Бенедикт Спиноза - Этика

Ознакомительная версия.

ПОЛОЖЕНИЕ XXVIII

Высшее благо души есть познание Бога и высшая добродетель души – это познавать Бога.

Самое высшее, что может понимать душа, есть Бог, т. е. (по опр. 6 части 1) абсолютно бесконечное существо, без которого ничто не может существовать и ничто не может быть представлено. Поэтому (по пол. 26 и 27 этой части) высшая польза души, или (по опр. 1 этой части) высшее добро, есть познание Бога. Далее, душа, поскольку она понимает, постольку лишь и действует (по пол. 1 и 3 части 3) и постольку лишь (по пол. 23 этой части) можно безусловно сказать, что она действует по добродетели. Итак, безусловная добродетель души есть понимание. Но самое высшее, что душа может понимать, есть Бог (как мы уже доказали). Следовательно, высочайшая добродетель души – это понимать или познавать Бога, – что и требовалось доказать.

Каждая отдельная вещь, природа которой совершенно отлична от нашей, не может ни содействовать, ни стеснять нашей способности к деятельности, и вообще никакая вещь не может быть для нас доброй или злой, если она не имеет чего-нибудь общего с нами.

Могущество каждой отдельной вещи, а следовательно (по короля, пол. 10 части 2), и человека, по которому они существуют и действуют, определяется только другой отдельной вещью (по пол. 28 части 1), природа которой (по пол. 6 части 2) должна быть понимаема под тем же атрибутом, посредством которого представляется человеческая природа. Итак, наша способность к деятельности, каким бы образом она ни представлялась в уме, может определяться, а следовательно, поддерживаться или сменяться способностью другой отдельной вещи, которая имеет что-нибудь общее с нами, а не способностью вещи, природа которой совершенно отлична от нашей. И так как мы называем добром или злом то, что бывает причиной радости или печали (по пол. 8 этой части), т. е. (по схол. пол. 11 части 3) что увеличивает или уменьшает, поддерживает или стесняет нашу способность к деятельности, то, следовательно, вещь, природа которой совершенно отлична от нашей, не может быть для нас ни доброй ни злой, – что и требовалось доказать.

Никакая вещь не может быть злой посредством того, что она имеет общего с нашей природой; но она есть зло для нас постольку, поскольку она противоположна нашей природе.

Мы называем злом то, что бывает причиной печали (по пол. 8 этой части), т. е. (по схол. пол. 11 части 3) что стесняет или уменьшает нашу способность к деятельности. Итак, если бы какая-нибудь вещь могла быть для нас злом через то, что она имеет общего с нами, то она могла бы уменьшать или стеснять то самое, что она имеет общего с нами, а это (по пол. 4 части 3) абсурдно. Следовательно, никакая вещь посредством того, что она имеет общего с нами, не может быть злом для нас; но, напротив, поскольку она зло, т. е. (как мы уже показали) поскольку она может уменьшать или стеснять нашу способность к деятельности, постольку (по пол. 5 части 3) она противоположна нам, – что и требовалось доказать.

Поскольку какая-нибудь вещь согласна с нашей природой, постольку она необходимо есть добро.

Ибо если какая-нибудь вещь согласна с нашей природой, то она (по пред. пол.) не может быть злом. Следовательно, она будет необходимо или доброй, или безразличной. Если мы предположим это, а именно, что она не есть ни добро, ни зло, то (по аксиоме этой части) из природы ее не будет вытекать ничего, что служит сохранению нашей природы, т. е. (по предположению) что служит сохранению природы самой вещи. Но это (по пол. 6 части 3) абсурдно. Следовательно, поскольку она согласна с нашей природой, постольку необходимо есть добро, – что и требовалось доказать.

Отсюда следует, что чем более какая-нибудь вещь согласна с нашей природой, тем более полезной и доброй она будет для нас; и наоборот, чем полезнее для нас какая-нибудь вещь, тем она более согласна с нашей природой. Ибо поскольку она не согласна с нашей природой, постольку она необходимо будет отлична от нашей природы или противоположна ей. Если она отлична, то (по пол. 29 этой части) не может быть ни добром, ни злом; если же противоположна ей, то будет также противоположна и тому, что согласно с нашей природой, т. е. (по пред. пол.) противоположна добру или злу. Значит, может быть добром только то, что согласно с нашей природой; и потому чем более какая-нибудь вещь соответствует нашей природе, тем она полезнее, и наоборот, – что и требовалось доказать.

