болото. Вот, обратные случаи бывали: людей за грехи из рая изгоняли. А чтобы кто-нибудь добровольно самоизгонялся, оставляя общество валькирий или гурий, об этом никогда никакие корреспонденты не сообщали.
В общем, о советских райских самоизгнанниках мы давно отлично знаем; привыкли к этому парадоксу; перестали удивляться; стали даже несколько равнодушными в силу многочисленности подобных случаев бегства.
И все-таки, бывают примеры, когда, вопреки привычке, мы снова испытываем волнение и снова изумляемся.
Взять хотя бы историю одной группы беженцев, прибывших недавно при помощи ИРО в Гамбург из Калькутты. ИРО предполагает переправить эту группу в двадцать человек из Гамбурга дальше, в Америку. И что ни пришлось испытать этим людям.
Не выдержав райской жизни в СССР, они сначала бежали в Китай. Затем, не выдержав рая в Китае, бежали в Тибет. И, наконец, не выдержав райского блаженства в коммунистическом Тибете, бросились приступом на горный хребет Каракорум, прорвалась сквозь Гималаи, скатились в Калькутте.
Какой мощный заряд райского энтузиазма получили они в Советской России, чтобы описать после вылета оттуда подобную неслыханную траекторию!
Сколько раз пришлось им во время своих скитаний перепрыгивать, переползать, переплывать, перелазить, преодолевать всевозможные препятствия, пересекать степи, пустыни, леса, реки, горные кряжи, голодать, холодать, умирать от жажды, сражаться, прятаться, скрываться, зарываться, забиваться, кидаться в атаку на Гималаи… Все это – для того только, чтобы избежать рая!
И какое же доказательство лучше этого можно найти против всех тех, кто утверждает, что жизнь в СССР обладает особой притягательной силой?
Недурная притягательная сила: бежать опрометью несколько тысяч километров в обратную сторону от центра притяжения!
* * *
Этот рекордный поход русских беженцев, который по совокупности заключает в себе походы и ледяной, и тропический, и степной, и пустынный, и горный, – поневоле наводит на мысль: сколько мужества, сколько настойчивости, храбрости рождается у людей, когда им хочется оказаться подальше от своей коммунистической власти, от своего правящего класса, от своего счастливого подсоветского существования.
Откуда берется эта отвага в преодолении препятствий? Откуда эта сила воли? Это вдохновенное спортивное чувство, заставляющее даже робких, даже старых людей становиться бесстрашными гималайскими альпинистами?
И не только современные беглецы из СССР… Возьмем большинство осевших в Западной Европе эмигрантов. Разве и они не готовы на всякую героическую экспедицию, на всякие переезды, перелеты, переплывания, перепрыгивания и переползания, если коммунистический рай в случае новой войны станет надвигаться на Запад?
Ведь уже и теперь, до войны, опасаясь райского блаженства, многие из нас бегут из Европы в Америку и в Австралию. Плывут эмигранты-старички, пытающиеся начать новую жизнь; едут молодые подсоветские Ди-Пи, желающие забыть прошлую жизнь. Все стремятся подальше, подальше, подальше, туда, откуда не видно райских врат, не слышно райских звуков, не доносится шелест листьев с советского древа познания коммунистического добра и буржуазного зла.
И что будет, если этот рай действительно, реально, надвинется когда-нибудь на нас?
Кто боялся сесть на пароход, чтобы переплыть океан, бросится в первую лодку, чтобы в ней совершить легендарный атлантический переход. Тот, кто раньше даже за крупное вознаграждение никогда не сел бы в аэроплан, уцепится за авиационное колесо, чтобы не попасть в рай. Люди будут спешно перекатываться через Сен-Готард, бежать по Чертовому мосту, брать штурмом Монблан, Юрский хребет, Пиренеи, пускаться вплавь по Ламаншу, летать, карабкаться, прыгать, нырять, лишь бы рай не окружал их, не обошел справа, слева, не оказался в тылу…
Вот какую волю к бегству вырабатывает коммунистический рай, сущность которого до сих пор не совсем ясна иностранцам и даже некоторым русским. Этот рай ни с чем не сравним. Ни с Элизиумом, ни с Валгаллой, ни с Эдемами. И даже геенна, Тартар и мрачный Аид кажутся в сравнении с ним – приютами филантропических обществ.
