздоравливал и ждал, чтобы и мне стало лучше.
