Ознакомительная версия.
— Еще как похоже! — запальчиво ответила сестра. — Все равно, ненавижу его. Только ему не удастся мне помешать. Не удастся!
Щеки ее пылали, в глазах сверкало отчаяние. Мне даже стало за нее стыдно.
— Роуз, ну не надо так за них цепляться… — умоляюще пробормотала я. — Возможно, Саймон и не задумывается о браке. Американцы часто дружат с девушками просто так. Может, они считают нас… занятными? Сама же знаешь, как Нейл воспринимает Англию…
— Чертов Нейл, будь он проклят! — яростно выпалила она.
Ее вспышка меня обрадовала: уж лучше ярость, чем отчаяние. Так Роуз однажды бросилась на преследовавшего нас быка (правда, выяснилось, что гнался за нами не бык, а огромная корова). Нет, она — лучшая в мире сестра! Под наплывом нежности я торопливо пересказала все добрые слова, которые наговорил в ее адрес Саймон по пути в Годсенд. Потом, по моему требованию, она поклялась, что никогда не расскажет Коттону о моей лжи, даже если выйдет за него замуж. Не стоит ему знать, пусть я и сделала это из лучших побуждений.
Напрасно я все-таки позволила Роуз разговорить себя. Напрасно передала ей беседу Коттонов. В результате она лишь возненавидела Нейла и мертвой хваткой вцепилась в Саймона. Женит его любой ценой.
Мы вошли в дом. Топаз спала в гостиной на подоконнике; судя по припухшим глазам, она недавно плакала, но проснулась в довольно веселом расположении духа и отправила нас в кухню обедать. В духовке стояли остатки завтрака, прикрытые тарелками. Выслушав рассказ о Коттонах, мачеха вздохнула:
— Ох, чем же ответить на их гостеприимство? Со званого ужина в Скоутни голову ломаю! Ужин? Исключено. В столовой ни стола, ни стульев. Может, пикник на свежем воздухе?
— Ничего не выйдет, только все испортим. Оставьте их в покое, пусть они за нами бегают, — ответила Роуз и, поднявшись, ушла наверх.
— Не кори ее, — вздохнула Топаз. — Такое часто бывает у девушек, когда они впервые чувствуют свою силу.
Она непрерывно зевала, поэтому я оставила ее досыпать, а сама отправилась в сарай за дневником. Чуть не забыла о спрятанной внутри записке от миссис Фокс-Коттон. Мысленно я велела себе не возмущаться настойчивостью Леды — глупо ведь! Решила тихо положить конверт в таком месте, где Стивен, вернувшись с работы, сразу его увидит. Например, в спальне. Вряд ли ему хочется, чтобы о письме узнали другие домочадцы, — тем более Роуз наверняка примется насмешничать. В его комнату я не заглядывала со времен первого осмотра замка; тогда там стояли куриные насесты. Отец разделил помещение пополам: для Стивена и его матери (в ее части теперь кладовка).
В крошечной спальне было темно и сыро. Узкое окно почти полностью закрывал разросшийся плющ; краска на стенах выцвела, а кое-где совсем облезла. Убранство комнаты составляли аккуратно заправленная узкая кровать с провисшей сеткой, некогда белый комод с шурупами вместо отвалившихся ручек и три крючка на стене — для одежды. На комоде лежал гребень. По обе стороны от гребня стояли две фотографии в чересчур больших алюминиевых рамках: на одном снимке малыш Стивен со своей матерью, на другом я. На старом деревянном ящике у кровати я заметила роман отца, подаренный ему много лет назад, и том стихов Суинбёрна (с ума сойти, Стивен интересуется Суинбёрном?). Все. Больше ничего: ни коврика, ни стула.
Пахло землей, сыростью.
В остальных помещениях замка — в его нынешнем виде, конечно, — не чувствовалось ничего подобного. Такая атмосфера была в кухне, когда мы увидели ее в первый раз в отсветах закатного солнца. Интересно, не преследуют ли Стивена призраки древних кур?
Я долго разглядывала снимок миссис Колли. Вспоминала, с какой любовью она заботилась о нас, когда умерла мама…
Как-то мы навещали ее в сельской больнице, а затем с отцом пытались объяснить Стивену, что его мать не поправится. В ответ он просто сказал: «Плохо… Благодарю вас, сэр. Это все?» — и ушел в свою комнату.
После смерти матери ему было невыносимо одиноко, я чувствовала. У меня вошло в привычку читать ему на ночь в кухне — хотя скорее мне нравилось само чтение вслух. Тогда Стивен и полюбил поэзию. Год спустя отец женился на Топаз; меня целиком захватили перемены в семье, и вечерние посиделки с книгами закончились. Я и вспомнила о них, лишь увидев снимок миссис Колли. В ее взгляде мне померещилась укоризна, что с ее сыном не обходятся с должной добротой. Я задумалась. Может, немного украсить его спальню? Повесить, например, шторы. Если, конечно, Топаз сумеет выкроить на это деньги. Впрочем, оплетенное плющом окно как раз и украшает комнату: грех прятать такое великолепие! Нет, доброе обращение со Стивеном — не к добру. Истинная доброта к нему — в резкости. Взглянув миссис Колли в глаза, я мысленно воскликнула: «Я стараюсь, честное слово!»
