— Когда же это кончится?
— Не успеем!
— Надо успеть, — оборвал Прокопенко. — Если через час не дадим 644 на сборку, остановится конвейер. У меня все. Теперь я готов выслушать ваши вопросы. — Прокопенко обернулся к Петрову.
— Который час? — спросил Петров.
— Десять часов пять минут, — ответил Прокопенко.
— Рабочий день в цехе начался в восемь?
— Да, — подтвердил Прокопенко.
— Все это время в цехе не работает двадцать два станка.
— Почему двадцать два? — вскинулся Прокопенко.
— Именно об этом я и хочу узнать у вас, — сказал спокойно Петров и достал блокнот.
Людмила Ивановна и Петров вели прием. Перед ними сидел молодой человек. Парень как парень, в модной яркой рубашке, с модными, опускающимися к углам рта усами.
— Вы уже подыскали себе другую работу? — спросил Петров.
— Да, — ответил парень.
— Мне очень жаль, что вы приняли такое решение, — сказал Петров.
— А мне нет, — с вызовом отозвался парень. — Мне всю жизнь внушали, что нужно быть честным.
— Какая у тебя еще жизнь-то, — не выдержала Людмила Ивановна.
— Какая ни на есть, она моя. — Парень усмехнулся. — Но, оказывается, не важно, как работаешь, важно — какие у тебя отношения с начальством. У кого хорошие — тому выгодная работа, а нам — самую трудную. В школе нам говорили: приходите на завод, вас туг ждут. Никто никого не ждет. Да Самсонову не нужны молодые. Ему нужны асы, которые дают план и качество. И за это им почет, премий, награды. А мы ведь еще не все умеем и тянем участок назад. Чего с нами возиться! Может, это и справедливо. Простите, но это мое твердое решение. Я ухожу.
— А куда? Если не секрет? — спросил Петров.
— А на нефтехимический. Там уже много наших… Привет!
Петров записал в своем блокноте «нефтехимический» и жирно подчеркнул.
— Надо было его еще поагитировать, — сказала Людмила Ивановна, когда парень вышел.
— Этого мы упустили.
— Да они сами не знают, чего хотят, — в сердцах заявила Людмила Ивановна.
— Они, может быть, и не знают… — Петров задумался. — Но нам бы знать не помешало…
Начальник участка Самсонов, с усами — такими рисуют на плакатах передовых кадровых рабочих, — кричал в телефонную трубку:
— Да, требую! Да! Жалуюсь!
Петров вошел в конторку и присел рядом с Самсоновым.
— На что жалуетесь, Петр Самсонович? — улыбнулся Петров.
— Я лично всем доволен. — Самсонов положил трубку.
— Это плохо, — сказал Петров. — Для нашего общества более важна здоровая критика, чем безудержный оптимизм.
— Это почему же? — насторожился Самсонов.
— Если человек всем доволен, он сам не двигается вперед и не помогает двигаться обществу. У нас еще много работы, много недостатков. Вы со мной не согласны?
— Еще не знаю, — на всякий случай ответил Самсонов.
— Петр Самсонович, — продолжал Петров, — я к вам, собственно, за советом. Сегодня подал заявление об увольнении Самохин. Мне в сводке надо указать причину, а я из его объяснений не все понял.
— А чего понимать? — раздражился Самсонов. — Трудностей испугался.
— А вы ему специально трудности устраивали?
— Почему — специально? — насторожился Самсонов.
— Я просмотрел наряды. Зарабатывал он меньше всех. Работу ему давали какую потруднее.
— Конечно, — согласился Самсонов. — Я регулирую. У меня есть рабочие многодетные. Ветераны. Им надо обязательно давать заработать. На них и план держится. Надо — они и после работы останутся, чтобы завод выручить, а молодежь никакими рублями не заманишь лишние два часа поработать. У них, видите ли, время — деньги. Патриотизма у них никакого к традициям и нуждам завода.
В конторку затянул Борис Чернов. Был он в подогнанном комбинезоне, длинные волосы прикрыты беретом.
— Здравствуйте. — Чернов достал журнал и начал делать пометки.
— Ты чего? — настороженно спросил Самсонов Бориса.
— Сегодня мы остановим прессы третьей линии, — сказал Борис.
— Ты что! Да начальник никогда согласия не даст. План завалим!
— На этих прессах работать опасно. Инженера по технике безопасности я предупредил. — И Борис вышел.
— Вот так, — подвел итог мастер Самсонов. — Всё знают, обо всем могут судить. Вы обратили внимание на его волосы?
— Очередное колебание моды, — ответил Петров спокойно.
