— Пошли отсюда! — резко сказал Гордон и сразу встал.
— Да-да, пойдемте, — с облегчением подхватила Розмари.
Снова вышли на Риджент-стрит. Вдали огнями реклам полыхала круглая площадь Пиккадилли. Розмари бросила взгляд на автобусную остановку:
— Мне надо успеть вернуться до одиннадцати.
— Вздор! Мы сейчас поищем приличный паб, успеем пивка глотнуть.
— Никаких пабов! Я не пойду, и тебе, Гордон, довольно.
— Пошли, пошли!
Он обнял ее и повел, держа так крепко, будто опасался ее бегства. О Равелстоне Гордон просто забыл. Тот плелся сзади, колеблясь, то ли оставить их вдвоем, то ли все же присматривать за Гордоном. Розмари попыталась освободиться от железной хватки возлюбленного.
— Куда ты меня тащишь?
— В темный уголок. Хочу тебя поцеловать.
— У меня что-то нет настроения.
— Есть!
— Нет!
— Да!
Она смирилась. Равелстон растерянно остался на углу. Гордон и Розмари свернули, оказавшись на узкой темной улочке. Из ниш подъездов тут и там выглядывали проститутки, лица как черепа, густо обсыпанные розовой пудрой. Розмари сжалась. Гордон удивленно покрутил головой и хмыкнул:
— Девки, наверно, тебя принимают за свою.
Аккуратно поставив бутылку возле каменного цоколя, он вдруг схватил Розмари и притиснул к стене. Не собираясь тратить время на прелюдии, стал жадно целовать ее, однако поцелуи давались как-то с трудом. Напутанная его бледным, диким лицом, задыхаясь от жуткого перегара, Розмари уворачивалась, отталкивала его руки:
— Гордон, перестань!
— Почему?
— Что ты делаешь?
— А ты думаешь что?
Навалившись, он пыхтел, неуклюже, но с пьяной настырностью пытаясь расстегнуть ей платье. Это ее окончательно рассердило, она начала яростно вырываться.
— Гордон, сию секунду прекрати!
— Почему?
— Я тебе сейчас по физиономии хлопну.
— Хлопни! Давай, будь со мной скверной девочкой.
— Отстань!
— А как мы с тобой в воскресенье, а? — ухмыльнулся он.
— Гордон, честное слово, дам пощечину.
— Не дашь!
Он грубо запустил руку ей за пазуху. Какая-то незнакомая скотина лапала ее, не Розмари, а просто некое женское тело. Рванувшись, она освободилась, но он снова полез, тут Розмари со всего маха вкатила ему оплеуху и отскочила.
— Ты что? — сказал он, потирая щеку (никакой боли, впрочем, не чувствуя).
— Противно, я ухожу. Завтра все сам поймешь.
— Вздор! Мы сейчас найдем кроватку и займемся любовью.
— До свидания! — на бегу кинула она.
Гордон хотел бежать за ней, но ноги налились свинцом. И вообще, ну ее. Он поплелся обратно, найдя все еще стоящего на углу очень мрачного Равелстона, встревоженного как состоянием Гордона, так и парочкой хищно бродивших рядом потаскушек. «В стельку», — вздохнул про себя Равелстон, увидев потное, белое как мел, с одной стороны почему-то (видимо, от алкоголя) воспаленное лицо приятеля.
— Куда вы дели Розмари?
— Ушла, — проговорил Гордон, в качестве объяснения волнообразно махнув рукой.
— Слушайте, Гордон, пора спать.
— Спать, да. Только не в одиночку!
Перед глазами зыбилась жуткая полуночная иллюминация. Гордона охватила смертельная усталость. Лицо горело, тело раскисло и разбухло, череп, казалось, вот-вот треснет. И все это каким-то образом было связано с бешеной пляской мигавшего, заливавшего площадь красно-голубого неона — зловещий блеск обреченной цивилизации, огни тонущего корабля.
— Смотрите, — схватил он за руку Равелстона, — вот так, встречая нас, будет гореть адский огонь.
— Потом обсудим.
Равелстон высматривал свободное такси. Нужно немедленно доставить Гордона домой и уложить. А Гордон силился понять, в экстазе он или в агонии. Трезвая половина с ледяной ясностью видела, что завтра ему захочется убить себя: выкинул деньги на ветер, ограбил Джулию, оскорбил Розмари! Завтра — ох, каково будет завтра! Домой беги, гнала трезвая половина. Однако пьяная половина, посылая к черту малодушие, требовала разгуляться. И пьяная была сильнее трезвой. Светящийся напротив циферблат показывал двадцать минут одиннадцатого. Быстрей, пока открыты пабы! Наrо! La gorge m‘ard! [20] Душу вновь вознесло лирической волной. Под рукой обнаружилось что-то гладкое, круглое — а-а, кьянти. Он вынул пробку. Равелстон услышал крик потаскушек и, повернувшись, с ужасом увидел, что Гордон, запрокинув голову, пьет из горлышка.
— Не смейте, Гордон!
Равелстон подскочил, вырвал бутылку. Струйка вина продолжала катиться по рубашке Гордона.
