Бенедикт Спиноза - Этика

Ознакомительная версия.

ПОЛОЖЕНИЕ XVI

Пожелание, которое возникает из познания добра и зла, поскольку это познание касается будущего, легче может быть сдержано или подавлено пожеланием вещей, которые приятны в настоящем.

Аффект к вещи, которую мы воображаем будущей, бывает слабее аффекта к настоящей вещи (по короля, пол. 9 этой части). Но пожелание, рождающееся из истинного познания добра и зла, даже если бы это познание относилось к вещам, которые хороши в настоящем, может быть подавлено или сдержано каким-нибудь безрассудным пожеланием (по предыд. пол., доказательство которого имеет общий характер). Следовательно, пожелание, которое возникает из того же познания, поскольку это познание относится к будущему, может быть легче сдержано или подавлено, – что и требовалось доказать.

Пожелание, возникающее из истинного познания добра и зла, поскольку это познание относится к вещам случайным, может быть еще легче сдержано пожеланием вещей, которые находятся налицо.

Это положение таким же образом, как и предыдущее, доказывается из королл. пол. 12 этой части.

Этим, полагаю, я показал, почему люди руководствуются больше мнением, чем истинным разумом, и почему истинное познание добра и зла возбуждает душевные движения и часто уступает всякого рода похоти. Отсюда и произошло это изречение поэта. «Вижу лучшее и одобряю, а следую худшему»[7]. Это же, кажется, имел в виду и Экклезиаст, когда сказал: «Кто умножает знание, тот умножает печаль»[8]. Но я говорю это не с той целью, чтобы вывести из этого заключение, что гораздо лучше быть невежественным, чем знать, или что в деле умерения аффектов глупый человек ничем не отличается от умного, но потому, что необходимо знать как силу, так и бессилие нашей природы, чтобы мы могли определить, что разум может сделать и чего не может при умерении аффектов. И я сказал, что в этой части речь будет идти только о человеческом бессилии; ибо о силе разума над аффектами я положил говорить отдельно.

Пожелание, рождающееся из радости, при прочих равных условиях бывает сильнее пожелания, которое рождается из печали.

Пожелание есть сама сущность человека (по 1 опред. афф.), т. е. (по пол. 7 части 3) стремление, по которому человек стремится сохранить свое существование. Поэтому пожелание, рождающееся из радости, поддерживается или усиливается самим аффектом радости (по опред. радости, которое см. в схолии пол. 2 части 3), то же, которое, наоборот, рождается из печали, уменьшается или сдерживается самим аффектом печали (по той же схолии), и, таким образом, сила пожелания, возникающего из радости, должна определяться человеческим могуществом, и вместе с тем могуществом внешней причины; сила же пожелания, вытекающего из печали, определяется только человеческим могуществом, – что и требовалось доказать.

Этими немногими замечаниями я объяснил причины человеческого бессилия и непостоянства, а также и то, почему люди не следуют предписаниям разума. Остается еще показать, что же именно предписывает нам разум, какие аффекты согласуются с правилами человеческого разума и какие, наоборот, противны им. Но прежде чем я начну доказывать это подробно своим геометрическим методом, я хочу кратко показать здесь сами предписания разума, чтобы каждый мог легче понять то, что я думаю. Так как разум не требует ничего против природы, то он, следовательно, требует, чтобы каждый любил самого себя, искал своей пользы, того, что для него действительно полезно, и стремился бы ко всему тому, что действительно ведет человека к большему совершенству, и вообще, чтобы каждый стремился, насколько может, сохранить свое существование. Это столь же необходимо истинно, как и то, что целое больше своей части (см. пол. 4 части 3). Далее, так как добродетель есть не что иное (по опр. 8 этой части), как действование по законам собственной природы, а всякий стремится сохранить свое существование (по пол. 7 части 3) лишь по законам своей природы, то из этого следует, во-первых, что основание добродетели есть само стремление сохранить собственное существование и что счастье состоит в том, что человек может сохранять свое существование. Во-вторых, следует, что к добродетели нужно стремиться из-за нее самой, и что нет ничего такого, что было бы предпочтительнее ее или что было бы для нас полезнее, из-за чего мы должны были бы стремиться к ней. Наконец, в-третьих, следует, что самоубийцы слабы духом, и что они вполне побеждаются внешними причинами, враждебными их природе. Далее, из постулата 4 части 2 следует, что мы никогда не можем сделать так, чтобы мы для сохранения нашего существования не нуждались ни в чем вне нас, и чтобы мы жили так, чтобы не иметь никаких отношений с вещами, которые находятся вне нас; и если мы, кроме того, обратим внимание на нашу душу, то действительно разум наш был бы менее совершенным, если бы душа существовала только одна и ничего не понимала бы, кроме самой себя. Итак, вне нас существует многое, что нам полезно и к чему мы поэтому стремимся. В числе этого нельзя придумать ничего превосходнее того, что вполне согласно с нашей природой. Действительно, если, например, соединятся между собой два индивидуума совершенно одинаковой природы, то они составляют индивидуум вдвое могущественнее единичного. Таким образом, для человека ничего не может быть полезнее другого человека; ничего лучшего, говорю я, люди не могут желать для сохранения своего существования, как то, чтобы все соглашались во всем, чтобы души и тела всех составляли как бы одну душу и одно тело и чтобы все вместе, насколько могут, стремились сохранить свое существование и все вместе искали для себя общей пользы. Из этого следует, что люди, управляемые разумом, т. е. люди, которые ищут своей пользы под руководством разума, ничего не желают себе такого, чего они не желали бы другим людям, и что они поэтому справедливы, верны и честны.

