-- Что вы сказали?
-- Я говорю, как вам гостиница.
-- К черту гостиницу.
-- Ну что вы, мистер Апджон.
-- Я по очень важному делу. Мне нужно переговорить со слугой, который упаковывал мои вещи. Как его имя?
-- Дживз.
-- Так вот. Он по небрежности забыл положить тезисы к моему завтрашнему выступлению в средней школе в Снодсбери.
-- Что вы говорите! Какая жалость!
-- Что вы сказали!
-- Я говорю "жалость".
-- Что?
-- Не шалость, а жалость.
-- Вустер!
-- Да, мистер Апджон?
-- Вы что, пьяны?
-- Нет, мистер Апджон.
-- Тогда прекратите паясничать, Вустер.
-- Да, мистер Апджон.
-- Срочно найдите этого вашего Дживза и спросите у него, куда он подевал мои тезисы.
-- Да мистер Апджон.
-- Немедленно, слышите? Что вы стоите и поддакиваете. Мне необходимо срочно получить свои бумаги обратно.
-- Да мистер Апджон.
Конечно, честно говоря, разговор наш становился неинтересным, может поэтому Бобби выхватила у меня трубку, прошипев "Тряпка!"
-- Как-как вы меня назвали? -- переспросил Апджон.
-- Я вас никак не называл, -- ответствовал я. -- Назвали меня.
-- Я хочу поговорить с этим вашим Дживзом.
-- Неужели? -- произнесла в трубку Бобби. -- А говорить вам придется со мной. Это я, Роберта Уикам, Апджон. Я хочу попросить минуточку вашего внимания.
Хотя я часто не одобрял поведения этой рыжеволосой Йезавель, должен признать, что она умела разговаривать с ветеранами школы. Она изъяснялась с ним в самых любезных выражениях. Конечно, у нее не было моих комплексов и она не общалась с этим Франкештейном от педагогики, когда тот был еще в силе, и все же -- ее можно было уважать. Выпустив для завязки "Слушай, дядя", она очень доступно объяснила, как она видит сложившуюся ситуацию, и судя по приглушенному жужжанию в трубке, было очевидно, что она прижала его к ногтю как муху.
Наконец трубка обессилено затихла, и тогда Бобби заключила:
-- Вот и прекрасно. Я была уверена, что мы сразу поймем друг друга. Ну что ж, я скоро приеду. И наберите в ручку побольше чернил.
Потом она повесила трубку и пошла прочь из комнаты, издав на выходе еще один воинственный клич, и тогда я снова обратился к Дживзу, как это часто со мной бывает, когда я оказываюсь свидетелем дел, вершимых женщиной.
-- Это надо же, Дживз.
-- Да, сэр.
-- Ты слышал? Я так понимаю, Апджон дал ей слово.
-- Что он больше так не будет, сэр.
-- Он отзывает свой иск.
-- Да, сэр. И мисс Уикам очень мудро потребовала сделать это в ее присутствии и в письменной форме.
-- Чтобы наступить ему на хвост.
-- Да, сэр.
-- Как предусмотрительно.
-- Да, сэр.
-- По-моему, она проявила большую волю.
-- да, сэр.
-- По-моему, это все ее рыжие волосы.
-- Да, сэр.
-- Я не думал, что я когда-нибудь доживу до того счастливого дня, когда кто-то обзовет его "дядей".
Я хотел поделиться с ним еще кое-какими соображениями, но тут дверь открылась и в комнату зашла Ма Крим. Дживз неслышно удалился. Он никогда не отсвечивает, если кто-то мнит из себя звезду...
За сегодня я видел ее в первый раз, так как с утра Ма Крим уезжала в Бирмингем на дружеский ланч. Я бы вполне протянул без ее общества и остаток дня, так почувствовал неладное. Сейчас она выглядела более чем когда-либо по-шерлок-холмсовски. Нацепите на нее халат и суньте ей в руки скрипку, и никто на Бейкер стрит и слова не спросит.
Просверливая меня взглядом, она сказала:
-- Вот вы где, мистер Вустер, а я вас везде ищу.
-- Вы о чем-то хотите поговорить со мной?
-- Да. Я хочу сказать вам, что теперь уж вы мне точно поверите.
-- О чем вы?
-- О дворецком.
-- А в чем дело?
-- А вот в чем. вы лучше сядьте. Это длинная история.
Я сел, и с большим удовольствием, так как почувствовал слабость в ногах.
-- Вы помните, я вам с самого начала говорила, сто не верю ему.
-- Ах, что вы говорите.
-- Я говорила, что у него лицо уголовника.
-Лица не выбирают.
-- Он проходимец и самозванец. Да какой же он дворецкий! Полиция выведет его на чистую воду. Он такой же дворецкий, как я горничная.
Я продолжал бороться за его честное имя:
-- Но не забудьте, что у него есть рекомендательное письмо.
-- Я слышала об этом.
-- Он не мог бы работать мажордомом у такого человека, как сэр Родерик Глоссоп, если бы он был бесчестным человеком.
