- Ее милость звонила?
- Да, сэр, четверть часа назад.
- В таком случае я буду завтракать у нее в комнате. Тони надел халат и шлепанцы и прошел в Гиневру. Бренда лежала на возвышении. Она потребовала для себя современной кровати. Около нее стоял поднос, на одеяле валялись конверты, письма и газеты. Под головой у нее была крошечная подушечка, ее ненакрашенное лицо казалось почти бесцветным, перламутрово-розовым, лишь немного более глубоким по тону, чем шея и руки.
- Ну как? - сказал Тони.
- Целуй.
Он сел рядом с подносом, у изголовья, она наклонилась к нему (нереида, выныривающая из бездонной глуби прозрачных вод). Она не подставила губ, а потерлась щекой о его щеку, как кошка. Такая у нее была манера.
- Что-нибудь интересное? Он взял несколько писем.
- Ничего. Мама просит няню прислать мерку Джона. Она ему что-то вяжет к рождеству. Мэр просит меня что-то там открыть в следующем месяце. Можно, я не буду, ну пожалуйста?
- Нет, по-видимому, придется согласиться: мы давно для него ничего не делали.
- Ладно, только речь напишешь сам. Я уже состарилась для той девической, которая у меня была на все случаи жизни. Еще Анджела спрашивает, не хотим ли мы приехать к ней на Новый год.
- Тут ответить просто: ни за что на свете.
- Я так и думала... хотя, похоже, у нее будет забавно.
- Если хочешь, поезжай, а я никак не смогу вырваться.
- Все в порядке. Я знала, что ты откажешь, еще до того, как вскрыла письмо.
- Не понимаю, что за радость тащиться в Йоркшир посреди зимы...
- Милый, не злись. Я знаю, мы не едем. Я ничего не говорю. Просто мне казалось, что было б занятно для разнообразия посидеть на чужих хлебах.
Горничная Бренды принесла второй поднос. Тони велел поставить его на подоконник, и стал вскрывать письма. Он выглянул в окно. В это утро были видны только четыре шпиля из шести.
- Кстати, я, наверное, смогу вырваться в этот уикенд, - вдруг сказал он.
- Милый, это не слишком большая жертва?
- Пожалуй, нет.
Пока он завтракал, Бренда читала ему газеты.
- Реджи опять произнес речь... Вот потрясающая фотография Бейб и Джока... Женщина в Америке родила близнецов от двух разных мужей. Как, по-твоему, это возможно? Еще два парня отравились газом... девочку удавили на кладбище шнурком... пьеса, которую мы с тобой видели, та, о ферме, сходит со сцены...
Потом она ему читала роман с продолжением. Он закурил трубку.
- Я вижу, ты не слушаешь. Отвечай: почему Сильвия не хочет, чтобы Руперт получил это письмо?
- А? Что? Видишь ли, она на самом деле не доверяет Руперту.
- Так я и знала. Там нет никакого Руперта. Никогда больше не стану тебе читать.
- По правде говоря, я задумался.
- Вот как?
- Я думал, как замечательно, что сегодня суббота и к нам никто не приедет.
- Ты так думаешь?
- А ты?
- Знаешь, мне иногда кажется бессмысленным содержать такой огромный дом, если не приглашать время от времени гостей.
- Бессмысленным? Не понимаю, о чем ты. Я содержу этот дом вовсе не для того, чтобы сюда приезжали разные зануды перемывать друг другу косточки. Мы всегда тут жили, и я надеюсь, что после моей смерти Джону Эндрю удастся сохранить дом. В конце концов у меня определенные обязательства и перед служащими и перед самим Хеттоном... Поместья составляют неотъемлемую часть английского образа жизни, и мы нанесли бы непоправимый урон... - тут Тони осекся и посмотрел на кровать. Бренда зарылась лицом в подушку, и теперь из-под простынь выглядывала только ее макушка.
- О господи, - сказала она. - За что?
- Кажется, я опять ударился в пафос? Она повернулась на бок, так что из-под одеяла показались только один глаз и нос.
- Ох нет, милый. Это даже не пафос. Это бог знает что такое.
- Извини. Бренда села:
- Ну не сердись. Я не то хотела сказать. Я тоже рада, что никто не приедет.
(За семь лет супружеской жизни такие сценки случались нередко.)
Стояла мягкая английская погода; туман в лощинах и бледное солнце на холмах; заросли высохли - безлистые ветки не удержали недавнего дождя, зато подлесок, влажный и темный в тени, сверкал и переливался там, где на него падало солнце; лужайки под ногами чавкали, по канавам бежала вода.
