- Бэдди, возьми обе сковороды и брось их в раковину, - сказала мать.
- Сейчас, мама.
Биггер прошелся по комнате и сел на кровать. Мать следила за ним глазами.
- Был бы ты мужчиной, так нам не пришлось бы жить в этой помойной яме, - сказала она.
- Ну, начинается.
- Как ты, Вера? - спросила мать.
Вера подняла голову и испуганно огляделась, как будто ожидала увидеть еще одну крысу.
- Ох, мамочка!
- Бедная ты моя.
- Я не виновата. Меня Биггер напугал.
- Ты не ушиблась?
- Головой стукнулась, когда упала.
- Ну ничего, успокойся. Пройдет.
- Как это он только может, Биггер. - Вера опять заплакала.
- Он просто дурень, - сказала мать. - Дурень безмозглый, вот и все.
- Я теперь опоздаю на курсы кройки и шитья.
- Ты ляг как следует и полежи еще немного. Тебе легче станет, - сказала мать.
Она отошла от Веры и сердито посмотрела на Биггера.
- А если бы ты встал как-нибудь утром и нашел сестру мертвой в постели? Что бы ты тогда сказал? - спросила она. - А если б эти крысы всем нам ночью горло перегрызли? Да что! Тебя ведь это не трогает! Ты только о себе и думаешь. Даже когда Бюро помощи предлагает тебе работу, ты ломаешься, покуда не пригрозят снять семью с пособия и лишить последнего куска хлеба. Честное слово, Биггер, такого никудышного парня я в жизни не встречала.
- Это я уже тысячу раз слышал, - сказал он, не поворачивая головы.
- Ну так выслушай еще раз! И помни, Биггер, когда-нибудь придется тебе поплакать. Когда-нибудь ты еще пожалеешь, что не научился ничему, кроме как шляться по улицам. Только будет поздно.
- Довольно тебе каркать, - сказал он.
- Я не каркаю, а говорю то, что есть! А если тебе не нравится, можешь убираться. Мы и одни проживем. Что с тобой в этой дыре мучиться, что без тебя.
- Да оставь ты меня, ради бога, - сказал он с раздражением.
- Вот попомни мои слова, - продолжала она. - Если ты не возьмешься за ум и не отстанешь от своей шайки, кончишь там, где тебе и не снится. Думаешь, я не знаю, чем вы занимаетесь? Знаю. Та дорожка, по которой ты идешь, сынок, ведет прямо на виселицу, заруби себе это на носу. - Она оглянулась и увидела Бэдди. - Бэдди, выкинь этот ящик.
- Да, мама.
Наступило молчание. Бэдди понес ящик из комнаты. Мать ушла к плите за занавеску, Вера села на кровати и спустила ноги на пол.
- Полежи еще, Вера, - крикнула мать.
- Уже все прошло, мама. Мне надо идти на курсы.
- Ну, если прошло, так накрывай на стол, - сказала мать, снова уходя за занавеску. - Господи, как я устала от всего этого, - жалобно зажурчал оттуда ее голос. - Мечешься, мечешься, все только стараешься для детей, а им и дела нет.
- Неправда, мама, - запротестовала Вера. - Зачем ты так?
- Иной раз кажется, вот легла бы - и не встала.
- Мама, мама, не надо так говорить.
- Все равно при такой жизни меня надолго не хватит.
- Скоро я буду уже взрослая, мама, начну работать.
- Только я до этого не доживу. Господь призовет меня раньше.
Вера прошла за занавеску, и Биггер услышал, как она утешает и уговаривает мать. Он старался не вслушиваться в их голоса. Он ненавидел своих родных, потому что знал, как им тяжело и что он бессилен помочь им. Он знал, что, если только он впустит в свое сознание картину их жизни, такой жалкой и неприглядной, страх и отчаяние тотчас же захлестнут его. Вот почему он старался замкнуться в каменном равнодушии. Он жил вместе с ними, но за непроницаемой стеной. К себе он был еще более суров. Он знал, что стоит ему осознать во всей полноте, что представляет собой его жизнь, и он убьет себя или кого-нибудь другого. Поэтому он прятался от самого себя и искал выхода в бессмысленном озорстве.
Он встал и раздавил окурок о подоконник. Вошла Вера и принялась раскладывать на столе ножи и вилки.
- Идите завтракать, дети, - позвала мать.
Он сел за стол. Запах жареного бекона и кипящего кофе проникал сквозь занавеску. Донесся голос матери, напевавшей:
Жизнь мчится, словно горный поезд,
И машинист пусть смотрит в оба,
Чтоб с рельсов не сойти ни разу
От колыбели и до гроба.
Песня его раздражала, и он был рад, когда мать перестала петь и вошла в комнату с кофейником и сморщенными ломтиками бекона на тарелке. Вера поставила на стол хлеб, и все сели. Мать закрыла глаза, опустила голову и забормотала:
- Благодарим тебя, господи, за пищу, которую ты ниспослал нам для поддержания тела нашего. Аминь. - Она подняла глаза и тем же тоном сказала: - Если хочешь удержаться на работе, Биггер, придется тебе научиться вставать пораньше.
Он не ответил, даже не посмотрел на нее.
