— Капитан также говорит, — уточнил Гондамини, — что, судя по сообщениям отдельных подразделений, полк оставляет Перт.
Эти слова, словно невидимый кулак, нанесли удар Ватрену. Полк уходил, бросая на линии фронта свои батальоны, и даже не предупреждал их. Майор овладел собой и повернулся к танкисту.
— У нас еще есть время уйти от противника ночью, — сказал Гондамини.
— Об этом не может быть и речи, — обрезал его майор.
Он снова взял в руки приказ Вейгана.
— Вот единственный приказ, который я получил. Я подчиняюсь ему.
— Но ведь… — произнес «Неземной капитан».
— Таково мое решение, — сказал майор.
Он уселся на траву под елью, прислонился к стволу и закрыл глаза.
— Господин майор, — заговорил танкист, — я попробую разыскать солдат, оставшихся от моей части. Мне надо еще кое-что сделать. Вы не можете себе представить…
Майор не пошевелился. Танкист взглянул на «Неземного капитана», пожал плечами, коснулся сухой руки Гондамини, затем попрощался с Субейраком, сочувственно взглянув на него, и ушел. Некоторое время еще раздавался треск веток под его ногами.
Время от времени Субейрак бросал взгляд на Ватрена. Слова «мой мальчик», которыми майор встретил его, вызвали в молодом офицере какую-то нежность к этому человеку. Он с изумлением заметил, что она, видимо, уже давно зреет в нем, хотя в душе он искренно считал, что ненавидит своего начальника. Ему хотелось подойти и сесть рядом с майором, но он не посмел.
Солдаты почти не разговаривали. Четверо из них делили последнюю банку мясных консервов.
— Я все думаю, когда же мы опять будем есть хлеб, — сказал один из парней.
Франсуа попытался шутить. Но они не отзывались на его шутки — не то что зебры. «Уж лучше бы мне пропадать вместе с ними». В нем зашевелилась обида на полковника, который разлучил его с ними. Он не подумал о том, что и полковник наверно не виноват, так как сам был лишь исполнителем приказаний, полученных сверху.
Расстроенный Франсуа пошел к Эль-Медико. Врач пощупал у него пульс.
— Все в порядке. Ночью у тебя поднимется температура, но небольшая. В общем у тебя просто большая царапина: потерял немного мяса и все. Постарайся, чтобы повязка не слетела. Завтра я тебя снова перевяжу. Если, впрочем, я еще буду здесь.
— Почему? — простодушно спросил Субейрак.
— «Почему?», — насмешливо повторил врач. — Да потому, что я гожусь для того, чтобы оказывать услуги Великой Германии.
— Ты полагаешь…
— Э, да у тебя жар сильнее, чем я думал. Ты ведь сам сообщил нам о том, что мы в окружении. Или ты забыл об этом? Утрата памяти на почве высокой температуры. Ты нашел выход в забывчивости! Банальный выход из положения. На, возьми сигарету. Что делает Старик?
— Сидит на одном месте и перечитывает приказ Вейгана.
Устремившись одним глазом на синюю линию Арденнских гор, а другим — на Дюнкерк. Или на Гавр. Или на Бордо! На что он надеется? На то, что солдаты камешками заставят отступить немецкие танки?
— Не знаю, на что он надеется, — ответил Субейрак, — но я бы не хотел быть на его месте.
После долгой паузы Эль-Медико задумчиво произнес:
— Так или иначе, тебе придется когда-нибудь это сделать.
Субейрак не понял, о чем говорил врач. Утомление притупило в нем и ум, и остроту реакции. Он решил поспать. Эль-Медико язвительно добавил:
— А главное не забывай: душевный мир держится на волоске.
Когда Субейрак проснулся, майор по-прежнему сидел под деревом, где помещался КП. Перед ним стояли два солдата. Очертания их были неясны — тени, потерявшие своих хозяев. Это явились связные из полка. Они доставили майору Ватрену запоздавший на несколько часов приказ об отступлении.
Пока изучили маршрут, предупредили ротных командиров и остатки взводов, пока собрали батальонное имущество и оповестили всех офицеров, разбросанных на новых позициях, было уже два часа утра. В непроглядной тьме, входили и выходили из леса группы вооруженных людей, они вполголоса переругивались и громыхали фляжками. Солдаты, как в притче о слепых, плелись один за другим по следам разведчиков, которые пытались разглядеть чуть мерцающие стрелки компасов. Солдаты шли за унтер-офицерами, держа карабины наготове и ежеминутно ожидая столкновения с немецким патрулем. Приходилось их удерживать от стрельбы по каждому шевелящемуся предмету. А вокруг все шевелилось! Немецкие разведывательные самолеты пускали красные и белые осветительные ракеты, распространявшие в воздухе колеблющиеся лучи. Другие ракеты светили с земли.
