- Ну, что я могу поделать? Я люблю ее!
Господин в вязаном жилете, сидевший напротив, поднял голову и нахмурился. Заговорив вслух, я нарушаю правила. Хуже, ведь я разговариваю вслух с собой. Поспешно собрав книги, я бросаюсь вон из зала. Под подозрительными взглядами служителей выскакиваю наружу и сбегаю по ступенькам между массивными колоннами Британского музея. По дороге домой убеждаю себя, что мне не на что рассчитывать, я больше никогда не услышу о Луизе. Она уедет с Эльджином в Швейцарию и родит ребенка. Год назад она по настоянию мужа ушла с работы - они хотели ребенка. Но у нее случился выкидыш, и она больше не желала такого. Она твердо заявляла, что детей иметь не хочет, и приводила просто неотразимый довод: "А вдруг ребенок будет похож на Эльджина?"
Доводы... Я как в кошмаре Пиранези: логичные тропы и нужные ступени не ведут никуда. Я поднимаюсь по мучительным лестницам к дверям, и те открываются в ничто. Я понимаю, что дело отчасти в моих же старых ранах, что начинают ныть. Теперь ситуация снова отдает Вирсавией. Та всегда просила у меня время, чтобы принять окончательное решение, а потом появлялась с ворохом компромиссов. Луиза же, понятно, на компромисс не пойдет. Она просто исчезнет.
А десять лет брака - это очень долго. Я, например, не могу беспристрастно описать Эльджина, доверять мне в этом не стоит. К тому же я ведь не знаю того Эльджина, за которого она когда-то вышла замуж. Трудно счесть ничтожеством человека, которого она когда-то любила, потому что если так, то и я могу оказаться ничтожеством. Ну, по крайней мере я не давлю на нее и не принуждаю оставить мужа. Пусть это она решит сама.
У меня был когда-то дружок по прозвищу Чокнутый Фрэнк. Его вырастила семья карликов, хотя в нем самом было шесть футов росту. Он души не чаял в своих приемных родителях и носил их обоих на плечах. Так мы и встретились на выставке Тулуз-Лотрека в Париже. Мы пошли с ним в бар, потом - еще в один, напились, а позже, лежа в постели в дешевой гостинице, он мне признался в своей страсти к миниатюрным созданиям.
- Будь ты чуть поменьше, цены бы тебе не было, - сказал он мне.
На мой вопрос, всегда ли он берет с собой родителей, он ответил, что да, поскольку они не занимают много места в комнате и помогают ему находить друзей. И пояснил, что сам очень застенчив.
Телом Фрэнк походил на быка: сходство усиливалось тем, что в соски его были продеты большие золотые кольца. К сожалению, кольца эти он стянул тяжелой золотой цепью, так что общая картина напоминала не воплощенную маскулинность, а сумочку с надписью "Шанель" из универмага.
Фрэнку не хотелось нигде задерживаться надолго. Вообще-то ему хотелось, чтоб в каждом порту захода было, где кинуть кости. Точные координаты его не волновали. Фрэнк считал, что любовь придумали для того, чтобы дурачить людей. Он верил только в дружбу и в секс.
- Разве не очевидно, что люди куда лучше относятся к друзьям, чем к любовникам?
Предостережения его запоздали, поскольку меня угораздило в него влюбиться. Мне он казался образцом истинного бродяги: мешок с добычей в одной руке, другой машет на прощание. Фрэнк нигде подолгу не задерживался, и в Париж заехал всего два месяца. На мою просьбу отправиться со мной в Англию он рассмеялся и сказал, что Англия годится только для супружеских пар.
- Я должен быть свободным, - сказал он.
- Но ты ведь таскаешь везде своих родителей.
Фрэнк уехал в Италию, а я - домой в Англию. Тоска терзала меня целых два дня, пока не пришла мысль: ведь это мужчина, да еще и с карликами - зачем мне он? Я что - хочу мужчину с золотыми цепями на груди, которые бренчат на каждом шагу?
Это было много лет назад, но мне до сих пор стыдно. Секс можно принять за любовь, а может, чувство вины заставляло меня называть секс любовью. Богатый опыт, казалось бы, уже должен был подсказать мне, что происходит у нас с Луизой. Давно пора было повзрослеть. Так почему тогда я чувствую себя, как монашка-девственница?
На второй день моих мучений я беру с собой в библиотеку пару наручников и приковываю себя к стулу. Отдаю ключ джентльмену в вязаном жилете и прошу расковать меня не раньше пяти часов. Объясняю, что у меня горит работа, и если я не закончу перевод, один советский литератор не сможет получить убежище в Великобритании. Джентльмен ничего не отвечает, но ключ берет. Однако примерно через час я понимаю, что он куда-то испарился.