Вот те предписания разума, которые я хотел здесь показать кратко, прежде чем начать доказывать их подробнее по порядку; это я сделал для того, чтобы привлечь к себе внимание тех, которые думают, что этот принцип, т. е. что каждый стремится искать своей пользы, есть основание нечестия, а не добродетели и благочестия. Показав кратко, что на деле это вовсе не так, я продолжу доказывать это тем же путем, которым мы шли.

Каждый по законам своей природы или необходимо стремится к тому, что он считает добром, или отвращается от того, что он считает злом.

Познание добра и зла есть (по пол. 8 этой части) сам аффект радости или печали, поскольку мы сознаем его; и потому (по пол. 28 части 3) каждый необходимо стремится к тому, что, по его мнению, добро, и отвращается от того, что зло. Но это стремление есть не что иное, как сама сущность или природа человека (по опр. позыва, которое см. в схолии пол. 9 части 3 и 1 опред. афф.). Следовательно, каждый только по законам своей природы необходимо имеет позыв или отвращение к тому, и проч., – что и требовалось доказать.

Чем более каждый ищет своей пользы, т. е. старается и может сохранить свое существование, тем более он одарен нравственной силой (virtute); и наоборот, поскольку каждый не старается для своей пользы, т. е. для сохранения своего существования, постольку он бессилен.

Нравственная сила (virtus) есть сама человеческая мощь, которая определяется только сущностью человека (по опр. 8 этой части), т. е. (по пол. 7 части 3), которая определяется одним усилием, по которому человек стремится сохранить свое существование. Следовательно, чем более кто-нибудь стремится сохранить свое существование, тем более он одарен нравственной силой и, следовательно (по пол. 4 и 6 части 3), поскольку кто-нибудь не заботится о сохранении своего существования, постольку он бессилен, – что и требовалось доказать.

Таким образом, только тот, кто побежден внешними и противоположными своей природе причинами, пренебрегает стремлением к своей пользе и сохранением своего существования. Только принуждаемый, говорю я, не необходимостью своей природы, а внешними причинами человек отказывается от пищи или губит себя, – что может случиться различным образом. Именно, кто-нибудь убивает себя, принуждаемый другим, который поворачивает его правую руку, в которой случайно был меч, и заставляет направить острие меча в свое собственное сердце, или же пускает по повелению тирана, как Сенека, кровь из своих жил, т. е. желает избежать большего зла посредством меньшего; или же, наконец, потому, что какие-нибудь скрытые внешние причины так настраивают его воображение и так удручают тело, что оно принимает другую природу, которая противоположна прежней, и идеи которой не может быть в душе (по пол. 10 части 3). Но чтобы человек необходимостью своей природы побуждался не существовать или измениться в другую форму – это так же невозможно, как и то, чтобы из ничего могло произойти что-нибудь, как это каждый может видеть даже при посредственном размышлении.

Ознакомительная версия.