многое пережила, я повзрослела, стала лучше разбираться во всем. Да, на этот раз, – объявила княгинюшка с возвышенной и непринужденной уверенностью, – я сумею разглядеть в Шарлотте гораздо больше, чем видела до сих пор.
– Что ж, постараюсь последовать твоему примеру. Да я и раньше, – припомнил мистер Вервер, – считал, что из всех твоих подруг она лучше всего тебе подходит.
Но Мегги так увлеклась новым для себя занятием, – составлением самостоятельных суждений, – что почти не слышала отца. Она целиком погрузилась в собственные раздумья, мысленно перебирая разнообразные выдающиеся поступки Шарлотты.
– Вот, например: я абсолютно уверена, что ей бы очень хотелось выйти замуж. Обычно женщина, которая пыталась, но так и не смогла выйти замуж, бывает очень смешна.
Это заставило мистера Вервера насторожиться:
– А она «пыталась»?
– Были такие случаи, что она бы этого хотела.
– Но не смогла?
– Вообще-то в Европе бедным девушкам это довольно редко удается. Особенно американкам, – прибавила Мегги все с тем же многозначительным видом.
Что ж, теперь отец понимал ее вполне.
– Ты хочешь сказать, – намекнул он, – что на богатых американках женятся чаще, чем на бедных?
Мегги добродушно взглянула на него.
– Может, и так, но ты меня этим не проймешь. Если существует возможность, что меня одурачили, то такие люди, как Шарлотта, станут только лучше ко мне относиться. Мне тоже совсем не трудно не быть смешной, – глубокомысленно пояснила она, – только совсем по-другому. Наверное, я очень легко могла бы оказаться смешной, если бы стала себя вести так, как будто совершила невесть какой подвиг. Во всяком случае, Шарлотта ничего не сделала для того, чтобы выйти замуж, это всякому видно и, само собой, немного странно, а все-таки никто, кроме разве самого последнего наглеца и грубияна, не подаст и виду, что что-то не так. Вот что значит, когда в человеке есть нечто – ему все сходит с рук.
Молчание мистера Вервера недвусмысленно показывало, что дочери удалось заинтересовать его своим рассказом. А когда он заговорил, это стало еще заметнее.
– Ты и это тоже имела в виду, называя Шарлотту «замечательной»?
– О, – сказала Мегги, – это одно из ее достоинств. Но у нее их так много.
И снова отец ненадолго задумался.
– За кого же это она пыталась выйти замуж?
Мегги тоже помолчала, словно ради пущего эффекта, но затем как будто передумала или наткнулась на какое-то препятствие.
– Видишь ли, я не совсем уверена…
– Тогда откуда ты знаешь?
– Да я не то чтобы знаю… – И снова она поправилась, очень серьезно и выразительно: – Я сама догадалась.
– Но догадалась-то, наверное, о каком-то определенном человеке?
Опять молчание.
– Мне как-то не хочется называть имена и даты, даже про себя. Пусть это останется скрыто. По-моему, был некто, и не один раз, но я с ним незнакома, и не хочу, и не нужно мне его знать. Во всяком случае, все это в прошлом и совсем меня не касается, только я уважаю ее за это еще больше.
Мистер Вервер не стал спорить, но сделал маленькую оговорку:
– Не понимаю, как можно уважать, не зная всех фактов.
– А разве нельзя уважать просто, вообще, за достоинство? Я хочу сказать, за то, что человек достойно переносит несчастье.
– Для этого нужно сперва постулировать несчастье.
– О, это я могу, – сказала Мегги. – Разве это не несчастье, когда такой замечательный человек пропадает зря? И притом не ноет, не жалуется, даже как будто не знает об этом?
Сперва вопрос, видимо, произвел на мистера Вервера сильное впечатление, но вскоре новое соображение позволило взглянуть на дело по-другому.
– Значит, нужно, чтобы она не пропадала зря. У нас, по крайней мере, она не пропадет.
Лицо Мегги снова осветилось благодарностью.
– Большего мне и не нужно, досточтимый сэр!
Вопрос был решен, на том разговор и закончился бы, но мистер Вервер вдруг сам вернулся к нему.
– Как по-твоему, сколько раз она пыталась?
И снова Мэгги ответила уклончиво, как будто не могла, не хотела высказываться с грубой определенностью на такую деликатную тему:
– Ах, я не говорю, что она так уж активно пыталась…
Мистер Вервер был озадачен.
– Как же тогда получилось, что ей не удалось?
– Просто она страдала, вот как. Она любила и теряла, – добавила княгинюшка.
Но у мистера Вервера еще остались кое-какие неясности.
– А все-таки, сколько раз?
Мегги колебалась, но наконец правда выплыла наружу.
– Разве одного раза мало? Вполне достаточно, чтобы постараться быть к ней добрее.
Отец выслушал без возражений, только попытался нащупать твердую почву в свете вновь открывшихся обстоятельств.
– Неужели она совсем ничего тебе не рассказывала?
– О господи, нет!
Он удивился:
– Значит, девушки не рассказывают друг другу?
– Ты намекаешь, что именно этого все от них ждут? – Мегги смотрела на него, снова раскрасневшись, поколебалась еще немного. – А молодые люди – рассказывают? – спросила она.
Мистер Вервер коротко рассмеялся.
– Милая ты моя, да откуда мне знать, как поступают молодые люди?
– А мне, папочка, откуда знать, как поступают вульгарные девушки?
– Понимаю… понимаю… – поспешно ответил он.
Но она через минуту заговорила опять, как будто сердясь на себя за непозволительную резкость:
– По крайней мере, там, где много гордости, говорят мало, больше молчат. Сказать по правде, не знаю, как бы я повела себя, если бы была одинокой и несчастной – ведь какие у меня в жизни горести, и говорить-то не о чем! Я даже не знаю, гордая ли я. Мне кажется, такой вопрос просто ни разу не возникал.
– О, я думаю, ты гордая, Мег, – жизнерадостно перебил отец. – Я хочу сказать: по-моему, гордости у тебя хватает.
– Ну, в таком случае, надеюсь, у меня и смирения хватает. Может, я бы легко могла сломаться под ударами судьбы. Откуда мне знать? Ты хоть понимаешь, папа, что у меня в жизни не было ни одной серьезной беды?
Он внимательно и спокойно посмотрел на нее.
– Кому и знать, как не мне?
– А если беда случится, уж ты-то об этом узнаешь! – воскликнула она с коротким смешком, очень напомнившим – и, видимо, не без причины, – его собственный смех минуту назад. – Во всяком случае, я не стала бы рассказывать ей ничего по-настоящему ужасного для меня. Раны, которых стыдишься, – это действительно ужасно! По крайней мере, – спохватилась она, – я так думаю; я же сказала – откуда мне знать? Я не хочу знать! – воскликнула она страстно. – И радости, и горести могут быть священны. Но на всякий случай можно постараться быть добрее, – продолжала Мегги, – если это будет правильно – сразу почувствуется.
С этими словами она встала. Она стояла перед ним, а он видел