Кстати, Стивену лучше не знать о моем визите… Почему, сама не знаю. Спальня — это же очень личное. Возможно, ему станет стыдно за убогость его закутка.
Напоследок я еще раз огляделась. Сквозь гирлянды плюща пробивалось полуденное солнце, окутывая комнату зеленоватым светом. Висевшая на стене одежда имела потрепанный вид: казалось, тронь пальцем — и рассыплется.
Словом, оставлять конверт в спальне я не стала: Стивен сразу догадался бы, кто его принес. Отдала письмо в руки, едва он вернулся с работы; будничным голосом объяснила, как его доставили, и убежала наверх. О послании Стивен ничего не сказал, просто поблагодарил. До сих пор не знаю, поедет ли он в Лондон.
* * *
Вечером, когда я писала в гостиной дневник, ко мне подошел отец. Даже не слышала, как он приехал, так меня поглотила работа!
— Привет! Уладил свои дела? — вежливо поинтересовалась я.
— Дела? Какие дела? Я ходил в Британский музей.
Отец заглянул в дневник, глаза его округлились от удивления. Я быстро дернула тетрадь к себе.
— Господи, да не собираюсь я выведывать твои секреты, — сказал он. — Хотел только посмотреть стенографические записи. Ну, хорошо, напиши тогда что-нибудь для меня специально… Например, «Боже, храни короля».
Впрочем, почему бы не показать дневник? Я выбрала страницу, где не описывалось ничего личного: вдруг отец догадливее Саймона?
Внимательно вглядываясь в закорючки, он поднес свечу ближе и попросил меня показать слова-символы.
— Тут их нет, — ответила я. — В основном сокращения.
— Не годится! Никуда не годится! — раздраженно воскликнул он, отшвыривая тетрадь, и зашагал в караульню.
Я заглянула в кухню. Топаз делала для отца бутерброды с ветчиной; как выяснилось, он ни словом не обмолвился ей о том, чем занимался в Лондоне.
— Ну, с миссис Коттон он точно не виделся, — успокоила я ее. — Он ходил в Британский музей.
— Можно подумать, это что-нибудь доказывает, — мрачно проронила Топаз. — Люди за тем и ходят в музеи — на тайные свидания. Я сама с ним встречалась в зале с мумиями.
Мачеха понесла бутерброды в караульню — так попросил отец.
Вернулась еще более расстроенная.
— Кассандра, по-моему, он сходит с ума! Представляешь, прикрепил к столу миллиметровку и велел мне взять у Томаса циркуль. Я сказала, что мальчик спит, а он в ответ: «Тогда приведи мне козла. Ладно… Иди спать». Господи, неужели ему и вправду нужен козел?
— Нет, конечно! — засмеялась я. — Просто дурацкие ассоциации. Ну, знаешь, вроде «Козел и Циркуль». Так иногда называют деревенские гостиницы. Отец и раньше так шутил. По-моему, очень глупо.
На лице Топаз отразилось легкое разочарование. Она, очевидно, уже вообразила, как из ночного сумрака втаскивает в дом козла.
Спустя несколько минут в кухню влетел взбешенный отец и потребовал циркуль. Немедленно! Даже если придется разбудить Томаса. Осторожно прокравшись в спальню брата, я бесшумно вынула циркуль из сумки; будить никого не понадобилось. Отец вернулся в караульню.
Спать он пришел ровно в три, разбудив при том Элоизу. Собака подняла до небес приветственный лай, а следом зазвонили часы на церкви.
Вы только представьте: играться до трех ночи с клеточками и циркулем! Убила бы!
X
Ух, так и тянет выложить новости в первом же абзаце! Молчу-молчу. Нужно учиться завязывать интригу.
После обеда в деревне Коттоны не давали о себе знать около двух недель; да мы, собственно, их и не ждали — они ведь в Лондоне.
Пока рассказывала о первом мая, я словно заново прожила тот день. До сих пор сердце поет!
Описание заняло много времени: у Топаз вдруг пробудилась страсть к уборке. От рассвета до заката она мыла, штопала, чистила и постоянно меня отвлекала. Писать приходилось в основном ночью, даже не хватало времени вызвать сестру на разговор по душам. Хотя она и не стремилась откровенничать — наоборот, часами прогуливалась вокруг замка в одиночестве. Острая потребность в уединении на нее обычно накатывает в те дни, когда в доме уборка.
Ознакомительная версия.
