Бенедикт Спиноза - Этика

Ознакомительная версия.

Но что касается первого, то я спрошу у них, не показывает ли наш опыт также и того, что и наоборот, когда тело бывает недеятельным, то и душа вместе с этим бывает неспособна к мышлению? Ибо когда тело покоится во время сна, то и душа вместе с ним спит и не имеет способности к мышлению, как во время бодрствования. Далее, я думаю, все знают из опыта, что душа не всегда одинаково способна к мышлению об одном и том же предмете; но сообразно с тем, как тело бывает более способно к тому, чтобы в нем возбудился образ того или другого предмета, и душа бывает более способна к созерцанию того или другого предмета. Но скажут, из одних законов природы, поскольку она рассматривается лишь как телесная, не могут быть выведены причины зданий, картин и других предметов подобного рода, которые производятся лишь человеческим искусством, и человеческое дело было бы не в состоянии построить какой-нибудь храм, если бы оно не определялось и не руководилось душой. Но я уже показал, что эти люди сами не знают, что может делать тело и что может быть выведено из одного созерцания законов самой природы, равно как и то, что им самим известно из опыта, что по одним только законам природы совершается много такого, что, по их мнению, никогда бы не могло совершиться иначе, как по руководству души, каково, например, то, что делают во сне лунатики, и чему они сами удивляются бодрствуя. Добавлю, что устройство самого тела далеко превосходит все, что сделано человеческим искусством, не говоря уже о том, что я выше доказал, что из природы, под каким атрибутом ее ни рассматривать, вытекает бесконечное множество вещей. Что же касается второго возражения, то человеческие дела были бы гораздо удачнее, если бы во власти человека одинаково было как молчать, так и говорить. Но опыт более чем достаточно показывает, что люди ни над чем не имеют так мало власти, как над языком[1], и так же мало могут сдержать его, как свои позывы. Поэтому многие думают, что мы делаем свободно только то, чего мы желаем несильно, так как позыв к этим вещам легко может быть побежден воспоминанием о другой вещи, о которой мы часто воспоминаем; но это невозможно относительно того, чего мы желаем с сильным аффектом, которого не может ослабить воспоминание о другой вещи. Но если бы они не знали, что мы делаем многое, в чем после раскаиваемся, и что мы часто, именно когда находимся под воздействием противоположных аффектов, видим лучшее, а следуем худшему[2], то ничто не мешало бы им думать, что мы во всем действуем свободно.

Так ребенок думает, что он свободно желает молока, а рассерженный мальчик – что он хочет мести, и трус – что он хочет бежать. Таким же образом пьяный думает, что он по свободному решению души говорит то, о чем он потом в трезвом виде хотел бы умолчать. Так помешанный, болтун, ребенок и многие подобного рода люди думают, что они говорят по свободному решению души, тогда как на самом деле они не могут сдержать своего порыва говорить; так что сам опыт не менее ясно, чем рассудок, учит, что люди только потому считают себя свободными, что сознают свои действия, а причин, которыми они определяются, не знают; и, кроме того, решения души суть не что иное, как самые позывы, которые бывают различны в зависимости от различного расположения тела. Ибо каждый направляет все по своему аффекту, и те, которые волнуются противоположными аффектами, сами не знают, чего они желают, а те, которые не имеют никакого аффекта, толкаются туда и сюда легким побуждением. Все это ясно показывает, что как решение души, так и позыв и определение тела по природе существуют вместе или, лучше, составляют одно и то же, одну вещь, которую, когда она рассматривается под атрибутом мышления и объясняется им, мы называем решением, а когда она рассматривается под атрибутом протяжения и выводится из законов движения и покоя, тогда мы называем определением (determinato); это еще яснее видно будет из того, что мы скажем далее. Ибо то, что я прежде всего хочу заметить здесь, есть уже нечто другое, именно, что мы ничего не можем делать по решению души, если не вспомним о нем. Например, мы не можем сказать слово, если предварительно не вспомним его. Далее, душа наша не имеет свободной власти вспомнить какую-нибудь вещь или забыть ее. Поэтому находящимся во власти души считается только то, что о вещи, о которой мы вспоминаем, мы можем молчать или говорить лишь по решению души. Но когда нам снится, что мы говорим, то мы также думаем, будто мы говорим по свободному решению души, и однако же в этом случае мы не говорим, или если и говорим, то по самопроизвольному движению тела. Затем, мы видим во сне, что мы что-либо от людей скрываем, и это по тому же решению души, по которому мы бодрствуя умалчиваем о том, что мы знаем. Наконец, мы видим во сне, что по решению души делаем нечто, на что мы не отваживаемся бодрствуя. Поэтому я очень желал бы знать, не существует ли в душе двух родов решений, из которых одни фантастичны, а другие свободны. Итак, если мы не хотим доходить до абсурда, то обязательно должны согласиться, что то решение души, которое считается свободным, не отличается от самого воображения или памяти и есть не что иное, как то утверждение, которое необходимо содержит в себе идея, поскольку она есть идея (см. пол. 49 части 2). И потому эти решения души происходят в ней с той же необходимостью, как и идеи вещей, действительно существующих. Итак, те, которые думают, что они говорят, молчат или вообще делают что-нибудь по свободному решению души, просто грезят с открытыми глазами.

