Иногда ты смутно припоминаешь, что когда-то был писателем, что было время, когда тебе хотелось писать до душевной боли, но это время кажется тебе таким же далеким и непонятным, как детство.
И столь же печальным.
До чего же ты поначалу испугался, когда тест на беременность дал положительный результат. Сделал его прямо у жены в офисе.
Да ты просто впал в панику.
Дошел по стенке до лифта, цепляясь за стены, спустился на первый этаж, ни разу не взглянув в зеркало, и теперь идешь, пошатываясь, по улице в своем ультрасексуальном черном костюме, и какие-то прохожие даже спрашивают тебя, все ли у тебя в порядке.
Говоришь: да, не останавливаясь, ищешь парк, лавочку, место, где мог бы посидеть, и хватаешься руками за голову.
Ребенок.
У тебя будет ребенок.
Ты — первый мужчина на свете, который ждет ребенка.
С небольшой поправкой на то, что ты — все-таки женщина.
Твоя жена.
Жена задремала напротив стиральной машины, где крутится ваше белье, садишься рядом, ждешь, когда проснется.
Наконец она открывает глаза, поворачивается, приникает губами к твоим губам, засовывает язык тебе в рот.
Не мешаешь, но она чувствует, что ты не в себе, и спрашивает, в чем дело.
Мучаешься, не знаешь, как сказать, не находишь слов.
Пристально смотришь на стиральные машины.
Объявляешь жене, что она скоро станет папой.
У нее перехватывает дыхание.
Вместе с тобой смотрит на ваше белье, которое продолжает крутиться.
Ее красные трусики, которые ты надевал вчера, прилипли к стеклянному окошку.
Жена берет тебя за руку.
Сжимаешь руку.
Смотрит тебе в глаза и говорит, что это невозможно.
Что невозможно.
Риск слишком велик.
Ничего подобного.
Вы не имеете права.
Имеете.
Стоит на своем.
Замечаешь, что ребенка-то ждешь ты, а не она.
Упирается — тело-то все же ее.
Отвечаешь, если хотела делать аборт, надо было раньше думать.
Хмурит брови, объясняет, что дело вовсе не в аборте.
Тогда в чем.
Смотрите на других посетителей прачечной, одни возятся с бельем, другие сидят без дела.
Какой-то мальчуган перестает помогать маме, подходит к вам и спрашивает у жены, будут ли они сегодня играть.
Жена недоуменно смотрит на него.
Кивком головы указываешь на игровые автоматы у дальней стенки.
Жена говорит «нет», видит, как расстроился малыш, говорит «да».
Встает, мальчуган берет ее за руку и ведет к автомату, жена послушно идет, оглядываясь на тебя, тем временем мама малыша, провожая их взглядом, наполняет три машины бельем.
Жена разглядывает игровой автомат, выгребая из кармана мелочь. Малыш спрашивает, может ли он сам опустить монетки, жена говорит, конечно, отдает их ему.
Табло зажигается, лицо малыша сияет, жена придвигается к экрану, раздается удар гонга, и старик-японец принимается объяснять, что он собрал у себя лучших в мире воинов, чтобы они бились между собой не на живот, а на смерть.
После чего взвивается в воздух, с криком выставляя ногу вперед.
Экран делится на двое, малыш спрашивает, кого выбирает жена, до нее доходит, что речь идет о герое, и она, не раздумывая, выбирает девицу, мальчуган, смеясь, подшучивает над ней и выбирает себе лысого, усатого боксера голого по пояс, который злобно рычит.
Твоя жена — из джунглей Амазонии, ее волосы стянуты в хвост, и она — чемпионка по капоэйра. Боксер показывает на нее пальцем и хохочет, снимает свои перчатки, поигрывает кулаками.
Жене почти страшно.
Она следит за малышом краем глаза, как и он, хватается за джойстик, жмет на кнопки.
Встаешь и тихонько подходишь поближе.
Жена даже не успевает понять, зачем нужны кнопки, малыш несется во всю прыть, жена выбирается из джунглей Амазонии, воет от боли, получая удар за ударом, умирает, истекая кровью.
Быстро возвращаешься туда, где сидел.
Малыш смотрит на нее печально, говорит, что ты сегодня никуда не годишься.
Жена говорит, что ей жаль, что думает о другом, игра начинается по новой, боксер опять, что есть мочи, лупит чемпионку-капоэйристку, а жена оглядывается на тебя через плечо и улыбается.
Возвращаетесь после первого УЗИ, жена захлопывает дверь квартиры и снова говорит, что это не обсуждается.