Я продолжаю работать, и сосредоточенная тишина в зале дает моим мыслям некоторую передышку. Интересно, почему наш мозг не в состоянии сам решить, о чем ему думать? Почему именно когда вы безнадежно мечтаете избавиться от какой-нибудь мысли, она-то и лезет вам в голову? Траектория Луизы полностью затмила все остальные мои умопостроения. Мне нравятся интеллектуальные задачи, обычно я работаю быстро и легко. В прошлом, какие бы неприятности меня ни одолевали, работа всегда приносила успокоение. Но теперь положение изменилось. Я напоминаю себе уличного громилу, которого следует держать под замком.
Как только в голову приходит имя "Луиза", я выстраиваю кирпичную стену. После нескольких часов таких упражнений в моей голове не остается ничего, кроме кирпичных стен. Кроме того, левая рука страшно затекла и распухла от врезавшегося в нее наручника. И никаких признаков джентльмена напротив. Я знаками подзываю служителя и шепотом объясняю ему ситуацию. Тот через некоторое время возвращается с помощником, они вдвоем поднимают меня вместе со стулом и, словно в портшезе, несут к выходу из читального зала Британской библиотеки. Люблю ученых - никто из читателей даже не поднял головы.
В служебном кабинете я пытаюсь объяснить, что произошло.
- Вы член компартии? - подозрительно глядя на меня, спрашивает старший администратор.
- Нет, я не принадлежу никакой партии.
Он освобождает меня от наручников и обвиняет в злостной порче имущества читального зала. Мои попытки склонить его к формулировке о "случайном повреждении" не приносят результата. Заполнив бланк рапорта, он торжественно объявляет, что мне надлежит сдать свой читательский билет.
- Я не могу отдать вам билет. Переводы - то, на что я живу.
- Вам следовало подумать об этом до того, как вы приковали себя к имуществу нашей библиотеки.
Мне ничего не остается, как отдать ему билет и взять бланк заявления об апелляции. Можно ли было пасть ниже?
Еще как можно. Всю следующую ночь я слоняюсь в окрестностях луизиного дома и, как частный сыщик, разглядываю, в каких окнах гаснет свет, в каких зажигается. Интересно, она у него в постели? А мне-то какое дело? Всю ночь напролет я веду безумный внутренний монолог, и к рассвету сердце мое превращается в малюсенький комок - не больше горошинки, настолько крохотный, что в нем уже нет места для надежды.
К утру в совершенно разбитом состоянии я оказываюсь дома. Меня бьет озноб - надеюсь, начинается лихорадка. Перспектива проваляться в беспамятстве несколько дней кажется мне радужной - может, будет хоть не так больно. А если повезет, я вообще умру. "Люди время от времени умирают, их поедают черви, но все это происходит не от любви". Шекспир ошибался. Я тому - живое доказательство.
- Нет, ты можешь быть только мертвым доказательством, - возражаю я себе. Если ты не умрешь, то прав окажется он.
Я сажусь, чтобы написать завещание и оставить все Луизе. Можно ли утверждать, что я в здравом уме и трезвой памяти? Я осторожно трогаю лоб. Нет. На всякий случай смотрю на себя в зеркало. Нет. Лучше всего задернуть занавески и завалиться в постель с бутылкой джина.
Именно в таком положении и застает меня Луиза, придя через пару дней в шесть вечера. Она звонила, начиная с полудня, но мое опьянение было столь сильным, что звонки до меня просто не доходили.
При виде ее первые мои слова:
- Они з-забрали мой б-билет! - После чего я разражаюсь слезами и падаю в ее объятия. Ей не остается ничего иного, как отвести меня в ванную, а затем уложить в постель и дать снотворного. Сквозь туман, обволакивающий мозг, я слышу, как она говорит:
- Я тебя никогда не отпущу.
Никто толком не знает, какие силы сводят людей вместе. Имеется множество теорий; астрология, химия, взаимная тяга, биологическая потребность. Есть тысяча журналов и учебников, где объясняется, как лучше подобрать себе партнера. В рекламах брачных агентств говорится, что у них самый лучший научный подход, как будто наличие компьютера превращает вас в ученого. Старые любовные романсы исполняются с помощью цифровых методов передачи информации. Так зачем вам выбирать партнера самому, когда можно положиться на науку? Вскоре такой псевдо-лабораторный подход к организации свиданий на основе детальных характеристик может смениться и настоящим экспериментом: хоть результаты и окажутся необычными, но участники вполне поддаются дрессировке. По крайней мере, так они утверждают. (См. аналогичные уверения по поводу расщепления атома, генной инженерии, гормональных исследований или даже скромных катодных лучей.) Да чего там? Виртуальная Реальность на марше!
