О'кей. Итак, вчерашний день.
- Благодарю тебя, Господи, за пищу, которую ты даруешь нам. Аминь, произнесла мать.
Мы с Харри и матерью только что сели, чтобы съесть воскресный ужин ( то же мне дары - тушеные бычьи хвосты с клейкими лаймовыми бобами), когда к дому подъехал на велосипеде Микки Руни с телеграммой, датированной 14 октября 1945 года. Мать первой прочитала её и упала в обморок. Кажется, нашлись какие-то останки моего отца - должно быть, зубы, - и теперь все сомнения улетучились вместе с мыслями о плене. Смерть есть смерть, и я рада, что ФДР заплатил за неё своей кончиной, хоть это и звучит непатриотично. Если бы не он с его обещаниями уберечь нас от войны, мой отец был бы сейчас жив.
Нам пришлось вызвать к матери врача. Он прибыл, когда из радиоприемника доносился голос Джека Бенниvii. Доктор дал матери какую-то нюхательную соль и порцию неразбавленного виски, которую ей удалось проглотить несмотря на свою ненависть к спиртному. Она называла его "дьявольским зельем" из-за того, что отец питал к нему слабость.
Потом она произнесла слова, которые я никогда ей не прощу.
- Вероятно, он нажрался, как свинья, и поэтому его подбили. Теперь я - вдова с двумя маленькими детьми, которых должна содержать.
Мы с Харри переглянулись, у нас обоих мелькнула одна мысль: на сцене снова появилась мученица. Но Харри, в отличие от меня, всегда был дипломатом.
- Все будет хорошо, мама. - Он нежно поцеловал её в щеку. - Мы с Алексис уже не дети. Мы можем каждый день после школы работать в магазине.
- Вы уже работаете там по субботам.
- Да, но ты сможешь уволить этого тупого парня, разносчика, и сэкономить восемь долларов в неделю.
Слова об экономии средств всегда воодушевляли мою мать. Она была невероятной скупердяйкой.
Мать не посмотрела на меня, а я - на нее. Она могла лишь: 1) думать о том, что ей удастся сберечь восемь долларов в неделю; 2) испытывать к себе жалость; 3) винить умершего и неспособного защитить себя человека в том, что он разбился, потому что был пьян.
Деннис Дэй запел что-то в "Шоу Джека Бенни", и Дон Уилсон стал рассказывать нам о всевозможных применениях "Джелло".
- Это и будет нашим десертом, - сказала мать, словно ничего не произошло. - Лаймовый "Джелло" с начинкой из персиков.
Да, все это было вчера - "Джелло", Джек Бенни, день ненависти к япошкам в семействе Маринго.
Сегодня утром мать, как обычно, встала в семь часов и отправилась на кухню готовить завтрак из полуфабриката "Ролстон". Его тошнотворный запах донесся до моей кровати. Больше всего на свете я ненавидела "сухие завтраки" - меня от них тошнило. Харри тоже их не выносил, хотя Том Микс и его "ролстоновские снайперы" превозносили товар до небес. Мы с Харри часто слушали рекламу Тома Микса, однако отдавали предпочтение Джеку Армстронгу, без устали нахваливавшему "Уитиз" - "лучший американский завтрак". Однако моя мать и слышать не хотела о "Уитиз" даже летом.
- Нельзя начинать день с холодных хлопьев.
Постучав в дверь, Харри вошел в комнату. На нем была укороченная матерью старая отцовская пижама. Вид у Харри был бодрый, почти счастливый.
- Ты чего такой радостный? - спросила я.
Он запел "Гимн авиаторов": "Мы летим в небеса сквозь густые облака, чтоб обрушиться с высот на врага."
Эта песня звучала как насмешка над отцом, и я внезапно поняла, что Харри никогда не любил его так сильно, как я. Он слишком стыдился его репутации городского пьяницы. И все же я не могла сердиться на Харри. Мне это никогда не удавалось.
- Я просто зашел узнать, как ты себя чувствуешь, - сказал он.
- Со мной все в порядке.
Он знал, что это неправда, и потрепал мои волосы.
- Встретимся внизу.
Запах "Ролстона" с каждой секундой становился все более назойливым, и вскоре мать позвала нас:
- Завтрак готов!
Я услышала, как Харри направился на кухню, но не сдвинулась с места. Я продолжала лежать. Через несколько минут мать заглянула ко мне, чтобы поинтересоваться, почему я ещё не умылась и не оделась.
- Я не пойду сегодня в школу.
- В чем дело?
- У меня болит голова.
Она потрогала мой лоб.
- У тебя нет температуры.
- У меня сильная головная боль.
Она не предложила мне принять аспирин, потому что мы не держали его в доме. Моя мать - такая яростная противница всяких лекарств, что во всем Пилгрим-Лейке трудно найти второй столь же незаполненный медицинский шкафчик, как наш.
