— Десять минут назад я тебе объяснила: сижу одна, всех ненавижу, столько всего случилось, что смеяться нет охоты… Усекла? Или через пять минут снова полезешь в душу?
— Да брось ты заводиться, я только предположила…
— У нас встреча с Королевой-Матерью или мы так, пройтись приехали?
— Встреча, встреча, не кипятись. Она будет довольна, что я тебя все-таки нашла…
— А почему она сама мне не позвонила?
— Опасается, сторожится… Гийома-то она любит, дело не в нем… Просто не хочет рисковать…
— Да почему она так трясется? Теперь, когда они отобрали у нее весь бизнес…
— Бизнес — да, но им нужно кое-что еще.
— Еще далеко?
— Почти пришли.
— Зачем я ей?
— Потому что она тебя любит.
Соня посмотрела на меня, как на счастливицу, и добавила с полной убежденностью:
— Ты знаешь, как она тебя любит!
— А почему ты с ней в контакте?
— Королева-Мать все знает! Даже из тени она за нами наблюдает. В тот день, когда я ей понадобилась, она позвонила прямо в номер — нашла меня "на раз"…
О да, а мне остается только молиться, чтобы она и вправду меня любила…
Мы вошли в неприметный дом из серого камня, стоявший посреди заросшего травой сада. Вроде не пустует, но и сказать, что в нем кто-то живет, не скажешь.
Соня постучала, открылось окошечко. Мы инстинктивно отступили на шаг — сработал рефлекс, выработавшийся на площадке Чекинга. Девушка, открывшая дверь, явно была старожилкой, хотя с уверенностью я бы утверждать не взялась: она была в джинсах, ненакрашенная и без каблуков, а как известно, все эти детали преображают женщину до неузнаваемости.
От страха у меня крутило кишки — так бывало, когда я в детстве возвращалась домой с опозданием и точно знала, что мать меня ждет и наверняка устроит разнос.
На первом этаже было полно девушек в джинсах и белых рубашках — новая униформа меняла облик, но тоже очень шла им. Стиль "городская войнушка". Не такой помпезно-вечерний. Одна из них проводила нас на второй этаж. Я почти смирилась с мыслью о том, что, если Королева-Мать затаила на меня зло, шкуру спасти не удастся.
В первый момент я просто не поняла. Женщина, оплывшая, в бесформенном сером спортивном костюме, бритый череп. Под тусклыми глазами дряблые мешочки, слишком крупный, слегка лоснящийся нос. Я остановилась на пороге практически пустой комнаты, где сидела эта баба, а Соня подошла к ней поздороваться. Голос тоже изменился, но не так сильно. И я шагнула в комнату.
Она выглядела лет на двенадцать старше и утратила всю свою величавость.
Я протянула руку, сказала, извиняясь:
— Я тебя не узнала… Мне так неловко.
Она поднялась, ответила на рукопожатие, задержав мою ладонь в своей.
— Напротив, ты меня успокоила. Если даже ты не поняла, что это я…
Палка о двух концах. Камень с души, потому что эта опасная женщина вроде как ничего ко мне не имеет. И одновременно жутко гадливое чувство — я не хотела видеть ее такой.
Она сказала:
— Рада встрече с тобой, Луиза.
Доброжелательный взгляд.
Она сутулилась. Утратила спесь.
Королева-Мать опустилась на стул, кивком предложила сесть и нам. Мне показалось, что она как-то скукожилась. Усохла, подурнела. Я ответила:
— Думала, никогда больше тебя не увижу… Нам тебя не хватало… Мы… как бы это сказать… слегка растерялись…
Я улыбалась, произнося все это небрежно, как бы между прочим, но все-таки договорила до конца:
— Чувствовали себя беспомощными кретинками.
Она потерла щеку, подбирая слова, но виноватой не выглядела.
— Все пошло не совсем так, как я планировала. И я не могла… Нужно было сначала кое-что уладить… Но теперь все в порядке, я смогу начать другое дело.
Она повернулась к Соне.
— Спустись, пожалуйста, на первый этаж. Ненадолго, я за тобой пришлю…
Да, что-что, а командовать Королева-Мать не разучилась. Как только Соня вышла, она нахмурила брови.
— Мне сказали, что твой брат уезжает.
— Завтра. С Матье.
— Знаю, знаю… Ты как, справляешься?
— Все задают мне этот вопрос… Очень мило, но это мои дела… Ну да, я справляюсь, все будет хорошо…
Как это тонко — беспокоиться о моей судьбе… до такой степени… А где ты была, когда они убивали Джино и жгли “Аркаду", куда провалилась, когда мы так нуждались в твоей помощи?
Чем-то я ее развеселила.