-- А он и не работал.
-- Но Бобби сказала...
-- Я прекрасно помню, что сказала мисс Уикам. Что он много лет проработал в доме сэра Родерика Глоссопа.
-- Ну так что же тогда...
-- Вы думаете, это все объясняет?
-- Разумеется.
-- А я так не считаю, и вот почему. У сэра Родерика Глоссопа большая клиника в Сомерсетшире в местечке Чафнелл Регис, там лечится одна моя подруга. Я списалась с ней и попросила ее, если она увидит леди Глоссоп, разузнать все насчет ее бывшего дворецкого по фамилии Сордфиш. Я только что вернулась из Бермингема, и меня ждало письмо. Моя приятельница пишет, что леди Глоссоп сказала, что у них в доме никогда не было дворецкого по фамилии Сордфиш. Как вам это понравится?
Я все еще пытался спасти ситуацию.
-- Но вы же лично не знакомы с леди Глоссоп?
-- Конечно нет. Иначе я бы сама с ней списалась.
-- Она очаровательная женщина, но у нее дырявая голова. Каждый раз, выходя в театр, она теряет по одной перчатке. Куда уж ей запомнить имя дворецкого. По ней что Фозерингей, что Бинкс -- все одно. Такой вид забывчивости часто встречается. Например, в Оксфорде у меня был один знакомый по фамилии Робинсон, и недавно как-то я пытался вспомнить эту самую его фамилию, но меня хватило только на Фосдайка. И я вспомнил только когда, когда пару дней назад прочитал в "Таймс", что Герберт Родинсон, двадцати шести лет, проживающий на Гроув Роуд, Поднерз Энд, задержан полицией за кражу в магазине штанов в желто-зеленую клетку. Конечно, это был совсем другой Робинсон, но вы понимаете. И я уверен, что в один прекрасный день леди Глоссоп хлопнет себя по лбу и воскликнет: "Конечно же Сордфиш: причем тут Кэтберд (12)".
Тут моя собеседница ухмыльнулась улыбкой Шерлока Холмса, который уже приготовил наручники для укравшего рубин махараджи.
-- Значит вы утверждаете, что он порядочный человек? Тогда как вы объясните следующее? Я недавно видела Вилли, и он сказал мне, что у него пропал дорогостоящий серебряный сливочник, который он купил у мистера Траверса. И знаете, где этот сливочник? Он запрятан в комнате Сордфиша, в ящике комода, между свежими рубашками.
Наверное, я все-таки ошибся, считая что Вустеры не сдаются. Ибо эти слова сокрушили меня окончательно.
-- Неужели? -- спросил я. Не ахти как много, но больше я ничего не мог сказать.
-- Да, сэр, сливочник именно там. Когда Вилли сообщил мне о его пропаже, я уже знала, где мне его искать. Я пошла в комнату к этому Сордфишу и обыскала ее, и вот вам результат. Я уже позвала полицию.
И снова я почувствовал, что Вустеры сдаются. Я ошарашено посмотрел на нее.
-- Вы позвали полицию?
-- Да, сейчас прибудет сержант. С минуты на минуту. И знаете что? Я пойду сейчас и встану под дверьми комнаты Сордфиша, чтобы никто не смог стащить улику. Я хочу исключить всякую возможность этого. Я не хотела бы утверждать, что я вам совсем не доверяю, мистер Вустер, но мне не нравится, что вы так защищаете этого человека. Мне кажется, что вы его слишком жалеете.
-- Я просто хочу сказать, что может быть он просто поддался минутной слабости или что-нибудь в этом роде.
-- Глупости. Он наверняка проделывал это всю свою жизнь. Могу поклясться, что он ворует с самого детства.
-- Только печенье.
-- Простите.
-- Ну как там оно называется, крекер что ли. Он рассказывал, что в свои зеленые годы он мог стащить один-два крекера.
-- Ну вот, видите! Сначала крекеры, потом серебряные сливочники. Таков закон жизни, -- сказав это, она побежала становиться в караул, оставив меня в смятении, ибо я не нашелся сказать ей что-нибудь насчет человеческого сострадания. Вдруг оно бы у нее нашлось.
Я все еще предавался этим размышлениям, перебирая в уме, что еще я мог бы сказать, как передо мной возникли Бобби и тетушка Далия. Они очень смахивали одна на молодую особу, другая на пожилую в минуты глубокой радости.
-- Роберта сказала мне, что она вынудила Апджона забрать иск, -сказала тетушка. -- Я очень, очень довольна, но провались я на этом месте, если я знаю, как ей это удалось.
-- Я просто воззвала к его лучшим чувствам, -- сказала Бобби и многозначительно посмотрела в мою сторону. Я ее понял. Тетушка никогда не должна узнать о том, что на карту было поставлено выступление в Снодсбери. -- Я сказала ему, что на свете есть такие вещи, как чувство сострадания... Что ты, Берти?
-- Ничего, просто смотрю на тебя и удивляюсь.