Остатки бравого батальона шагали в зловещей ночной темноте, делая от силы полтора километра в час. Каждый раз, когда новая группа проходила перед Веселым лесом, Субейрак расспрашивал людей, из какой они части. Тут были не только подразделения из батальона майора Экема, но также и отдельные, отставшие от своих, солдаты десятой дивизии, и саперы инженерных войск, которые так неумело взорвали ретельский мост, что по нему весь день шли вражеские танки. В этой фантастической и лихорадочной неразберихе Франсуа столкнулся со взводом пулеметчиков.
— Где Пофиле? — спросил он. — Он сзади?
— Нет, он спереди, — ответил один из солдат.
— Да нет же, господин лейтенант, Пофиле убит.
Так майор Ватрен и Субейрак узнали о смерти Пофиле, чья веселость стала только притворством после ночи в Вольмеранже; должно быть, он потерял уверенность в том, что немцы, сняв с него сало, оставят ему шкуру.
Он погиб, ведя огонь из пулемета. Пуля попала ему в голову. Он не мучился. Солдаты закопали его там же на месте.
Младший лейтенант Пофиле погиб за Францию, и за нее же погиб человек в Вольмеранже. Круг замкнулся.
По мере того, как проходили солдаты, потери становились отчетливее, катастрофа очевиднее. Не со всеми взводами удавалось связаться. Выяснилось, что первая рота полностью окружена. Третья еще не появлялась. А рассвет приближался. Что будет при такой неразберихе со взводом Франсуа? На заре, когда третья рота двинулась в направлении Мениль-Аннель, вспыхнул ожесточенный заградительный огонь немецких автоматов. КП покинул Веселый лес. Перепрыгивая из одного кювета в другой, двум взводам удалось пересечь дорогу Бьерм — Жюнивиль (ту самую дорогу, на которой Франсуа видел вчера немецкую моторизованную колонну), но выстрелы стали точно попадать в цель, и два других взвода остались на месте, словно пригвожденные.
Так Франсуа удалось разыскать два отделения своих зебр — отделение Бодуэна и отделение капрала Луше. Солдаты Шеваля не смогли уйти с острова. Зебры больше не расставались с Франсуа. Старшего сержанта Бушё ранило в руку около пяти часов дня.
— Он нес свою руку, как горшок с геранью, господин лейтенант!
Старший сержант пробежал с громкими воплями. Субейрак представил себе, как он, обезумев от страха, бежит, ничего не разбирая, и держит руку, как цветок. Лейтенант и сержант Бодуэн встретились взглядом и тут же оба отвели глаза. Они поняли, какая мысль возникла у обоих по поводу ранения сержанта Бушё.
Приказ майора с точностью отражал краткое распоряжение полковника и гласил, что на линии обороны в Мениль-Аннель батальон будет встречен танкистами. Когда около семи часов утра они добрались до деревни, то действительно увидели импровизированные баррикады из телег, из дверей, снятых с петель, и распутанной колючей проволоки. Но ни единого человека они не обнаружили. Деревня казалась вымершей. Субейрак, снова возглавлявший свой взвод в этом беспорядочном смешении частей, послал Матиаса и двух других солдат обшарить фермы, потому что люди были голодны. Они нашли только то, чем пренебрегли предыдущие. Дневной свет с беспощадностью обнажил все, что осталось от бравого батальона, — около двухсот человек, разбросанных на двух километрах в полной неразберихе.
Дорога становилась опасной. Ватрен решил пробираться полями и отдал офицерам распоряжение подтянуть к себе остатки взводов. С наступлением дня возбуждение, порожденное бегством, — а это было бегством — уступило место угрюмому упорству раненого зверя, который продолжает двигаться вперед. Растяжение сухожилий в колене снова начало мучить Субейрака, он еле волочил ноги. Рана в плече болела все сильнее.
К Субейраку присоединился Ванэнакер. Он нес ручной пулемет, а следом за ним шел солдат с сумкой, набитой дисками. Снова четко, где- то рядом, стали взрываться гранаты, затрещали автоматные очереди, отдаваясь звучным эхом в соседних лесах. Солдаты уже походили на бандитов. Почти все они побросали свои мешки и противогазы, чтобы легче было идти. Лейтенант Катле, который командовал пулеметной ротой после отъезда в дивизию капитана Бертюоля, только что доложил майору, что уже нет никакой возможности таскать пулеметы на руках. Пулеметчики либо цеплялись за место, расстреливая все ленты по первой попавшейся цели, пока их не забирали немцы или не освобождала контратака, либо бросали оружие и присоединялись к общей колонне. Невозможно тащить станковые пулеметы двадцать километров по бездорожью.
