Два солдата приблизились ко мне и, подхватив под локти, привели в деревню. Во дворе одного из крестьянских дворов была привязана лошадь — она стояла смирно и слегка мотала головой, как это только что делал я. В доме, прислонив к стене ружья, вповалку спали на полу солдаты. А в соседней комнате расхаживал из угла в угол вооруженный человек с длинными усами и совсем не страшным взглядом.
— Еще один, товарищ командир! — сказал солдат, подталкивая меня вперед.
Это был отряд Красной армии и его длинноусый командир Степаныч, заменивший мне на ближайшие месяцы отца. В этом отряде я прошел полями Гражданской войны — от родного местечка до конца, до самого Черного моря.
Бремя имени
1
У моего приятеля и коллеги Соломона Ефимовича, преподающего студентам техникума премудрости математики и механики, родился сын. Что ж, в добрый час! Да здравствует наследник престола!
Этот мой друг долго не заводил детей — аж до тридцати шести лет. И не то чтобы ему сильно мешали неотложные дела и жизненные обстоятельства… Нет, при другом характере у Соломона уже сейчас имелся бы целый выводок потомков, мал мала меньше. Просто он был, что называется, закоренелым холостяком — знаете таких? Многие представительницы прекрасного пола попадали под очарование его серых глаз и хорошо подвешенного языка, да и сам Соломон вовсе не отталкивал женщин. Напротив! Он с радостью шел им навстречу. Если девушка выражала желание погулять вдвоем при луне и вместе полюбоваться на красоты природы, трудно было сыскать более подходящего спутника, чем наш Соломон. Не плошал он и в тех случаях, когда дело заходило существенно дальше прогулки…
И все же, несмотря на эти несомненные достоинства, Соломон Ефимович упорно не желал отказываться от холостяцкой свободы, и это немало огорчало нас, его женатых и семейных друзей. Давно замечено, что вид холостяка нервирует и раздражает тех, кто уже познал радости семейного счастья. Поэтому, объединив наши поиски и приложив немало стараний, мы нашли-таки Соломону молодую невесту, предмет всеобщего восхищения. Звали эту необыкновенную красавицу Шейной-Серафимой. И если наши усилия не увенчались успехом уже тогда, в 1941 году, то только потому, что разразилась война. Соломон ушел в армию, да и вся наша компания разлетелась на четыре стороны света. Война нарушила все планы, перевернув и сломав мирный порядок жизни.
Но мы не отказались от своего коварного замысла, а лишь отложили его до Победы. И вот настал 1945 год, а с ним сдался на волю победителей и наш закоренелый холостяк. Шейна и Соломон сыграли шумную и радостную свадьбу, а уже несколько месяцев спустя на свет появился вышеупомянутый наследник. Тут-то мы и подошли к главной теме нашего рассказа.
Техникум, место работы Соломона, находится на довольно значительном удалении от дома: нужно сначала ехать на трамвае, затем на метро, затем снова на трамвае. Отчего же мы видим нашего героя преодолевающим это нешуточное расстояние пешком? Начало ноября, четвертый час пополудни. Прохладно. Серое небо полно облаков, редкая снежная крупа кружится в воздухе. Поверх синего костюма молодого отца накинут длинный кожаный плащ. Соломон высоко держит голову, смотрит прямо, шагает уверенно. Но мысли его далеко; тяжкие сомнения раздирают душу уважаемого преподавателя.
Как назвать новорожденного первенца?
Сам Соломон записан по паспорту как Шлёма Хаимович. Сколько неудобств претерпел он из-за этого несуразного имени! Коллеги и студенты зовут его Соломоном Ефимовичем, что звучит весьма достойно и солидно. Но с официальной точки зрения он остается Шлёмой Хаимовичем, и это вопиющее противоречие не может не раздирать надвое человеческую душу!
Соломон твердо намерен избавить сына от подобных страданий. Никакого Шлёмы, Хаима или Ицика — мальчика назовут нормально, по-человечески! Пора положить конец этим нелепым ситуациям. Нужно дать человеку такое имя, с которым он сможет спокойно и уверенно идти по жизни!
Тверды шаги Соломона, серые глаза смотрят решительно и непреклонно. Конечно, нужно найти что-нибудь уважаемое. Николай Соломонович… Георгий Соломонович… Пожалуй, второй вариант подойдет наилучшим образом — Георгий Соломонович. Да, пусть так и будет.
Но это — с одной стороны. С другой — все эти витиеватые языческие прозвища не больно-то хороши. Скажем, отца нашего Шлёмы звали просто и красиво, хотя и троекратно: Хаим-Нафтали-Ѓирш. А если уж быть совсем точным, то четырехкратно: Хаим-Нафтали-Цви-Ѓирш.
Если смотреть широко, с международной точки зрения, то такое умножение имен не имеет достаточных оснований: никто не станет ломать себе язык произнесением четырех слов, когда можно воспользоваться одним. Но если обратиться к конкретным примерам великих мира сего, то вырисовывается несколько иная картина. Взять хоть знаменитого философа Георга-Вильгельма-Фридриха Гегеля, основоположника современной диалектики. Если был такой Георг-Вильгельм-Фридрих, то отчего бы не быть и Хаиму-Нафтали-Цви-Ѓиршу?
Но это опять же с одной стороны. С другой — живем-то мы в России, где не принято давать детям восемь имен. У нас здесь имена простые, понятные: Иван Иваныч, Соломон Ефимыч. Слыхано ли такое — Хаим-Нафтали-Цви-Ѓирш Соломонович?!
И все же, все же, все же… Все же он просто обязан назвать сына Хаимом-Нафтали-Цви-Ѓиршем, и пусть хоть весь мир разлетится на мелкие кусочки! Потому что речь тут идет о памяти отца! Отца, убитого немцами в октябре 1941 года! Хаим-Нафтали-Цви-Ѓирш был расстрелян в числе первых семнадцати евреев — жителей родного для Соломона украинского местечка. Соломон знает подробности отцовской казни из письма русской соседки. И вот сейчас, шагая по московской мостовой, он вспоминает эти подробности и весь дрожит от горя и обиды. Может ли сын забыть такое, может ли позволить отцовскому имени кануть в пропасть небытия? Неужели он совсем утратил понятие о чести и сыновней благодарности?
Ссутулившись, шагает Соломон по городским улицам. Тяжкие сомнения раздирают ему сердце, тревожат душу. Вот уже совсем сгустились сумерки, зажглись фонари. Снежная крупа сменяется хлопьями, они кружатся в воздухе, белой простыней ложатся на тротуары и мостовые.
2
Ну что вам сказать… Только что вернулся я с празднования церемонии брит милы
