Поэтому я произвела поиски, сунула нос всюду, куда следует, и, почти сразу найдя бутылку абсента, подумала было, что докопалась до корня беды. Бутылку, конечно, конфисковала – и, надо сказать, удивилась потом, что Эдвард не поднял из-за нее никакого крика. До сих пор не понимаю почему. Наверное, ему немного стыдно было держать у себя абсент, к тому же не имея к нему особого пристрастия, – может, эти два фактора в совокупности и заставили его промолчать? Так я теперь полагаю. А в тот момент подумала: это потому, что у него где-то есть еще тайник, – и усилила разведывательные мероприятия.
Сознаю, перетряхивать чужие личные вещи в поисках сокрытого спиртного – занятие, недостойное леди, и даже чуточку краснею, когда пишу об этом, но, право же, я считала: так дело оставлять нельзя. Мною овладела идея фикс: Эдварда необходимо контролировать. Пример его деда все еще стоит у меня перед глазами… Чрезмерное употребление алкоголя необходимо пресечь. Пришлось решиться на поступок, еще менее достойный леди. У меня, знаете ли, сохранился ключ от сейфа племянника. Там и был обнаружен мною его дневник, который вы только что прочли, а я прочла уже тогда и с тех пор регулярно перечитывала. Первым делом прояснилась причина неадекватного поведения за обедом: автор принял не излишнюю дозу алкоголя, а «сомнокубик». Ну и словечко!
Знаете, вскоре мне уже не терпелось снова открыть этот безумный документ, чтобы узнать, каким новым удивительным извращениям племянник на сей раз припишет мои поступки. Наибольшее удовольствие от чтения я получила в ходе подготовки пожара и после него – оно дало мне ощущение потрясающей собственной силы и защищенности. Теперь я с легким сердцем могла позволить Эдварду делать все, что он хочет. А сама изящно вела его за нос по извилистой дорожке – чтобы в конце оглушительным ударом огреть по башке.
Я от души веселилась, читая, как доволен собою он был, ловко (ему казалось, что ловко!) уйдя от вопросов Спенсера о времени на часах в разбитой машине. На самом деле слишком складное, словно заранее приготовленное, объяснение только подлило масла в огонь докторских подозрений! В общем, если кое-где на этих страницах очередные нелестные упоминания обо мне самой и заставляли меня ежиться, то все неприятные ощущения с лихвой окупались удовольствием от наблюдений за дьявольскими приготовлениями… Предвосхищая ваш вопрос, заявляю со всей решительностью и прямотой: никогда не читала и не прочту ни одной строчки, ни одного грязного пассажа из французских книг Эдварда. Такого от меня никто не дождется. Я вообще никогда не читала ничего непристойнее дневника моего племянника. Во мне оформилось твердое решение: он должен заплатить за написанное в этом дневнике, и наилучшим способом расплаты, по зрелом размышлении, мне показалось сожжение всех мерзких книжонок.
К сожалению, Эдвард уже сам смирился с такой перспективой. Естественно, он смирился с гибелью книг в огне только вместе с моей гибелью в нем же, а мой план отличался большей скромностью. Увы, тут ему удалось меня переиграть: большую часть макулатуры злоумышленник утащил с собой под предлогом реставрации переплетов и, не сомневаюсь, спас как раз самые пакостные. Кстати, обратно он привез не все – интересно, где бы теперь могли находиться остальные? Лучше их все-таки найти и уничтожить.
Естественно, любой идиот почуял бы неладное в помпезных приготовлениях Эдварда к отъезду. К тому времени, когда он еще и всю одежду упаковал – якобы чтобы сдать в чистку-глажку (тяжкое оскорбление для нас с горничной), а также чтобы пустить пыль в глаза приятелям щеголя Гая Иннза, – в его спальне практически ничего не осталось. Тут даже Мэри заподозрила подвох.
Племянник на самом деле вел себя по отношению к несчастной девушке гораздо более предосудительно, чем вы могли заключить из его записей. Настолько предосудительно, что, наблюдая за грандиозными сборами, бедняжка вбила себе в голову, будто он хочет бежать вместе с ней, увезти ее – а на такое она не пошла бы ни при каких обстоятельствах. Не помню точно, на каком этапе истории Мэри явилась ко мне жаловаться на поведение Эдварда, но рассказ ее звучал правдоподобно и обстоятельно. Я поверила, не колеблясь ни секунды. И соответствующий разговор с ним, как вы заметили, имела, хотя его отчет о нем далеко не полон. Но сейчас о другом.
