Опять прогон. Опять остановка. Вылезли из машины. Володя забирает «Тулку».
А вдруг и нам попадутся кеглики.
Довольно быстро находим ручеёк, оправленный в бетонное ложе. Володя поднялся вверх по склону, зовёт нас. Источник найден.
— Сюда!
Нестерпимая жара. Отбираем пробы.
— Алла, измерь температуру воздуха. Наверное, не меньше сорока, — говорит взмокший Володя.
Аллочка в воздухе на верёвке крутит стеклянный термометр — бах… Разбивает его вдребезги о собственную голову.
— Балда! Надо же так умудриться, — ворчит Володя.
— Хорошо, что голова уцелела, — говорит Зиновия Ивановна, — а термометр есть запасной.
— Определяй дебит источника! — Володя явно придирается. Только что отругал, что не смогла перевести масштаб по карте. — Студентка университета — и не разбирается в масштабе. Как ты будешь определять дебит?
— Кружкой, — робко отвечает Аллочка.
— И что ты узнаешь своей кружкой? Одну наполнишь, десять утечёт. Это же ручей, а не водопроводный края. Что такое дебит? Подумай.
Алла задумалась.
— Забыла?
— Нет, почему забыла. Это количество литров в секунду.
— Ну правильно. А как же его измерить?
— Надо узнать скорость и умножить на сечение.
Володя просиял:
— Наконец-то.
Нравится ему Аллочка. Это совершенно очевидно. Только не позволяет он себе, чтобы она ему нравилась. И потому особенно придирчив к ней.
— Фу, какая некрасивая у тебя рука, — говорит он. — Как птичья лапка. Маленькая, тоненькая и коготки острые, загнутые.
Аллочка молчит.
— Такие коготки крепко держат, Володя. Схватят и не отпустят, — шучу я.
— Я покричу вам, когда разыщу родник, — он уходит вперёд.
Мы с Аллочкой остаёмся. А Зиновия Ивановна с удивительной лёгкостью бежит за ним. Очень скоро раздаётся её резкий голос.
— Эй-эй, сюда!
И мы двигаемся следом.
— Слышите? — говорит Володя. — Слышите, кудахчет? Это — кеглики. Они любят утолять жажду у родников. Вот бы подстрелить… Я попробую.
Он прячется в камышах и ждёт в засаде. Кеглик сторожкая птица, не пришла. А дальше… дальше тоже ничего. Вечереет, мы слышим кудахтанье повсюду, совсем близко, в горах. Володя с ружьём наперевес пробирается легко, не шелохнёт кустика, не потревожит камня, осторожен, но так и не подстрелил ни одной курочки, не сделал ни одного выстрела.
Расположились на ночлег. Устали, но почему-то не спится. Аллочка устроилась на отшибе.
— А тигр сюда не подберётся? Как вы думаете? Володя, у тебя заряжено ружьё? — спрашивает она.
— Ты что же думаешь, я из двустволки по тигру дробью стрелять буду?
— Да вы и по кегликам не стреляли, — язвит Зиновия Ивановна.
— Зачем зря тратить патроны? Я не люблю лупить попусту. Как назло, ни одна не попалась. Просто не везёт…
— Не везёт в охоте — везёт в работе, — произносит Виктор.
— Что правда, то правда. Сегодняшний план у нас выполнен, — говорит Зиновия Ивановна.
— Ну а всё-таки, если тигр, что тогда? Мне страшно.
— Спи, Аллочка, не бойся. Я его… в один момент машиной придавлю. Куда ему! Человека любой зверь боится. Я вот о чём переживаю, ящиков мы с вами, Зиновия Ивановна, не захватили. Нажали бы вина. Эх! — вздыхает Виктор.
— При чём тут я? У меня другие задачи.
— Да как же ни при чём. Предусмотреть должны. Вы ведь здесь всех постарше, посолидней. — Он понимает, чем ей досадить. Не любит таких напоминаний Зиновия Ивановна.
Безветренная, жаркая ночь. Звёздный полог будто колышется над нами… Аллочка при свете фонарика лёжа что-то пишет. Задумается, посмотрит в небо и опять строчит.
Что это, может быть, стихи?.. Не хочется ей мешать, но побеждает любопытство. Подхожу.
— Что это ты пишешь, Аллочка? Спать пора.
— Подсчитываю наши расходы. Мы очень много тратим. Не укладываемся в бюджет.
— А… — Я разочарована. Вернувшись на свою постель, жалуюсь Зиновии Ивановне.
— Молодец, — говорит она, — думает о коллективе. Чувствует ответственность за наши денежки. Молодец.
Поднимаемся рано. До завтрака уходим в маршрут.
На карте у нас отмечены три источника в верхнемеловых отложениях. Ищем. Источники пропали.
Впереди несколько высоких, плотно растущих деревьев. Подходим — родник, но грязный, весь в тине, не годится. В нём нашли себе приют огромные зелёные лягушки — смотрят на нас.
Отбирать пробы нельзя. Жаль. Идём дальше.