— И ты нашла себе подружку…
Вместо ответа я потерла ухо. Она закинула ногу на ногу, махнула рукой.
— Не обижайся… Я не теряла тебя из виду… Не следила, нет, просто хотела быть уверена, что у тебя все в порядке… Мне сообщили, что ты торчишь у нее дни напролет, вот только жалюзи всегда опущены, и никто не знает, чем вы там занимаетесь… Я потому и отослала Соню, она этого не одобряет… Кстати, я всегда подозревала, что ты лесбиянка.
Я вспомнила самый первый раз, когда Виктор стоял в дверях, на виду у всей улицы, уговаривая меня зайти, выкурить косячок. В тот день за мной никто не следил. Я подумала, что все везение, недоданное судьбой, свалилось мне на голову именно тогда.
Я решила сменить тему.
— Предпочитаю не обсуждать это… — и мило улыбнулась.
— Ничего странного… Ладно… Я отослала Соню еще и потому, что хотела дать тебе вот это.
И она протянула мне конверт — я получала от нее множество таких же, только потоньше, — и я всегда воображала, что пришла в гости к двоюродной бабушке, которая втихаря отдает мне часть наследства, потому что я ее любимица. Я ухмыльнулась, пряча конверт в сумку, спросила:
— Делаешь ноги?
— Завтра.
Я возликовала: смогу завтра же все рассказать Виктору. Она будет уже далеко, и мне не в чем будет себя упрекнуть.
Она добавила:
— Если все пройдет как надо. Вот почему я тебя позвала.
Она протянула мне еще один пакет — жесткий тонкий прямоугольник. Тон ее стал торжественным.
— Доверяю тебе это, хочу, чтобы ты его спрятала, не знаю, что ты придумаешь, как вывернешься, но спрятать нужно очень хорошо. Им в голову не придет искать его у тебя, они не так хорошо знают Организацию.
— Что это?
— Просто дискета. Но она всех интересует.
— Кого именно?
— Легавых, новых хозяев, того самого Виктора, о котором я тебе говорила…
Когда она произнесла это имя, пол качнулся у меня под ногами. Я вдруг лучше поняла все, что произошло во время нашего последнего свидания.
Она поколебалась, прежде чем добавить:
— Я так поняла, что Мирей тоже с ним пересекалась?
— Вроде да, но она никогда об этом не говорит… Скажи, это правда, что он жил у тебя?
Милая гримаска, уклончивый ответ:
— Боюсь, я к нему привязалась… Этот парень — как отрава…
— Он тебя обидел?
— Дал несколько уроков… Меня предупреждали, я знала, какое убойное у него обаяние. Увы, предупреждай, не предупреждай — любая баба думает, что уж она-то станет исключением.
Королева-Мать не разучилась говорить затейливо. Я спросила — почти через силу, потому что не хотела узнавать об этом слишком много:
— Думаешь, есть связь между ним и тем, что случилось с парижанками?
— Не представляю его себе в роли палача… Нет, он сработал бы иначе…
— А если они стали для него опасны? Отказали в чем-нибудь?
Она резко махнула рукой, отметая мое предположение, пожала раздраженно плечами:
— Виктору — не отказывают!
— Да неужели?
Я издала сдавленный смешок, решив снизить градус беседы. Королева-Мать подняла глаза, долго молча смотрела на меня, явно добиваясь, чтобы я почувствовала себя неуютно. Появилось мерзкое ощущение, что она знает о нас и пытается настроить меня против него, чтобы уберечь. Наконец она произнесла строгим угрожающим тоном пророчицы:
— Я всех вас бросила. Вас и все, чем владела. Наверное, я могла бы спасти дело, если бы не считала все это просто ничтожным. Долгие годы я занималась только Организацией и неплохо поработала… Я всех вас предала, но мне, честно говоря, плевать с высокой башни… Неужели ты действительно думаешь, что я бегу из города из-за троих мудозвонов, изображающих из себя крутых?
— Что такого ужасного он тебе сделал?
— Дал то, в чем я действительно нуждалась. У него природный талант. Он входит в тебя, прикасается: "Вот здесь — плохо, но когда я делаю вот так — уже лучше, ведь правда?" И действительно лучше! Но его уже и след простыл, а ты так и валяешься с раздвинутыми ногами… "Выбирайся из дерьма сама, живи и помни, каково это, когда тебе хорошо!" Бойся его, Луиза, он достаточно хитер и способен заявиться к тебе, чтобы отнять вот это…
— Я знаю, знаю, ты мне уже говорила…
Ты что же, вообразила, что он станет ждать, пока ты меня предупредишь, и не заявится раньше? Думаешь, он оставляет тебе выбор? Знаешь, ты его недооцениваешь…