Однажды я, что называется, чуть не раскололась. Опыты Эдварда, конечно, были неопасны – чистая умора. Клоунский набор покупок из Шрусбери тоже вызывал только смех. Но когда вместо прежнего обыкновения таскаться за километр от усадьбы, чтобы извлечь пользу для своих планов из карьера с гравием или еще откуда, он перенес свою деятельность непосредственно в Бринмаур, это стало выводить из себя. И все же напрасно я откровенно проговорилась, что поняла: это он выбил все пробки, – надо было сыграть дурочку и купиться на его низкопробное представление со щелканьем выключателями: ах, мол, надо же, везде отключился свет! Досадно. Пожалуй, меня тогда спровоцировала его лицемерная забота о моем «старческом зрении». Старческом, поди ж ты! Я все вижу получше большинства молодых, и к тому же не такая уж я старуха.
Дела шли своим чередом до тех пор, пока Эдвард не отправился с визитом к кошмарному Гаю Иннзу – описание этого субъекта самим моим племянником настолько убийственно, что можно ничего не добавлять. Я осталась, так сказать, на сожжение заживо – хотя, положа руку на сердце, не имела ничего против. Слишком уж забавляла меня наша общая комедия, чтобы хоть капельку волноваться.
Проводив взглядом машину Эдварда, я от души похохотала над смятенным состоянием, в каком он должен был сейчас находиться. Предстоявшей ночью меня ждали веселые приключения. Я чувствовала себя в полной безопасности при наличии значительного запаса великолепных новеньких огнетушителей, только что доставленных в глубокой тайне от племянника, – в сущности, для его же блага.
Первым делом предстояло выяснить, что за адскую машину он соорудил. Найти ее было нетрудно – в пустой-то комнате, где не осталось почти ничего, кроме мебели. И неудивительно, что пустой: когда Эдвард отъезжал, его самого практически не было видно за багажом, наваленным в салоне машины. Что ж, мне же легче: покопавшись всего пару минут в ящиках комода, я добралась уже до платяного шкафа, но тут возникла заминка. Запасной ключ к нему, вероятно, отыскался бы в конце концов, но стоило ли затрудняться поисками? И потом, если бы даже я нашла его и открыла гардероб, следовало ли тогда вмешиваться в замысел Эдварда или лучше оставить все как есть? Видите ли, я заранее решила дать огню разгореться – во-первых, чтобы ликвидировать оставшиеся варварские книги, во-вторых – для правдоподобия. Очень хорошо. Однако, если оставить все как есть, мне полночи придется сидеть возле этого дурацкого шкафа. Ведь неизвестно, на какое время племянник назначил свой фейерверк. Наверняка на весьма позднее, ведь для успеха необходимо дождаться, когда и я и все остальные крепко уснут.
Что ж, хотя вообще-то я не любительница особо поздних бдений, но время от времени их можно себе позволить. Тем более у меня как раз имелась книжка, которую надо было дочитать, и доклад для Женского института, который надо было дописать, так почему бы и нет? Собственно, даже если бы я и отыскала ключ, то оставила бы часовой механизм на взводе. Зажженную спичку к взрывному устройству подносить не хотелось – вдруг дело пойдет как-нибудь не так? Переводить, если можно так выразиться, стрелки на другой, более ранний, час в бомбах замедленного действия я тоже не умею. В общем, решила ограничиться перечитыванием инструкций к огнетушителям, а потом выбросить – до нужной поры – всю ерунду из головы. Не могла же я позволить Эдварду завладеть всем временем и пространством моего существования, у меня и другие дела есть.
И конечно, я тут же напрочь забыла о моем глупыше и его каверзах. Просто счастье, что вечерний кофе показался мне чудны́м на вкус, при первом же глотке напомнив о проклятых «кубиках». И все равно, даже после мизерной дозы бороться со сном оказалось адски тяжело. Несколько часов целиком выпали из моего сознания – совершенно не помню, что делала. Окружающие предметы в комнате то подбирались вплотную, одновременно разрастаясь до гигантских размеров, то отступали в безбрежную даль. У меня едва хватило ясности рассудка, чтобы выплеснуть остатки кофе в окно – между прочим, потом под ним обнаружилось несколько погибших сальпиглоссисов[49] – не странно ли? Хотя, может быть, это и совпадение. Так вот, у меня едва хватило ясности рассудка, чтобы выплеснуть кофе и с горем пополам бодрствовать, пока действие лекарства не начало проходить. Прислуга к тому времени уже легла, так что пришлось плестись самой – сначала заваривать себе новый, страшно крепкий кофе, а потом дежурить в спальне Эдварда.