Действия души происходят только от полных идей; страсти же зависят только от неполных.

Первое, что составляет сущность души, есть не что иное, как идея тела, действительно существующего (по пол. II и 13 части 2), которая (по пол. 15 части 2) слагается из многих идей, из которых некоторые (по королл. пол. 38 части 2) полны, а некоторые неполны (по королл. пол. 29 части 2). Следовательно, все, что вытекает из природы души и чего ближайшая причина есть душа, посредством которой оно должно быть понимаемо, необходимо должно вытекать или из полной, или неполной идеи. Но поскольку душа (по пол. 1 этой части) имеет неполные идеи, постольку она необходимо страдает. Следовательно, действия души вытекают только из полных идей, и душа страдает только потому, что она имеет неполные идеи, – что и требовалось доказать.

Итак, мы видим, что страсти принадлежат душе лишь постольку, поскольку она имеет нечто, что содержит в себе отрицание, или поскольку она рассматривается как часть природы, которая сама по себе без другого не может быть представлена ясно и отчетливо. И на этом основании я мог бы показать, что страсти таким же образом относятся к отдельным вещам, как и к душе, и не могут быть представлены иным образом. Но моя цель – говорить только о человеческой душе.

Никакая вещь не может быть разрушена иначе, как только внешней причиной.

Это положение ясно само собой. Ибо определение каждой вещи утверждает сущность самой вещи, а не отрицает ее; иначе – полагает сущность вещи, а не уничтожает ее. Итак, если мы вникаем только в саму вещь, а не во внешние причины, то не можем найти в ней ничего, что могло бы разрушить ее, – что и требовалось доказать.

Вещи постольку противны природе, т. е. постольку не могут быть в одном и том же субъекте, поскольку одна из них может разрушить другую.

Ибо если бы они могли быть согласны между собой или могли находиться вместе в одном и том же субъекте, то, следовательно, в одном и том же субъекте могло бы находиться нечто такое, что могло бы его разрушить, – а это (по пред. пол.) абсурдно. Итак, вещи и т. д., – что и требовалось доказать.

Каждая вещь, насколько от нее зависит, стремится сохранить свое существование.

Ибо вещи суть отдельные состояния, которыми известным определенным образом выражаются атрибуты Бога (по короля, пол. 25 части I), т. е. (по пол. 34 части 1) вещи, которые известным и определенным образом выражают могущество Бога, которым он существует и действует. Ни одна вещь не заключает в себе ничего такого, чем бы она могла быть разрушена, или что уничтожало бы ее существование (по пол. 4 этой части); но, напротив, она сопротивляется всему тому (по пред. пол.), что может уничтожить ее существование. Поэтому насколько она может и насколько от нее зависит, она стремится сохранить свое существование, – что и требовалось доказать.

Ознакомительная версия.