— Какое тут колебание, — вздохнул Самсонов. — Все перепуталось. Раньше такого волосатого увидишь на улице — и ясно: фарцовщик, стиляга. А сейчас требуется осторожность. Я одного такого на улице приложил, а он оказался следователем из милиции. Вы думаете, почему я так спокойно с Борисом разговаривал?
— Я думаю, вы с ним хорошо разговаривали…
— Правильно, хорошо, — поддержал Самсонов. И, понизив голос, сказал почти шепотом: — Вы знаете, он член парткома завода и депутат горсовета. Как же это понимать? Член парткома — и волосья, из-за которых даже шеи не видно. Куда же мы идем? Это что, нормально? Почему мы позволяем такое ослабление этики и элементарного порядочного поведения?
— А как вы относитесь к лысым? — спросил Петров.
— Как — к лысым? — не понял Самсонов.
— Ну, у которых совсем нет волос на голове. Это же тоже ненормально. У всех есть, а у них нет. Может быть, запретить им в таком виде появляться в обществе?
— Иронизируете?
— Почему же? Я вполне серьезно. И готов обсудить этот вопрос.
Самсонов пристально посмотрел на Петрова, все еще надеясь, что он шутит…
Но Петров был вполне серьезен.
Олимпиада наблюдала, как Татьяна собиралась на танцы. Она примерила одно платье, поколебалась и решила надеть другое.
— А тебе он нравится? — спросила Олимпиада.
— Не знаю еще, — призналась Татьяна. — Малость странный он.
— Это не он, а ты должна быть для него странной, — сказала Олимпиада. — Если хочешь знать, мужик скроен очень примитивно, он всех женщин разделяет на два варианта — которые сразу и которые не сразу. А ты ему выдаешь третий вариант — непонятный. Его надо удивлять. И поддерживать к себе интерес. А то он начнет сравнивать. Ага, ты, скажем, похожа на Лариску, а это уже неинтересно, ты должна быть ни на кого не похожей. Чтобы он помучился, разгадывая твой кроссворд.
— А если он в меня влюблен и я в него влюблюсь? — спросила Татьяна. — Зачем тоща эти игры?
— Ну, это счастье большое, — вздохнула Олимпиада.
— А может, лучше подождать своего счастья? — спросила Татьяна.
— Так можно всю жизнь прождать, — не согласилась Олимпиада. — Ничего, милочка, само не приходит. Иногда приходится свое счастье и за шиворот брать.
— Я тебя, мать, что-то не пойму. Кого будем брать за шиворот: Федора или этот психа? — посмеиваясь, спросила Татьяна.
— Пока держи в напряжении обоих. В нашей женской доле никогда нельзя знать, где найдешь, где потеряешь. Танька, да у нас интересная жизнь сейчас начинается. Не было ни одного, а теперь два кавалера, есть из чет выбирать.
Собирался на танцы и Петров. Он надел белую рубашку и начал сосредоточенно завязывать галстук. Узел не очень получался. В дверь постучали.
— На сегодня прием окончен! — крикнул Петров,
Вошла Ольга.
— Я тебя видела в галстуке только один раз. Сегодня во второй. Что случилось? — спросила она.
— Иду на танцы.
— Я бы, пожалуй, тоже не отказалась от этого мероприятия. Лет десять на танцах не была.
— Пойдем, — предложил Петров. — Только сегодня я не смогу уделить тебе должного внимания. У меня свидание.
— Ну, тоща я лучше останусь.
— Извини, — сказал Петров. — Но лучше оставайся.
Гремел оркестр. Большая летняя танцплощадка была заполнена до отказа. Оркестр все убыстрял темп, и танцующие уже понеслись вскачь.
Современная мода завоевала и Красногорск. Здесь было все: и традиционные костюмы с обязательными галстуками, и яркие рубахи с джинсами, и длинные юбки — «бананы», и уже консервативно-привычные «мини».
Петров танцевал с Татьяной, что-то ей говорил, и Татьяна смеялась.
Потом Татьяна танцевала с Уваровым и так же заразительно смеялась.
Когда Татьяна танцевала с Петровым, Уваров стоял в группе не танцующих парней и следил за ними.
Когда Татьяна танцевала с Уваровым, стоял в одиночестве Петров…
А потом Петров стоял у входа на танцплощадку, пытаясь рассмотреть в толпе Татьяну. Татьяну он так и не увидел, зато увидел Уварова, который вышел с несколькими парнями и остановился невдалеке, наблюдая за Петровым.
Петров огляделся — танцплощадка опустела. К нему подошел Борис и сказал:
— Михаил Петрович, кажется, вас собираются бить.
— Кажется, да, — согласился Петров.
— Мы вас проводим, — сказал Борис и позвал: — Витя!
