- Папочка, теперь поешьте немного, - ласково прервала Регина, - остынет ведь.
- Нет, я больше не хочу есть, - упрямо заявил старик.
- У папы превосходная память, - почтительно сказал Сантавирта.
- Должна быть превосходная, в моем-то возрасте. Иначе не упомнить все старые дела. Ха-ха... Да, так о чем это я? На обратном пути старики наперебой вспоминали страшные истории, причем по пьянке несли одно и то же. И вот что я услышал о Белмане...
- Уж не о знаменитом ли поэте? - вежливо осведомился Сантавирта.
- А ты откуда знаешь? - удивился старик.
- Слышишь, Мауно, папочка с тобой уже на "ты". Как это мило! обрадовалась Регина.
- Само собой разумеется, - преисполнился важности Сантавирта.
- Папа, кофе остынет, - напомнила Регина.
- Что? - спохватился старик. - Кофе? Разве у меня есть кофе?
- Ну да, я ведь только что налила вам.
- Почему ты мне сразу об этом не сказала?! - рассердился старик.
- Но папочка так увлекся рассказом, он бы все равно не услышал.
- Папа, выслушайте нас, пожалуйста, - торжественно начал Сантавирта и многозначительно улыбнулся Регине. Девушка смутилась и испуганно посмотрела на него, но тут же отвела взгляд и так вперила его в сахарницу, что из нее даже вывалился кусочек сахару. - Мы с вашей дочерью надумали пожени...
- Ну и потеха была однажды. Мой брат Аларик вышел в море, - не замечая ничего вокруг, болтал старик. - За ним такая слава шла, что, когда он причалил в порту Хиеталахти, встречать его сбежались все наши полицейские, и ребята тут же, сойдя на берег, сцепились с ними. После долгого плавания у них всегда руки чесались, дай только поколотить полицейских, уже в море они предвкушали эту минуту. Драка завязалась прямо в порту. Перкеле! Это было настоящее побоище, - устрашающе вращая глазами, плел старик. - Фараонам удалось заманить драчунов на участок. Но тут все снова сцепились, и на сей раз ребята взяли верх - у себя "дома" полицейские порастеряли пыл, да и зрителей не было, чтобы подзадорить. Ребята впихнули их в околоток, заперли на замок, поручили какому-то сопляку отнести ключ в полицейское управление, а сами уплыли. Тут такое началось! Все фараоны бросились на участок Пунавуори, причем самый главный ехал на извозчике, а команда бежала рядом. Ну и потеха была, скажу я вам, - собственными глазами видел. Они окружили здание полиции и выпустили своих. Вдруг начальник как заорет: "Где это видано?! Шесть болванов, каждый с доброго быка, дали запереть себя в каталажке! Что вы тут расселись?" - "Нас же заперли на замок", оправдывались те. "Вы что же, не могли в окно вылезти? Оно такое низкое, что пьяные с улицы бухаются прямо в камеру!" - "Честное слово, господин начальник, за это время никто не падал". - "Молчать, тупицы! Вы даже в полицейские не годитесь!.."
- Папочка, Мауно вам хочет что-то сказать, - наконец сумела вставить Регина.
- Что там греха таить, я тоже в детстве мечтал о море, да мать не пустила. Вот отец и отдал меня в ученики к переплетчику, едва я выучился читать. Ты слышал про Хапойя? - неожиданно обратился он к жениху.
- Ну, конечно, имя довольно известное, - смутился тот. - Одну минуточку, я попытаюсь вспомнить.
- Это был... самый жестокий на свете убийца!
- Но папа ведь не станет рассказывать ужасов после еды, - взмолилась Регина. - Это так вредно!
- Всю жизнь он сидел по тюрьмам, - отмахнулся от нее старик. - Так и умер этот Хапойя в центральной тюрьме. В первый же день хозяин отправил меня за книгой, которую там сочинил этот разбойник, он в ней все свои похождения описал. Нам надо было переплести книгу. Вот мне и выдали на переплет кусок кожи, который содрали со спины самого разбойника. Кожу обработали, и она вдруг почернела - сгодилась бы, в общем, и так, да позолота на ней не держалась: человеческая кожа слишком сухая для позолоты, - диковато ухмыльнулся старик.
- Что делать? Он же ничего не слышит, - с отчаянием сказал Сантавирта Регине. - И говорит, и говорит, просто репродуктор, а не человек.
- Попробуй еще раз, - посоветовала Регина.
- Ты что-то сказала, а?
- Мауно хочет сделать предложение, - громким ликующим голосом произнесла Регина.
