в бессмертие. Тогда сбудется слово написанное: «… поглощена смерть победою. Смерть, где твое жало? Ад – где твоя победа?»
«Россия», Нью-Йорк, 19 апреля 1952, № 4856, с. 3.
Встреча
Это было очень трогательно. Их познакомили случайно: во время чая посадили рядом за столом.
Один – худенький полковник, живой, словоохотливый, возраста – слегка за семьдесят. Другой – журналист, бывший студент-технолог, чуть-чуть моложе, довольно полный, несколько величавый в движениях.
Сначала разговаривали они друг с другом вяло, касаясь современных тем. Но вот полковник как-то вскользь упомянул, что в молодости некоторое время жил в Новгороде… И беседа сразу приняла оживленный характер.
– Как? Вы знаете Новгород? – радостно спросил журналист.
– Да. Несколько лет служил там.
– Скажите, пожалуйста! А я сам новгородец. Родился там. Учился. А в какое время вы были там, разрешите узнать?
– В 1904-ом году. В 1905-м…
– В 1905-ом? О, я хорошо помню эту эпоху. Наверно, было немало общих знакомых. Губернского казначея Ковалевского знали?
– Как не знать! Прекрасно помню. Милейший человек! И страстный охотник. Десять медведей убил. А лося, к сожалению, ни одного. И городского голову тоже знал, Соловьева.
– Эх, кто этого Соловьева не знал! Особенно, как владельца гостиницы. А земского начальника Мещеринова встречали?
– Я думаю! С ним вместе тоже охотились.
– Губернатором тогда был граф Медем [553].
– А викарным архиереем – епископ Алексий, нынешний московский патриарх.
– А предводителем дворянства – Голицын.
– А каковы были тройки Минкина! Замечательные! Фамилия-то сама знаменита со времен Аракчеева. Ну, а барышни какие-нибудь остались у вас в памяти-то? Например, дочь командира артиллерийской бригады? Или дочери известного скупщика сена – англичанина Макдональда?
– Помилуйте! За одной из них я даже ухаживал. Как ее имя? Нелли? Китти?
– Бетси, по-моему…
– Нет, нет. Кажется, Китти. Ну, все равно. В общем, симпатичные девицы. А на одной был женат Оливер.
– Верно. Милый Оливер! Сколько раз мы с ним на лосиную охоту ходили в районе Мшаги! Или на гусиную весеннюю возле немецкой колонии! Зимой на станцию Подберезье ездили в 15 верстах от нее дача Диевская… Впрочем, на Мшаге охотиться лучше. Помню, раз с Оливером мы настоящий рекорд побили: Я за сорок пять минут восемнадцать чирков убил, и Оливер настрелял 86 кряковых селезней. Пришлось ему всю эту добычу везти на велосипеде, так много было. Вообще, какое богатство!
– Да уж. Что говорить. А какая красота! А? Какая природа! Всюду кочки да кочки. Вода да вода. Сосенки, осины, кустарник… В одну сторону посмотришь – болото. В другую сторону взглянешь – болото. До сих пор, знаете, бывает иногда… Закроешь глаза, представишь… И просто не верится, что существуют в мире такие чудесные уголки. Листья шелестят, вода плещет, утки крякают, комары звенят, болото под ногами хлюпает… Господи, Господи! А кстати, вы случайно не в 22-ой артиллерийской бригаде служили?
– Нет, в гвардейском запасном кавалерийском полку. Поручиком тогда был. Помните – аракчеевские казармы на берегу Волхова?
– Ну, как же. В 12 верстах от Новгорода. И ваш полк помню прекрасно. Это, значит, вы охраняли тогда нашу тюрьму?
– Мы. Время было такое, революционное, приходилось посылать в город то один, то другой эскадрон для поддержания порядка. А так как перед тюрьмой нередко собирались толпы всякого сброда, каждую минуту можно было ожидать беспорядков, нападения на тюрьму или восстания арестованных политических, – мы вокруг обычно расставляли взводы. Сколько раз мерзнул я там или торчал под дождем, охраняя этих поганцев! А у вас, скажу я, хорошая память: помните даже, кто тюрьму охранял!
– Что же… в этом ничего удивительного нет. – Журналист крякнул и загадочно улыбнулся. – Я-то, батенька, имейте в виду, сам в это время в тюрьме сидел.
– То есть как?
Покловник с изумлением взглянул на собеседника.
– А так. Посадили. Я и сидел. Ведь мы, студенты, сами знаете, каким элементом были. Или сами – социалисты, или сочувствовали. За редким исключением, конечно. Наш Технологический институт из-за беспорядков временно закрыли, я приехал к родителям в Новгород, ну и стал заниматься политикой. В разных собраниях участвовал, лекции рабочим читал… А когда всех зацапали, я тоже попал. Лично мне жить в тюрьме было недурно. Родители еду присылали; камера – просторная, светлая, с окном на улицу. По просьбе губернаторши меня нередко выпускали на репетиции для благотворительного спектакля: я считался в нашем любительском театральном кружке хорошим актером. В день спектакля тоже выпустили, публика меня очень тепло принимала; аплодисменты, овации даже… А потом отвезли в тюрьму на извозчике. До сих пор с умилением вспоминаю тот вечер. Ну, а в камере я сидел обычно у окошка, читал, или для развлечения в наших солдат вареный картофель или яйца кидал, в знак протеста.
– Позвольте, позвольте!.. – взволнованно произнес полковник. – Вы знаете, что? Я до сих пор помню… Один раз кто-то из окна тюрьмы попал в меня соленым огурцом! От оскорбления я сгоряча хотел даже атаковать тюрьму…
– Так это был я! – восторженно воскликнул журналист. – Мне часто огурцы присылали! Значит, я в вас попал? Замечательно! Как тесен мир!
– Нет, это действительно совпадение! – Полковник мечтательно закрыл глаза. – Подумать только: соленым огурцом попасть в девятьсот пятом, а познакомиться в пятьдесят втором!
– Вы только на меня не обижаетесь? Простите, если в душе осталась обида. Впоследствии я, конечно, поумнел, бросил всю эту революционную чушь, писал в правых газетах, участвовал в Белом движении…
– Голубчик, да разве можно обижаться? Бог с вами! Наоборот, я так рад познакомиться… Сколько общих воспоминаний! Сколько чудесного! Утки, бекасы, гуси, комары, болота… А мухи в деревнях, помните? А можжевельник от комаров? Подожжешь, дым идет, а они как ни в чем не бывало. Шлепаешь себя по лицу, по темени, по затылку… А вечером танцы в Собрании артиллерийской бригады… Дорогой мой, нам нужно как-нибудь опять встретиться! Заходите ко мне, давайте условимся. Поговорим, потолкуем, еще кое-что вспомним… Ах, Господи, Господи! Хорошее время было!
«Россия», рубрика «Маленькие рассказы», Нью-Йорк, 11 июня 1952, № 4892, с. 3.