— Стойте! — говорит Володя.
Мы видим на тропе свежий след гигантской кошачьей лапы.
— Что это по-вашему? Тигр или барс?
Аллочка молчит, оторопела. И мы молчим. Стоим и смотрим.
Идём по звериному следу.
— След совершенно свежий, — говорят Володя, — видно, только-только перед нами прошёл. Попил водички…
А родников всё нет и нет. Наконец два оставшихся, отмеченных на карте, находим у самого подножья гор. Но совсем пересохшие. Отбирать нечего, иссякли. Возвращаемся обратно. Володя мрачен.
У машины застаём Виктора, оживлённо беседующего со стариком туркменом. Два гружёных ослика переминаются с ноги на ногу.
— Так вот, — говорит Виктор, — у бабая под утро барс задрал козла. Аллочка не зря тряслась, чуяла. Нам-то это, конечно, с руки. Я тут уже сторговался. Прихватил кусочек пожирнее. Бабай везёт на базар. Попробуем свежей козлятники.
Мы вспоминаем след на тропе. Зверь запивал свой завтрак в лягушачьем роднике.
Мы исполняем просьбу Тани. Возвращаясь в Кара-Калу, останавливаемся возле опытной станции ВИР.
Директор станции Ольга Фоминична встречает нас с умеренной приветливостью.
— Наталья Ильинична, проведите товарищей из Москвы по территории, — обращается она к вошедшей в кабинет сухонькой, пожилой женщине с прокопчённым солнцем лицом. — Знакомьтесь! Наталья Ильинична, старший научный сотрудник. Заведует у нас отделом субтропических и орехоплодных культур.
Мы еле поспеваем за Натальей Ильиничной, так быстро, вприпрыжку бежит по дорожкам сада сердитенькая угловатая женщина.
Кругом красота невиданная, прибранная, подстриженная, ухоженная.
Каждое дерево имеет своё название, свою историю. И с гордостью, очевидно законной, как будто захотела похвастаться собственным сыном, о них рассказывает нам Наталья Ильинична.
— Смотрите. Это кедр, ливанский. Вы видите, какой он? Ему всего три года, а вытянулся выше колонны Казанского собора.
— Вы ленинградка? — спрашиваю я.
— В прошлом. Уже пятнадцать лет работаю здесь.
Китайский финик, инжир, пицундская сосна, миндаль, дрог, кипарисы, джида и, наконец, гранаты.
У каждого свой паспорт, год рождения, происхождение, национальность. А когда нас подводит к виноградникам, мы замираем от восторга. Палитра красок здесь необычайна. Грозди всех цветов. От ярко-зелёного до чёрно-красного. Ягоды просвечивают на солнце драгоценными камнями. В этой коллекции и аметисты, и изумруды, рубины, хризопразы, альмандины, чёрные гранаты, гиацинты, аквамарины, сердолики.
— У нас на станции четыреста шестьдесят разных сортов. Сейчас это второе место в Союзе, — говорит Наталья Ильинична.
Она ведёт нас к складу. Кругом стоят корзины с нарезанным виноградом.
— Это для отправки. Можете попробовать, — предлагает она.
У Виктора глаза разбегаются, да и у нас тоже.
— Особенно сладок этот розовый мускат. Пожалуйста, не стесняйтесь.
Мы пробуем и, хоть соблазн велик, ограничиваемся скромными порциями.
— Ну, кажется, всё. До свиданья. Вы извините меня. Спешу. Работа. Ничего не поделаешь.
Мы благодарим и направляемся к Ольге Фоминичне. Застаём её в том же кабинете. Она сидит за рабочим столом и разбирает розы. Раскладывает в ряды. Свежие, только что распустившиеся, потом осыпавшиеся с завязью плодов, зрелые плоды на розовых ветвях, семена.
— Что это у вас? — любопытствуем мы.
— Присаживайтесь, — говорит Ольга Фоминична. — Что это? Очень интересная вещь. Знаете ли вы, что более двух тысяч лет люди сообща создают этот клад красоты? Различные великолепные сорта роз выведены безымянными авторами. Их творил народ, и более двух тысяч лет воспевают поэты. Но в розах людей и поэтов всегда интересовали только цветы. Никто не думал о плодах.
Она помолчала и поглядела на нас из-под очков внимательно и пристально.
— Мы заметили, — продолжает она, — что иногда плоды розы обнажаются. Так вот, если почти созревшие семена облучаются солнцем какое-то время, то после посева таких семян уже через два месяца роза даёт цветение. В обычных же условиях она зацветает не ранее двух лет, Понятно? Сейчас на розах мы хотим проследить возможность ускорения вегетации вообще. Жаль, что поздно умнеешь, — сказала она и вздохнула, — поздно начинаешь логически видеть. Монтень высказывал мысль, что мудрость должна быть дана человеку, пока он молод, полон сил и многое может успеть. А не наоборот. Вот так.
— Ну что же, пожелания Монтеня сбылись. Вы мудры и молоды. Нам много рассказывали о вас, — говорю я.