— Вы что, хотите, чтобы вас в полицию забрали?
— Я хочу выпить, — насупился Гордон.
— Черт возьми, здесь нельзя.
— Отведите меня в паб.
Равелстон беспомощно потер переносицу.
— О Господи! Только не на тротуаре! Хорошо, пойдемте.
Гордон тщательно закрыл кьянти пробкой и уцепился за локоть Равелстона (в чем, собственно, не нуждался, поскольку вполне твердо стоял на ногах). Перейдя площадь, они пошли по Хэй-маркет.
В пабе висел густой пивной туман с острым запашком виски. Вдоль стойки теснилась толпа мужчин, со страстью Фауста ловивших последние прекрасные мгновения. Не брезгуя толчеей, Гордон втиснулся между жирным коммивояжером, пившим «Гиннес», и тощим типом, на вид опустившимся майором, которого отличали унылые сосульки усов и весьма краткий лексикон, практически состоявший из «во как!» и «как это?». Гордон бросил на мокрую стойку полкроны:
— Литровую крепкого!
— Где литровые кружки? — прокричала барменша, отмеряя в стакан виски и кося глазом на часы.
— Литровые на верхней полке, Эффи! — зычно откликнулся с другого конца бара хозяин.
Барменша нажала на кран и подвинула пиво. Гордон взялся за ручку, приподнял огромную кружищу. Ну и тяжесть! Интересно, сколько весит? Пинта воды — это фунт с четвертью, а литр… Хватит рассуждать, пей! Долгий-долгий поток прекрасной свежести оросил горло. Гордон выдохнул, слабо икнув. Теперь еще, ну-ка! Следующий глоток, однако, едва не задушил, плеснувшись в носоглотку. Держись, не блевани! Слышалось, как хозяин кричит: «Закрываем! Последние заказы, джентльмены!» Гордон передохнул и снова припал к пиву. А-а-ах! Пусто. В три глотка — неплохо! Он постучал кружкой о стойку:
— Эй, еще сюда!
— Во как! — сказал майор.
— Хорошо пошло! — одобрил коммивояжер.
Оставшийся у входа Равелстон негромко окликнул «Гордон!» и замолчал (неудобно одергивать приятеля). Гордон напрягся — равновесие уже требовало специальных усилий. Голова по-прежнему трещала, тело пухло и плавилось. Вторая кружка показалась еще тяжелей. От запаха тошнило, от вида тоже — моча какая-то. Эта муть сейчас кишки разорвет. А зачем ты сюда явился? Давай, глотай, ну!
И вдруг — о Боже! Горло не захотело пива, или пиву не захотелось в горло, но жидкость хлынула наружу, заливая Гордона, как бедного братца-мышонка. Потоп, спасите! Народ шарахнулся в стороны. Бах! Кружка брякнулась об пол. Быстро поплыли, закружились лица, зеркала, бутылки. Гордон падал, и единственной опорой в смутном, шатком мире нечто недвижно торчащее рядом (пивной кран). Теряя сознание, Гордон цепко ухватился за надежную ось бытия.
Карусель постепенно остановилась, мозг прояснился. Равелстон старался пробиться на помощь. Из-за стойки причитала барменша:
— Видали! Для чего на кране-то повис?
— Все брюки мне, на фиг, уделал! — вопил коммивояжер.
— Для чего я повис на кране?
— Да-а! Для чего это?
Повернувшись, Гордон узнал тощее длинное лицо майора с обвислыми усами.
— Она говорит «чего я повис на кране?».
— Как это?
Подоспевший Равелстон обхватил Гордона за талию:
— Встаньте же, ради Бога! Вы совершенно пьяны.
— Пьян?
Все вокруг хохотали. Бледные щеки Равелстона вспыхнули.
— Кружек пять пролилось-то, — обиженно напомнила барменша.
— А как насчет моих чертовых брюк? — дополнил претензии коммивояжер.
— Я заплачу, — сказал Равелстон. И, расплатившись, повернулся к Гордону: — Идемте, вы на ногах не стоите.
Одной рукой Равелстон поддерживал приятеля, в другой нес доверенную ему раньше бутылку кьянти. Однако перед самым выходом Гордон вдруг негодующе качнулся в сторону и с гордым величием произнес:
— Вы, кажется, сказали, что я пьян?
Снова взяв его под руку, Равелстон смущенно забормотал:
— Боюсь, вы действительно несколько…
— Сшит колпак не по кол-па-ков-ски, его надо пе-ре-кол-па-ко-вать! — без запинки отчеканил Гордон.
— Дружище, вы перебрали, вам надо домой.
— Узри в своем глазу соринку, прежде чем видеть сучок в глазу брата твоего, — парировал Гордон.
Равелстон уже успел вытащить его на улицу. «Сейчас возьмем такси», — сказал он, напряженно вглядываясь в поток машин. Шумно валил народ из закрывшегося паба. Гордону на воздухе стало лучше. Рассудок работал как никогда. Сатанинский неоновый огонь подсказал новую блестящую идею.