- Кофе будешь пить? - спросила Вера.
- Буду.
- Так ты, значит, возьмешь это место, Биггер? - спросила мать.
Он отложил вилку и повернулся к ней.
- Я же тебе вечером сказал, что возьму. Сколько раз можно спрашивать одно и то же?
- Что ты набрасываешься, как дикий зверь? - сказала Вера. - Спросить нельзя?
- Передай мне хлеб и заткнись.
- Помни же, в половине шестого ты должен быть у мистера Долтона, сказала мать.
- Ты уже это десять раз говорила.
- Я боюсь, как бы ты не забыл, сынок.
- И наверняка забудет, - сказала Вера.
- Оставьте вы Биггера в покое, - вмешался Бэдди. - Он ведь сказал, что возьмет это место.
- Брось ты с ними говорить, - сказал Биггер.
- Сейчас же замолчи, Бэдди, или уходи из-за стола, - сказала мать. - Не хватало еще, чтоб и ты стал язык распускать. Довольно и одного полоумного в семействе.
- Оставь, мама, - сказал Бэдди.
- Посмотреть на Биггера, так он будто и не рад, что получает работу, сказала мать.
- А что я должен делать? Танцевать? - спросил Биггер.
- Биггер! - крикнула сестра.
- А ты не суйся, не твоего ума дело, - сказал он ей.
- Если Биггер возьмет это место, - сказала мать тихим, ласковым голосом, аккуратно отрезая ломтик хлеба, - я для вас устрою хорошее уютное жилье, ребятки. Не будете больше тесниться, как свиньи в хлеву.
- Не из таких Биггер, чтобы думать об этом, - сказала Вера.
- Слушайте, дайте мне поесть спокойно, - сказал Биггер.
Мать продолжала говорить, не обращая внимания на его слова, но он уже не слушал.
- Мама говорит с тобой, Биггер, - сказала Вера.
- _Ну и что_?
- Как тебе не стыдно, Биггер!
Он отложил вилку, и его крепкие черные пальцы вцепились в край стола; стало тихо, только вилка Бэдди позвякивала о тарелку. Биггер смотрел на сестру в упор, пока та не опустила глаза.
- Дайте мне поесть спокойно, - повторил он.
Доедая, он чувствовал, что они думают о работе, которую он должен получить сегодня, и это бесило его: он чувствовал, что его обошли, заставили дешево сдаться.
- Мне нужно денег на трамвай, - сказал он.
- Вот, больше у меня нет, - сказала мать, подвинув к его тарелке монету в двадцать пять центов.
Он положил монету в карман и одним духом проглотил свою чашку кофе. Он снял с вешалки пальто и кепку и пошел к двери.
- Помни, Биггер, - сказала мать. - Если ты не возьмешь это место, нас снимут с пособия. Бюро вычеркнет нас из списков.
- Я же сказал, что возьму! - крикнул он и с силой захлопнул дверь.
Он спустился по лестнице, в подъезде остановился и через стеклянную дверь посмотрел на улицу. Мимо то и дело проносились трамваи, дребезжа на повороте. Все опротивело ему дома. Ссоры, крики, изо дня в день одно и то же. Но что делать? Каждый раз, когда он задавал себе этот вопрос, мысль его упиралась в глухую стену, и он переставал думать. Через улицу, как раз напротив, остановился грузовик, и он увидел, как двое белых рабочих в комбинезонах, с ведерками и кистями, спрыгнула на тротуар. Да, можно взять это место у Долтона, надеть на себя ярмо, а можно отказаться и подохнуть с голоду. Злоба душила его при мысли о том, что у него нет другого выбора. Да, но нельзя стоять тут так до вечера. Чем же ему заняться? Он не мог решить, купить ли за десять центов иллюстрированный журнал, или сходить в кино, или пойти в биллиардную потолковать с ребятами, или просто пошататься по улицам. Он стоял, засунув руки глубоко в карманы, сдвинув сигарету в угол рта, и в раздумье наблюдал за рабочими, возившимися у дома напротив. Они наклеивали на рекламный щит большой красочный плакат. На плакате изображено было лицо белого мужчины.
- Бэкли, - пробормотал он вполголоса. - Опять хочет пройти в генеральные прокуроры штата. - Рабочие пришлепывали плакат мокрыми кистями. Он посмотрел на круглое, сытое лицо и покачал головой. - Будь я проклят, если этот жулик загребает меньше миллиона в год. Эх, один бы день посидеть на его месте, никогда больше не знал бы горя.
Рабочие, покончив с плакатом, собрали свои ведерки и кисти, сели в кабину, и грузовик укатил. Биггер смотрел на плакат: белое лицо было пухлое, но строгое; одна рука была поднята, и палец указывал прямо на прохожих. Есть такие плакаты: когда стоишь перед ними, кажется, что нарисованное лицо смотрит прямо на тебя, и, даже если пройдешь мимо и оглянешься, оно все смотрит тебе вслед немигающими глазами, пока не отойдешь совсем далеко, и тогда оно расплывается, вот как в кино бывает. Вверху плаката стояло большими красными буквами: КТО НАРУШАЕТ ЗАКОН, ТОТ НИКОГДА НЕ ВЫИГРАЕТ!