Джон Эндрю сидел на своем пони торжественно и прямо, как телохранитель, пока Бен ставил препятствие. Громобоя он получил в подарок от дяди Реджи в день своего шестилетия. После долгих совещаний Джон сам выбрал имя для пони. Первоначально пони звали Кристабель, но Бен сказал, что это имя подходит criopee для собаки, чем для пони. Бен знал когда-то чалого по кличке Громобой, который убил двух всадников и четыре года кряду побеждал в местных скачках с препятствиями. Отличный был конек, рассказывал Бен, пока на охоте не пропорол себе брюхо и его не пришлось пристрелить. Бен знал множество историй о разных лошадях. На одном коне, по кличке Нуль он как-то раз в Честере выиграл пять монет при ставке десять к трем. А еще он во время войны видел мула по кличке Одуванчик, который сдох оттого, что выпил запас рома на всю роту. Но Джон не хотел давать своему пони кличку какого-то пропойцы мула. Так что в конце концов, несмотря на миролюбивый нрав пони, они остановились на Громобое.
Это был темно-гнедой пони с длинным хвостом и гривой. Ноги ему Бен оставил лохматыми. Он щипал траву, невзирая на попытки Джона поднять ему голову. До Громобоя уроки верховой езды проходили совсем по-другому. Джон трусил по загону на шетлендском пони по кличке Кролик, а няня, пыхтя, тащилась рядом, вцепившись в уздечку. Теперь он ездил как настоящий мужчина. Няня усаживалась на складном стульчике с вязаньем в руках вне пределов слышимости. Бен соответственно получил повышение. Из рабочего на ферме он прямо на глазах преобразился в конюшего. Шейный платок он заменил галстуком, который закалывал булавкой в форме лисьей головы. Бен был человек бывалый, он много чего повидал на своем веку.
Ни Тони, ни Бренда не охотились, но им очень хотелось приучить к охоте Джона. Бен предвидел время, когда конюшни заполнятся лошадьми, а управляющим назначат его; непохоже, чтоб мистер Ласт взял на такое место чужака.
Бен раздобыл два шеста с просверленными дырками и побеленную жердь и соорудил с их помощью посреди поля препятствие вышиной в два фута.
- Теперь полегонечку! Давай галопом и помедленней, а когда она снимется, пригнись - и перелетишь, как птичка. Держи ей голову на препятствие.
Громобой прорысил вперед, прошел два шага легким галопом, но перед самым препятствием сробел и, снова перейдя на рысь, обогвул его. Джон удержался в седле, бросив повод и обеими руками вцепившись в гриву; он виновато посмотрел на Бена, тот закричал: "На кой черт тебе ноги дадены, а? Вот, держи, хлестнешь ее, когда до дела дойдет". И передал Джояу хлыст.
У ворот няня перечитывала письмо от сестры.
Джон отвел Громобоя назад и снова попытался взять препятствие. На этот раз они пошли прямо на жердь.
Бен крикнул: "Ноги!", Джон ударил пятками и потерял стремена. Бен воздел руки к небу, словно ворон пугал. Громобой прыгнул, Джон вылетел из седла и шлепнулся на траву.
Няня в ужасе вскочила.
- Что случилось, мистер Хэккет? Он убился?
- Ничего ему не будет, - сказал Бен.
- Ничего, мне не будет, - сказал Джон. - Громобой, по-моему, споткнулся.
- Еще чего, споткнулся. Просто ты распустил ноги, ядри их в корень, и сел на жопу. В другой раз не бросай повод. Так ты всю охоту загубишь.
С третьей попытки Джон взял препятствие и, взволнованный и дрожащий, потеряв стремя и вцепившись, как прежде, одной рукой в гриву, обнаружил, что усидел в седле.
- Ну, каково? Перелетел что твоя ласточка. Повторим?
Еще дважды Джон с Громобоем перепрыгивали через жердь, а потом няня велела идти домой пить молоко. Они отвели пони в конюшню. Няня сказала:
- О господи, курточку-то как измазал. Бен сказал:
- Ты у меня вскорости на скачках призы будешь брать.
- Всего вам хорошего, мистер Хэккет.
- И вам, миссис.
- До свиданья, Бен. Можно, я вечером приду на ферму, посмотрю, как ты чистишь лошадей?
- Не мне решать. У няни спроси. Но знаешь что: у серой ломовой глисты завелись. Хочешь посмотреть, как я лекарство ей даю?
- Очень хочу. Нянь, можно я пойду, ну можно?
- Спроси у мамы. А теперь идем, хватит с тебя на сегодня лошадей.
- Не хватит, - сказал Джон, - совсем не хватит.
Дорогой он спросил:
- А можно, я буду пить молоко у мамы в комнате?
- Посмотрим.
Няня всегда давала уклончивые ответы вроде: "Поживем - увидим", "Это еще что за вопрос?", "Подрастешь - узнаешь", резко отличавшиеся от решительных и грубоватых суждений Бена.
- А что смотреть?
- Мало ли что...
- Ну, например?
- Например, посмотрим, будешь ты задавать глупые вопросы или нет.
- Глупая потаскуха, старая потаскуха.
- Джон! Как ты смеешь? Это еще что такое?
Вдохновленный успехом своей вылазки, Джон вырвался у няни из рук, пустился перед ней в пляс, распевая: "Старая потаскуха, глупая потаскуха", и таким манером дошел до боковых дверей. Когда они поднялись на порог, няня молча сняла с него гамаши; ее мрачный вид несколько отрезвил Джона.