«Россия», Нью-Йорк, 23 мая 1952, № 4880, с. 3.
Атомная бомба
Мы с Владимиром Николаевичем давно мечтали об этом: организовать в нашей колонии для удовлетворения духовных запросов ряд бесплатных научно-просветительных лекций.
Нельзя же, в самом деле, интеллигентным людям, которых у нас немало, заниматься только бриджем или обсуждением вопроса о том, какие отношения существуют между Марьей Петровной и Василием Сергеевичем!
Нашли мы солидного докладчика, сняли зал и вывесили на дереве возле церкви плакат:
«В воскресенье такого-то числа, такого-то месяца в таком-то помещении состоится лекция приват-доцента Н. Н. на тему:
Атомная энергия и атомная бомба.
Строение материи в представлении древних. Постепенное развитие взгляда на атом. Молекулы. Катодные лучи. Электроны и ионы. Лучи Х. Радий и его свойства. Изотопы. Распад атома. Нуклеарные реакции. Протоны и нейтроны. Камера Вильсона. Циклотрон. Первые атомные бомбы. Водородная бомба. Атомная батарея – пиль. Применение в индустрии, медицине и пр.»
* * *
Вывесили мы этот заманчивый плакат, и в воскресенье к четырем часам стали ждать публику.
В качестве первого слушателя явилась за полчаса до начала лекции старушка. Опираясь на палку, заглянула она в зал, увидела, что никого еще нет, и радостно спросила стоявшего у двери Владимира Николаевича:
– Скажите, миленький… Надеюсь, публика не придет и воздуха будет много?
– И при публике воздуха на вас хватит, сударыня, – обидчиво ответил Владимир Николаевич. – Лекция будет продолжаться всего часа полтора.
– Да это не важно, дорогой мой. Пусть и два с половиной. Чем дольше, тем лучше, я захватила вязанье. А дома у нас сейчас Бог знает, что делается: транзитом в Америку родственники Ди-Пи понаехали, голова кругом идет, присесть даже негде. В прошлое воскресенье я от них к евангелистам на собрание скрылась. Но у евангелистов шумно: поют, восклицают. А тут, говорят, один человек только говорить будет. Это даже уютно – пусть говорит, лишь бы не пел и не танцевал, а то утомительно.
Старушка пробралась вперед, села.
Через десять минут явился казак-фермер, приехавший из соседней деревни в гости к знакомым. Знакомые сами уехали на весь день в город, и казаку деться было некуда.
Он присел к старушке и заговорил:
– Это что, мадам? Об атомной бомбе разговаривать будут?
– Да, как будто бы. На дереве после литургии читала.
– А самые атомы показывать будут? Или так, на словах только?
– Я думаю, на словах. А что? Могут разве принести в зал? В таком случае, пересяду-ка я назад, на случай, если взорвутся.
– Да нет, не бойтесь, мадам. Атомы эти, по всей вероятности, холостые. И потом, без орудия что они сделают? Без заряда, без замка, без вытяжной трубки…
Постепенно зал стал заполняться. Пришла одна княгиня. Затем – одна графиня. Потом барон. Оказались в зале: кавалерийский полковник, помещик Конотопского уезда, предводитель дворянства, адвокат, ветеринар, репортер… А кроме того и вообще любознательная публика, интересующаяся тем, как нам придется погибать в случае третьей мировой войны.
* * *
Лектор пришел. Развесил на веревочке чертежи, схемы строения атома, разрезы циклотрона, контрольного счетчика Гейгера, атомного пиля… И
