— Теперь таких прямых не оставляют, с почетом провожают, — успокоил писателя Тихомиров и осторожно поинтересовался; — А как работа продвигается?
— Честно говоря, не очень. В тупик зашел. Я завтра на работу выхожу. В стройтрест, в отдел технической информации. Приятель пристраивает.
— А как же пьеса? — удивился Тихомиров.
— По вечерам буду писать, в выходные дни…
— Не ходи, — сказал Тихомиров. — Делу надо целиком отдаваться, а если вечерами и по выходным, ничего не получится.
— Что получится, будет видно, а пока жизнь не получается. Скоро год, как я денег в дом не приношу. Бьется она и в школе и в интернате, а сейчас хочет уборщицей устроиться в больницу. Боюсь я, вдруг надоест ей и уйдет.
— Пусть уходит, — сказал Тихомиров. — Хотя, конечно, грешно говорить так мужу своей дочери, но дело важнее женщины. Женщины будут другие, а дела может и не быть. Сам же говорил, помнишь?
— Помню, — согласился писатель. — Но я не хочу, чтобы она уходила. А потом, почему от меня должна жена уходить? Люблю я ее. Не могу я, чтобы она одна все тянула. Ей же тоже хочется жить, как все, а не только работать.
— А сколько тебе еще работать над пьесой надо? — спросил Тихомиров.
— Откуда я знаю, Михалыч? Может, полгода, а может, и год уйдет, пока по-настоящему получится. Ладно, этот вопрос я для себя решил.
— Сколько ты будешь получать в этой информации?
— Сто сорок…
— Есть другое предложение, — сказал Тихомиров. — У меня в заначке от Полины на сберкнижке есть полторы тысячи. Я тебе буду каждый месяц давать по сто сорок рублей, на год как раз хватит, а ты Анне скажи, что работаешь в этой самой информации.
— Как же это я скажу, если я дома буду сидеть? — удивился писатель.
— Она в школу рано уходит. Полдня сидишь дома, а на вторую договорись с приятелями какими, которые на работу уходят, в их квартире поработаешь. Выход всегда найти можно. А если за год не успеешь, придумаем что-нибудь еще. Нельзя бросать, Витя. А вдруг ты напишешь великое произведение и оно много веков будет служить людям?
— А если я графоман? — спросил писатель. — Если я бездарь?
— Все может быть, — согласился Тихомиров. — Заранее все не предугадаешь. Это как в сельском хозяйстве: все спланируешь и удобрения внесешь, а град ударит и дожди лить начнут, и ничего ты не взял. Хорошо, если на семена вернешь. Если об этом думать, не сеять, что ли? Все. Перестань думать о деньгах. Работай.
— Нет, — сказал писатель. — Я не могу у вас брать деньги. Я знаю, как они нелегко достаются.
— Вот и хорошо, — сказал Тихомиров. — Значит, ответственнее относиться будешь.
И вдруг писатель заплакал.
— Ты чего это? — смутился Тихомиров.
— Да так, — отмахнулся писатель. — Я ведь без отца вырос! Не так уж много мне помогали.
— Да какая это помощь? — сказал Тихомиров. — А потом, я не только тебе помогаю, я о людях думаю. Посмотрят, может, и для себя выводы сделают. Как жить и как не жить. — Тихомиров достал кошелек и вынул пятьдесят рублей. — Возьми пока. Скажи, что подъемные выдали.
— Подъемные дают только тем, кто выезжает, — сказал писатель.
— Ну, авансом это назови. Извини, я пошел. Мне еще по магазинам надо и на последний автобус успеть.
— Может, вам помочь чем? — спросил писатель.
— Сам справлюсь, — сказал Тихомиров. — А ты садись и пищи, Я теперь с тебя за каждый рубль спрошу.
Тихомиров шел по магазинам. В хозяйственном он выбирал косу-литовку, взял понравившийся набор ключей в удобной сумке, в «Спорттоварах» купил запасное магнето для мотоцикла.
И так, от магазина к магазину, Тихомиров загружался все больше и больше: белилами, сушками, которые он перебросил через плечо, как пулеметные ленты, стиральным порошком в ярких импортных коробках. Две сумки на ремне он перебросил через второе плечо, в руках были еще две сумки.
На тротуаре он не умещался, его толкали, ругали, посылали известно куда. Он всем мешал.
С трудом Тихомиров протиснулся в автобус. Мест свободных не было. Он сложил сумки на полу, покрепче ухватился за поручень и стал смотреть в окно автобуса на городские многоэтажные дома, на городских мужчин и женщин. Потом пошли окраины и наконец автобус вырвался за город, прибавил скорость, и понеслись мимо ярко-зеленые весенние поля. Тихомиров закрыл глаза. Он спал стоя, крепко ухватившись за поручень. Неудобно, конечно, но терпимо.