Сейчас не Средние века.
И для чего тогда больницы.
Заходишь на кухню, открываешь холодильник, заглядываешь внутрь и говоришь, что если она не даст тебе рожать дома, убежишь рожать куда-нибудь в лес.
Смотрит на тебя с удивлением, спрашивает, в какой еще лес.
Выглядываешь из холодильника и говоришь: так ты ей и сказал, нашла дурака.
Жена вздыхает.
Надеется, что ваш ребенок пойдет в нее и унаследует ее здравый смысл.
Говоришь, что ты тоже на это надеешься.
Лучше пусть он унаследует ее здравый смысл, чем ее больничный синдром.
Жена смотрит на тебя и замечает, что «больничный» — это от «больницы».
Браво, говоришь, может она хочет сыграть в скрэбл со словом «боль».
Отвечает, почему бы и нет, и уходит из кухни.
Возвращаешься к холодильнику.
Жена приносит скрэбл, ставит коробку на стол.
Опять выныриваешь из холодильника и говоришь, что пошутил.
Отвечает, что она-то не шутила, раскладывает скрэбл.
Вынимаешь из холодильника клубнику, садишься за стол.
Жена садится напротив и вытягивает фишку с буквой «А».
У тебя «Б».
Жена ходит первая.
УЛЕТ
Очки утраиваются.
Все, рожать будешь дома.
Акушерка оказалась мужчиной, и ты сразу проникаешься к нему симпатией.
Он входит, пожимает тебе руку, потом руку жены, вместе с вами обходит всю квартиру, спрашивает, в какой комнате планируете роды.
Жена отвечает — в спальне, ты говоришь — в гостиной.
Акушер смотрит на вас с улыбкой.
Просит не волноваться.
Ручается, что все будет хорошо.
Впереди у вас много времени, подготовиться успеете.
И в любом случае, большинство родов дома заканчиваются в ванной.
Сидя за столом у жены в кабинете, поднимаешь ставки, на кону новый психологический триллер-бестселлер.
Ты стал таким толстым, каким в жизни никогда не был, но на сей раз вас двое, если не трое.
Включил на телефоне громкую связь, секретарша сидит напротив тебя и в полном изумлении слушает, как те же издатели, которые отвергли роман ее подружки, готовы разорвать друг друга, чтобы купить все равно какой роман, но с предисловием мсье-бестселлера.
Решаешь еще их помурыжить, но всем советуешь немедленно отправить ассорти из морепродуктов в загородный дом мсье-бестселлера и представляешь себе его маленькое семейство, которое все пишет и пишет, глотая устрицы.
Секретарша подмигивает тебе.
Добавляешь, еще два чизбургера с картофелем фри, и чтобы сейчас же доставили в офис, потом кладешь трубку и объявляешь ей, что она заслужила небольшой отпуск вместе с возлюбленной.
Секретарша встает.
Подходит к тебе.
Опускается на колени.
Ты в недоумении.
Прижимается ухом к животу твоей жены, на мгновение застывает, потом говорит, что ей кажется, это девочка.
Спрашиваешь, она уверена.
Закрывает глаза, еще немного слушает, говорит, что нет, не уверена, встает и спрашивает тебя, почему твой муж не хочет заранее узнать пол ребенка.
Объясняешь — муж считает, что решать должен ребенок.
Секретарша смотрит на тебя.
Думает.
Подходит к окну.
Смотрит на небо.
Делает глубокий вдох.
Что-то бормочет.
Опускает голову.
Выходит из кабинета с задумчивым видом.
Ревешь в три ручья.
Словно плотину прорвало, того и гляди зальешь всю квартиру, жена звонит своей секретарше, предупреждает ее: на работу ты сегодня прийти не сможешь.
Не понимаешь, почему плачешь, и чьи это слезы — твои, жены, вашего ребенка, но они все льются и льются.
Жена ходит за тобой по квартире с бумажными платками, обнимает тебя, когда ты позволяешь.
Прижавшись к ее плечу, шмыгая носом, отдыхаешь, а потом все начинается по новой, ревешь и не можешь остановиться, словно решил выплакать себе все глаза, освободиться от слез жены, твоих собственных, вашего ребенка.
Так и плачешь какое-то время, потом тебя немного отпускает, слез становится меньше, и наконец все прекращается: ясное утро после дождливого дня.
Открываешь глаза, подносишь руку к глазам, проверяешь, кажется, слеза опять покатилась, нет, показалось.