- Постарайся поспать, - сказала она. - Ты выглядишь так, словно плакала всю ночь.
- Это преступление?
Мне на миг показалось, что она обнимет и поцелует меня, но я ошиблась. Мать относилась ко всяким проявлениям нежности не лучше, чем к аспирину.
- Если проголодаешь, в холодильнике лежат остатки ужина.
Произнеся эти теплые слова, она закрыла дверь, чтобы поехать на работу в старом пикапе "шевроле". Мать - сильная женщина, я отдаю ей должное. К тому же она, вероятно, подумала о том, что в её отсутствие верный продавец Деннис может заглянуть в кассу старой семейной лавки (известной также под названием "Универсальный магазин Маринго"), и мы недосчитаемся пары долларов.
- Собираешься пойти сегодня в кино?
Это снова появился Харри. Он уже был в коричневом шерстяном свитере, бежевых вельветовых брюках и своей любимой кожаной куртке.
- Там идет новый фильм с Хэмфри Богартомviii, - сказал он.
Я действительно кое-что задумала, но посещение кино не входило в мои планы.
- Я неважно себя чувствую. Полежу в постели.
- Пока, Алексис.
Он тоже ушел. И вот я лежу в половине десятого в кровати, натянув плед до шеи и не ощущая никакой головной боли. В моей голове крутятся безумные мысли.
В полдень я позвоню Харри в школу, пока он не ушел на ленч, и попрошу его немедленно вернуться домой. Проявлю настойчивость. Потом пососу ему член, пока он будет ласкать меня. Да, вы не ослышались, члены демократической партии, именно этим и займемся мы, ваши дорогие невинные двенадцати - и тринадцатилетние отпрыски умершего пилота бомбардировщика.
А возможно, мы сделали бы это в любом случае, даже если бы наш отец остался жив. Кто знает? Только не наша мать, это уж точно.
Вдали высятся горы, они кажутся такими красивыми. Октябрь только начинается, но через несколько месяцев наступят холода, и горы покроются снегом. Девственно-белым снегом.
Мне пришла в голову невероятная идея. Сексуальная.
Я соблазню Харри. Вряд ли он устоит. Довольно с нас этих глупостей, детских забав. Да, именно это я и сделаю - соблазню его. Кажется, в словарях, которые я часто читаю, это называется половым актом. У меня есть для этого другое слово. Я трахну моего родного брата. О... Вдруг я залечу и рожу идиота? Это невозможно. У меня ещё не было месячных. Я не брею волосы под мышкой, хотя они уже появились - черные, вьющиеся.
Любопытно, что я почувствую, когда Харри сделает со мной этой. Будет ли мне больно? Надеюсь, да. Я хочу, чтобы Харри причинил мне боль. Может быть, она заглушит другую боль. Какой телефон в нашей славной каменной школе, куда мы ходим? Я никогда туда не звонила, но, зная нашу мать, нетрудно догадаться, что она обязательно записала этот номер в свою телефонную книжку на странице с заголовком "Куда звонить в экстренных случаях".
Мама, тут ты попала в точку. Потому что когда через пару часов я спущусь вниз, найду этот номер, позвоню Харри и попрошу его срочно примчаться сюда, это действительно будет экстренный случай.
2
Ровно в восемь тридцать Луиза Смит Маринго выехала задним ходом на своем пикапе выпуска 1938 года из гаража и отправилась в магазин, который принадлежал её семье на протяжении жизни трех поколений. Хотя сейчас он был известен как "Универсальный магазин Маринго", основал его Тедди Смит. Это было в конце прошлого века, когда дед Луизы выращивал на своей ферме овощи и фрукты, а Пилгрим-Лейк носил старинное индейское название - Большая Вода.
После гибели родителей Луизы во время опустошительного пожара в 1933 году магазин автоматически перешел к ней, поскольку она была их единственным ребенком. Выйдя за Марка ранее чем через год после несчастья, Луиза предложила заменить старую выцветшую вывеску с фамилией Смит на новую с фамилией Маринго.
- По-моему, это более уместно, - заявила Луиза. - Если ты понимаешь, что я хочу этим сказать.
На самом деле Луиза хотела этим сказать, что, выйдя за человека с более низким социальным статусом, она решила ответить на насмешки горожан подобной демонстрацией своей веры в мужа.
- Конечно, милая, - усмехнулся местный проказник. - Что тут плохого?
Его пренебрежительная реакция смутила и разочаровала Луизу. Она считала, что сделала щедрый и искренний жест, и лишь позже с изумлением поняла, что Марку это было до фонаря. Ему было наплевать на магазин, на жену, на ребенка, которого она вынашивала - его интересовала только местная "огненная вода", которая в этих краях сходила за спиртное.