У старого добротного дома постройки начала века, которые еще сохранились в Москве, остановилась «Волга», и из нее вышла женщина.
Было ей за тридцать, и, может быть, поэтому короткая кожаная юбка была для нее уже рискованной; это, во всяком случае, читалось в тазах ее же возраста женщин, которые сидели во дворе и на которых были обычной длины юбки и платья и обычные, пристойные прически, а не распущенная по плечам грива, как у этой.
Женщина легко преодолела лестничные марши. Она приостановилась на площадке, готовясь взбежать на очередной этаж, и увидела наверху мужчину лет тридцати в джинсах и парусиновой куртке, который спускался с чемоданом и рюкзаком.
— Привет, Петров, — сказала женщина.
— Здравствуйте, Ольга Андреевна, — ответил Петров и посмотрел на часы: — Ты приехала на две минуты раньше. Я бы успел спуститься.
Теперь они шли вместе. Навстречу им попался пожилой мужчина. Он очень внимательно осмотрел Ольгу и, уже пройдя мимо нее, не удержался и оглянулся.
— Ты видел? — спросила Ольга у Петрова. — Каков эффект?
— Если бы ты разделась совсем, эффект был бы большим, — спокойно прокомментировал Петров.
— Дурак ты, Петров, — ответила Ольга без раздражения.
— Шеф собирается вас проводить, — предупредил шофер, когда они сели в машину.
— Провожают в последний путь, — ответил ему Петров. — А я собираюсь вернуться.
Шофер вопросительно посмотрел на Ольгу.
— Давай к шефу, — решила Ольга.
Теперь «Волга» шла по улицам Теплого Стана — нового микрорайона Москвы. Среди чистого поля высились параллелепипеды многоэтажных башен-домов, и что-то было в этом от нереального — башни из стекла и бетона среди зеленых полей. У подъезда одной из таких башен стоял Сахно. Это был мужчина лет сорока, сухопарый, коротко стриженный, в легком и элегантном летнем костюме.
— Гражданин начальник! — Ольга приложила два пальца к виску. — Бригада в полном сборе и готова приступить к выполнению задания. Руководитель бригады Бурцева!
— Билеты не забыли? — спросил Сахно, садясь рядом с шофером.
— Не забыли, — сказала Ольга.
— Покажите, — приказал Сахно.
— Николай Николаевич… — начала было Ольга.
— Пока не покажете — не поедем, — предупредил Сахно.
Ольга начала искать билет в сумке. Билет не находился.
Ольга вывалила на колени все содержимое: губную помаду, пудреницу, карандаш для ресниц, лак для ногтей, записную книжку, сигареты, зажигалку, кошелек. Наконец билет нашелся и она показала его Сахно. Сахно кивнул.
Петров сидел молча.
— Петров, ваш билет! — напомнил Сахно.
— Не покажу, — сказал Петров.
Сахно задумался. Пауза затягивалась.
— Напрасно, — сказал Сахно. — Если вы его забыли, у нас еще есть время вернуться. Поехали, — приказал он шоферу
— Значит, и я могла не показывать! — завопила с возмущением Ольга.
— Конечно, — спокойно подтвердил Сахно. — И вообще, Ольга, вы руководитель бригады и должны быть более самостоятельны в своих решениях.
Поезд шел в ночи. У железнодорожных переездов скапливались машины, груженные сеном, железобетонными конструкциями, контейнерами.
Петров сидел у окна и курил. Проносились мимо складские помещения, штабеля шпал, платформы с новенькими «Жигулями».
К скверу подкатывали автобусы. Из них выходили люди и шли по аллеям. Потом они выходили на небольшую асфальтированную площадь, сливаясь в большую толпу, которая двигалась к проходной завода.
И шли в этой толпе все будущие герои фильма. Олимпиада Васильевна, женщина еще не старая, но уже молодящаяся, ее дочь Таня, на которую тут же обратил внимание Петров.
Бригада шла к проходной завода, почти не выделяясь из толпы. На Петрове были джинсы, как на десятках парней; на Ольге — джинсовая куртка и юбка нормальной длины.
Шел к проходной завода секретарь парткома Константинов, мужчина лет тридцати пяти, спортивный, уверенный в полной своей мужской силе и правоте своего дела. Он заметил Ольгу, и Ольга заметила его.
Шел начальник цеха Прокопенко, тридцатилетний и целеустремленный. Он шел один, и возле него не скапливались люди.
Шел начальник участка Самсонов, шел наладчик Борис Чернов.
Стрелка больших электрических часов перепрыгнула с цифры «10» на цифру «11».