- Я и говорю, гвардия стояла в Царском Селе. Шли полковые учения. Русский батальон стрелял, а финны подсчитывали результаты. Русские заранее проделали в мишенях дырки, а сами стреляли в воздух. И вдруг, в самом разгаре, царь приостановил стрельбище. Ему, видите ли, стало интересно, как же у них все так здорово получается. Суетливый он был и неугомонный, этот царь. "Точность попадания - сто сорок из ста! Вы отличный стрелок", похвалил финн стрелявшего в это время русского офицера. "Ради бога, только не говорите царю, - умолял тот. - Сжальтесь, у меня жена и маленькие дети. Объявите хотя бы сорок из ста". - "Зачем вы учите меня лгать? - ярился финн. - У меня тоже жена и маленькие дети. Ну, ладно, так и быть, я назову четыре из ста". - "Не все ли вам равно, голубчик, четыре или сорок? Ради всего святого, назовите сорок". - "Я честный человек, но у меня есть сердце. Итак, выбирайте, четыре или сто сорок!"
И старик стал подниматься из-за стола.
- Нет, нет, папочка ведь еще не уходит, - в панике засуетилась Регина.
- Я, наверное, переел, мне надо немножко вздремнуть, - возразил Лакстрем и, шаркая ногами, побрел в свою комнату.
- Папа, выслушайте меня, - идя за стариком, на ходу взывал Мауно. Нет, он даже не слушает!
- Он не слышит, - поправила девушка.
- Прекрасно слышит, просто притворяется. Все глухие одинаковы. Стоит только сказать о них какую-нибудь гадость, так они мигом услышат.
- Mayно, как ты говоришь о моем отце?!
- Разве я что-нибудь не так сказал? Прости, я не хотел, дорогая.
- Почему ты кричишь на меня?
- Только, ради бога, не плачь. Я же не о себе беспокоюсь, пойми. Должна же у тебя быть личная жизнь. Ты же не заключенная, в конце концов. А я? Обо мне можно и вовсе не думать. Выходит, что этот старый корявый сморчок тебе и семья, и муж...
- Как не стыдно! Это же мой отец! - зарыдала Регина.
- Ну, хорошо, хорошо, давай лучше выйдем на воздух. Здесь так душно, что я даже думать не в состоянии.
Они вышли в сад и сели в беседке из цветущей сирени. Там было полутемно и прохладно, и дым от сигареты причудливо извивался наподобие синих драконов.
- Знаешь, я пойду и по-хорошему поговорю обо всем с папой, - наконец решил Сантавирта.
- Папа уже давно спит, - безнадежно махнула рукой Регина.
Но Сантавирта все же встал и направился к дому. Он вошел в прихожую, нерешительно потоптался и наконец робко постучал в дверь комнаты старика. Не услышав ответа, Сантавирта бесшумно отворил ее и заглянул внутрь. Старик лежал на кровати, неестественно запрокинув голову, широкий нос его заострился.
Сантавирта испуганно закрыл дверь, прошел по коридору и остановился у окна. Регина сидела в сиреневой беседке, закинув ногу на ногу, и курила. Сантавирта бросил сигарету на пол, загасил ее носком ботинка, потом надел шляпу, и, вздохнув, направился к девушке.
Обед за один доллар
Перевод Т. Джафаровой
Парк раскинулся на самом склоне горы. Снизу казалось, что пальмы лежат на земле, а люди разгуливают прямо по их макушкам. Еще снизу видна была широкая аллея, посыпанная песком, с двумя рядами скамеек вдоль нее. Духового оркестра не было видно - только слышно было, как он играл марши Соуса.
Мы шли по оживленной улице, бегущей вверх. Машины мчались вниз или ползли в гору, иногда движение транспорта замирало.
"За один доллар здесь можно съесть все что угодно и сколько угодно", приглашала незатейливая реклама, отпечатанная на листе картона. Не долго думая, Купаринен толкнул дверь ресторана и вошел, а я последовал его примеру.
Мы сняли шляпы и положили их на полку в раздевалке, там никого не оказалось; ясно, ответственность за их сохранность - на нас самих.
- Может, возьмем шляпы с собой? - робко предложил я.
- Да не волнуйся ты, здесь не крадут шляпы, - успокоил меня Купаринен.
- А что крадут?
- Деньги и власть.
- Как, в этом ресторане?
- Нет, конечно; я думал, тебя интересует Америка вообще.
Купаринен пригладил волосы перед большим, во всю стену, зеркалом. Розовощекий, весьма представительный мужчина; Так, кажется, говорят о тех, кому за сорок и у кого сохранилось отличное пищеварение?!
Мы направились в ту часть зала, которая видна была с улицы.
На металлической стойке в больших противнях дымилось горячее. Верхние полки уставлены холодными закусками, нарезанными тоненькими ломтиками, блюдами с овощным салатом, хлебом, маслом, пирожными и поджаренным хлебом. У конца стойки восседала кассирша. Мы заплатили ей по доллару.
- В Вашингтоне подобного заведения не сыщешь, - громко пояснил мне Купаринен.
- Вы что, из Вашингтона? - встрепенулась кассирша.
- Из Вашингтона. Ди Си {Деловой центр Вашингтона.}. Служу в Госдепартаменте, - небрежно бросил он.
На самом деле Купаринен жил в Нью-Йорке и перебивался на вольных хлебах. Он сопровождал меня лишь потому, что финский писатель, приезжавший сюда до меня, напрочь вывел из строя двух сотрудников Госдепартамента, им даже дали отпуск по болезни.