Поскольку люди подчинены страстям, постольку о них нельзя сказать, что они схожи (между собой) по природе.

Когда о чем-нибудь говорится, что оно схоже по природе, то разумеется, что оно схоже своей силой (по пол. 1 части 3), а не бессилием или отрицанием, а следовательно (см. схол. пол. 3 части 2), и не страстью. Поэтому поскольку люди подчинены страстям, постольку о них нельзя сказать, что они схожи (между собой) по природе, – что и требовалось доказать.

Дело ясно само собой. Ибо кто говорит, что белое и черное схожи между собой лишь в том, что ни одно из них не есть красное, тот просто утверждает, что они не схожи между собой ни в каком отношении. Так же точно, если кто-либо скажет, что камень и человек схожи между собой лишь в том, что оба они конечны, бессильны или что не существуют по необходимости своей природы, наконец, или что их бесконечно превосходит могущество внешних причин, тот конечно утверждает, что человек и камень не сходятся между собой ни в чем. Ибо то, что сходится в одном только отрицании или в том, чего в нем нет, то на деле не сходится ни в чем.

Люди могут различаться между собой по природе, поскольку они волнуются аффектами, которые суть страсти, и постольку также один и тот же человек может быть различен и непостоянен.

Природа или сущность аффектов не может быть объяснена одной только нашей сущностью или природой (по опр. 1 и 2 части 3), но должна определяться силой, т. е. (по пол. 7 части 3) природой внешних вещей сравнительно с нашей природой. Вследствие этого происходит то, что столько есть видов каждого аффекта, сколько видов предметов, которые оказывают на нас действие (см. пол. 56 части 3), далее, то, что люди от одного и того же предмета испытывают различные впечатления (см. пол. 51 части 3) и постольку они разнятся природой; наконец, то, что один и тот же человек (по тому же пол. 51 части 3) испытывает по отношению к одному и тому же предмету разные аффекты и постольку бывает различен и проч., – что и требовалось доказать.

Поскольку люди волнуются аффектами, которые суть страсти, постольку они могут быть взаимно противоположны.

Человек, например Петр, может быть причиной печали Павла вследствие того, что он имеет нечто схожее с той вещью, которую ненавидит Павел (по пол. 16 части 3), или вследствие того, что один Петр обладает какою-нибудь вещью, которую любит также и Павел (по пол. 32 части 3 с его схол.), или вследствие других причин (главные из них см. в схол. пол. 55 части 3). Отсюда следует (по опр. 7 афф.), что Павел ненавидит Петра и, значит, легко может произойти (по пол. 40 части 3 с его схол.), что и Петр будет ненавидеть Павла, и поэтому (по пол. 39 части 3) они станут стремиться делать зло друг другу, т. е. (по пол. 30 этой части) будут противоположны друг другу. Но аффект печали всегда есть страсть (по пол. 59 части 3), следовательно, люди, поскольку волнуются аффектами, которые суть страсти, могут быть взаимно противоположны, – что и требовалось доказать.

Я сказал, что Павел ненавидит Петра, потому что воображает, что последний обладает тем, что любит также сам Павел. На первый взгляд может показаться, будто из этого следует, что они двое наносят вред друг другу из-за того, что любят одно и то же и, следовательно, из-за того, в чем они согласуются по природе. А если это верно, то, значит, ложны положения 30 и 31 этой части. Но если мы рассмотрим дело как следует, то увидим, что все это совершенно согласно между собой. Ибо они враждебны друг другу не поскольку они согласны между собой по природе, т. е. поскольку тот и другой любят одно и то же, но поскольку они разнятся между собой. Действительно, тем, что они любят одно и то же, поддерживается любовь их обоих (по пол. 31 части 3), т. е. (по опр. 6 афф.) тем самым поддерживается радость обоих. Поэтому они враждебны друг другу вовсе не потому, что они любят одно и то же и согласны по природе; но причина этого, как я сказал, не иная, как та, что они предполагаются разнящимися по природе. Именно мы предполагаем, что Петр имеет идею любимой вещи, которой он уже обладает, а Павел – идею любимой вещи, которой он лишен. Вследствие этого первый испытывает радость, а второй печаль; и постольку они взаимно противоположны. Этим способом мы можем легко показать, что и все причины ненависти зависят от того одного, в чем люди разнятся по природе, а не от того, в чем они согласны.

Ознакомительная версия.