Вервер не сводил с дочери глаз, словно дожидаясь продолжения. Но, по-видимому, все уже было сказано, и напряжение ушло из его лица. Если дело только в этом, тогда все просто.
– Боже мой, почему же нет?
Лицо у Мегги снова просветлело, но уже совсем по-другому.
– Это не очень бестактно?
– Пригласить ее?
– Предлагать это тебе.
– Чтобы я ее пригласил?
Вопрос был остаточным следствием недоумения мистера Вервера, но повлек за собою уже собственные следствия. Мегги удивилась, потом задумалась, потом вспыхнула, словно обрадовавшись новой идее:
– Если бы ты мог, это было бы просто чудесно!
Очевидно, его случайные слова подсказали Мегги мысль, которая вначале не приходила ей в голову.
– Ты хочешь, чтобы я сам ей написал?
– Да, так будет учтивее. Это будет просто бесподобно. Конечно, – прибавила Мегги, – если ты правда это можешь.
Он как будто удивился на мгновение, почему бы ему правда не мочь, и вообще, с чего бы он стал говорить неправду? Кажется, он всегда был честен с подругой дочери.
– Дорогое мое дитя, – ответил он, – не думаю, чтобы я боялся Шарлотту.
– Ох, вот это мне очень приятно слышать. Если ты не боишься, совсем, ну вот ни чуточки, я ее сразу же приглашу.
– Кстати, где она обретается? – Он сказал это таким тоном, словно уже очень давно не думал о Шарлотте и никто при нем не произносил ее имени. В сущности, он о ней попросту позабыл, а теперь снова вспомнил, добродушно и немного забавляясь.
– Она в Бретани, в одном маленьком курортном местечке, гостит у каких-то знакомых, я их не знаю. Вечно она у кого-нибудь гостит – ей, бедненькой, приходится, даже если это люди, которые, бывает, не слишком ей нравятся.
– Мы-то ей, кажется, нравимся, – заметил Адам Вервер.
– Да, к счастью, нравимся. И если бы я не боялась испортить тебе настроение, – прибавила Мегги, – я бы даже сказала, что ты ей нравишься не меньше других.
– Почему это должно испортить мне настроение?
– Ах, ты и сам понимаешь. О чем же еще мы тут говорили? Когда ты кому-нибудь нравишься, тебе это слишком дорого обходится. Потому я и не решалась рассказать тебе о письме.
Мистер Вервер воззрился на дочь с таким видом, словно внезапно перестал понимать, о чем речь.
– Да ведь Шарлотта – когда приезжала раньше – ровным счетом ничего мне не стоила!
– Нет… Разве что расходы «на прокорм», – улыбнулась Мегги.
– Ну, так я совсем не против ее «прокормить», если дело только в этом.
Но княгинюшка, как видно, решилась быть добросовестной до конца.
– Может, и не только. Я почему подумала, что было бы неплохо ее пригласить? При ней все сразу переменится.
– А что тут такого, если это будет перемена к лучшему?
– Ага, вот то-то и оно! – И княгинюшка улыбнулась, словно празднуя маленькую победу своего хитроумия. – Ты признаешь, что возможна перемена к лучшему, – значит, все-таки не все у нас так потрясающе хорошо и замечательно. Я хочу сказать, мы – как семья – не настолько довольны жизнью и веселимся меньше, чем могли бы. Сам видишь, можно было бы жить более широко.
– А разве при Шарлотте Стэнт мы станем жить более широко? – удивился отец.
На это Мегги, пристально посмотрев на него, дала поразительный ответ:
– Да, я думаю – да. Гораздо более широко.
Мистер Вервер призадумался. Если это намек, тем более следует проявить понимание.
– Потому что она такая красавица?
– Нет, папа, – ответила княгинюшка почти торжественно. – Потому что она такая замечательная.
– «Замечательная»?..
– Замечательная – по природе, по характеру, по духу. По всей своей жизни.
– Да ну? – эхом отозвался мистер Вервер. – Что же она такого замечательного совершила… в своей жизни?
– О, она всегда такая храбрая, такая умная, – сказала Мегги. – Может, с виду это не так уж и много, но при ее обстоятельствах не всякая девушка смогла бы остаться такой. У нее ведь, считай, нет ни одной родной души на свете. Только знакомые, которые ее эксплуатируют, каждый по-своему, и дальние родственники – эти до того боятся, как бы она не стала их эксплуатировать, что стараются встречаться с ней как можно реже.
Мистер Вервер был поражен – и, как всегда, немедленно сделал практические выводы.
– Если мы пригласим ее, чтобы улучшить свою жизнь, не получится ли, что мы тоже ее эксплуатируем?
Княгинюшка так и вскинулась – но лишь на мгновение.
– Мы же ее старые-старые друзья, и потом, ей самой от нас тоже есть польза. Я, по крайней мере, что бы ни случилось, буду восхищаться ею куда больше, чем эксплуатировать.
– Понимаю. Это всегда полезно.
Мегги как будто слегка озадачили его слова.
– Ну, конечно. И она это знает. То есть она знает, как я восхищаюсь ее мужеством и ее умом. Она ничего на свете не боится, но никогда не позволяет себе вольностей, все равно как если бы умирала от страха. И еще – она такая интересная. Очень много людей, у которых есть самые разные достоинства, а вот этого – нету, ну вот нисколечко. – Тут княгинюшке словно вдруг приоткрылась некая истина. – Я, конечно, тоже не позволяю себе вольностей, но я-то ведь постоянно умираю от страха. Я так живу.
– Ну что ты, радость моя! – растерянно пробормотал отец.
– Да-да, я живу в постоянном ужасе, – повторила Мегги. – Я – маленькое ползучее насекомое.
– Тебе не удастся меня убедить, будто ты хуже Шарлотты Стэнт.
– Может, я и не хуже, но я не такая замечательная, а мы сейчас говорим именно об этом. У нее замечательное воображение, замечательные взгляды на все на свете, а главное – замечательная совесть! – Пожалуй, никогда еще отец не слышал от Мегги такого непререкаемого тона. Никогда еще дочь не требовала от него принять на веру ее слова, как абсолютную истину. – За душой у нее ни гроша, но дело совсем не в этом. А вернее, – поспешно поправилась Мегги, – в этом-то все и дело! Потому что ее это совершенно не волнует. Она никогда не жалуется, только смеется над своей бедностью. Никто не знает, как трудно ей живется.
Похоже, такая непривычная убежденность в устах собственного дитятка подействовала на мистера Вервера довольно неожиданным образом.
– Почему же ты никогда не рассказывала об этом раньше?
– Да ведь мы и всегда знали?..
– Пожалуй, – согласился мистер Вервер. – Надо думать, мы успели ее неплохо изучить.
– Ну конечно! Мы уже давно воспринимаем ее как что-то само собой разумеющееся. Но со временем многое меняется, и мне кажется, на этот раз я ее полюблю еще сильнее, чем раньше. Я сама
