Судья ответил утвердительно и, рассказав о прошедшей ночи, попросил секретаря принести из бильярдной болеутоляющее и две бутылки пива.
После первой бутылки в душе у судьи Аркадио не сталось и намека на угрызения совести. Голова была совсем ясная.
Секретарь сел перед машинкой.
- Ну а теперь что мы будем делать? - спросил он.
- Ничего, - ответил судья.
- Тогда, если вы разрешите, я пойду к Марии - помогу ощипывать кур. Судья не разрешил.
- Здесь вершат правосудие, а не кур ощипывают, - сказал он и, сочувственно поглядев на подчиненного, добавил: - Кстати, снимите эти шлепанцы и являйтесь в суд только в ботинках.
С приближением полудня жара усилилась. Когда пробило двенадцать, судья Аркадио осушил уже двенадцать бутылок пива. Он погрузился в воспоминания и с сонной истомой рассказывал теперь о своем прошлом без лишений, о долгих воскресеньях у моря и ненасытных мулатках.
- Вот какая жизнь была! - говорил он, прищелкивая пальцами, несколько ошеломленному секретарю, который молча слушал, одобрительно кивая время от времени. Сначала судье Аркадио казалось, что он выжат как лимон, но, делясь воспоминаниями, он все больше и больше оживлялся.
Когда на башне пробило час, секретарь начал обнаруживать признаки нетерпения.
- Суп остынет, - сказал он.
Судья, однако, не отпустил его.
- В городках вроде нашего редко встретишь по-настоящему интеллигентного человека, - сказал он.
Изнемогающему от жары секретарю осталось только поблагодарить его и усесться поудобней. Пятница тянулась бесконечно. Они сидели и разговаривали под раскаленной крышей суда, в то время как городок варился в котле сиесты.
Уже совсем измученный, секретарь завел разговор о листках. Судья Аркадио пожал плечами.
- Ты, значит, тоже клюнул на эту ерунду? - спросил он, впервые обращаясь к секретарю на "ты".
У того, обессилевшего от голода и жары, не было никакого желания продолжать разговор; однако он не выдержал и сказал, что, по его мнению, листки вовсе не ерунда.
- Уже есть один убитый, - напомнил он. - Если так будет продолжаться дальше, настанут дурные времена.
И он рассказал историю городка, уничтоженного такими листками за семь дней. Жители перебили друг друга, а немногие оставшиеся в живых, прежде чем уйти из него, вырыли кости своих предков - они хотели быт уверенными, что больше никогда туда не вернутся.
Медленно расстегивая рубашку, судья с насмешливой миной выслушал его рассказ и подумал, что секретарь, должно быть, увлекается романами ужасов.
- Все это смахивает на примитивный детектив, - сказал он.
Секретарь отрицательно покачал головой. Тогда судья Аркадио рассказал ему, что в университете состоял в кружке, члены которого занимались разгадыванием детективных загадок. Каждый из них по очереди прочитывал какой-нибудь детективный роман до места, где уже пора наступить развязке, и потом, собравшись вместе в субботу, они разгадывали загадку.
- Не было случая, чтобы мне это не удалось, - закончил судья Аркадио. Помогало, конечно, то, что я хорошо знал классиков: ведь это они открыли логику жизни, а она - ключ к разгадке любых тайн.
И он предложил секретарю решить детективную задачу: в двенадцать часов ночи в гостиницу приходит человек и снимает номер, а на следующее утро горничная приносит ему кофе и видит его на постели мертвым и разложившимся. Вскрытие показывает, что постоялец, прибывший ночью, восемь дней как мертв. Громко хрустнув суставами, секретарь встал.
- Что означает: человек прибыл в гостиницу, будучи уже семь дней мертвым, - резюмировал он.
- Рассказ был написан двенадцать лет назад, - сказал судья Аркадио, не обратив внимания на то, что его перебили, - но ключ к разгадке дал Гераклит еще за пять столетий до рождества Христова.
Он хотел рассказать, что это за ключ, но секретарь уже не скрывал раздражения.
- С тех пор как существует мир, никому еще не удавалось узнать, кто вывешивает листки, - враждебно и напряженно заявил он.
Судья Аркадио посмотрел на него блуждающим взглядом.
- Поспорим, что я узнаю? - сказал он.
- Поспорим.
В доме напротив задыхалась в душной спальне Ребека Асис. Она лежала, потонув головой в подушке, и тщетно пыталась заснуть на время сиесты. К ее вискам были приложены охлаждающие листья.
- Роберто, - сказала она, обращаясь к мужу, - если ты не откроешь окно, мы умрем от духоты.
Роберто Асис открыл окно в тот миг, когда судья Аркадио выходил из суда.
- Попытайся уснуть, - просительно сказал Роберто Асис роскошной женщине, которая лежала, раскинув руки, почти голая в легкой нейлоновой рубашке, под розовым кружевным балдахином. - Обещаю тебе, что ни о чем больше не вспомню.
Она вздохнула.
Роберто Асис, который страдал бессонницей и провел эту ночь, меряя шагами спальню, прикуривая одну сигарету от другой, чуть было не поймал на рассвете автора листков с грязными инсинуациями. Он услышал, как около дома зашелестели бумагой, а потом стали разглаживать что-то на стене, но сообразил слишком поздно, и листок успели приклеить. Когда он распахнул окно, на площади уже никого не было.
С этого момента до двух часов дня, когда он обещал Ребеке, что больше не вспомнит о листке, она, пытаясь его успокоить, пустила в ход все известные ей способы убеждения, и под конец, уже в отчаянии, предложила: чтобы доказать свою невиновность, она исповедуется падре Анхелю в присутствии мужа. Это предложение, столь унизительное для нее, себя оправдало: несмотря на обуревавший его слепой гнев, Роберто Асис не посмел сделать решительный шаг и вынужден был капитулировать.
- Всегда лучше высказать все прямо, - не открывая глаз, сказала она. Было бы ужасно, если бы ты затаил на меня обиду.
Он вышел и закрыл за собою дверь. В просторном полутемном доме Роберто Асис слышал жужжанье электрического вентилятора, который включила на время сиесты его мать, жившая в доме рядом.
Под сонным взглядом чернокожей кухарки он налил себе стакан лимонада из бутылки, стоявшей в холодильнике. Женщина, окруженная, словно ореолом, какой-то особой, свойственной только ей освежающей прохладой, спросила, не хочет ли он обедать. Он приподнял крышку кастрюли: в кипящей воде лапами вверх плавала черепаха. Впервые в нем не вызвала дрожи мысль, что ее бросили туда живую и что, когда черепаху, сваренную, подадут на стол, сердце ее еще будет биться.
- Я не хочу есть, - сказал он, закрывая кастрюлю. И, уже выходя, добавил: - Сеньора тоже не будет обедать - у нее с утра болит голова.
Оба дома соединялись выложенной зелеными плитками галереей, из которой обозревались общее патио двух домов и огороженный проволокой курятник. В той половине галереи, которая была ближе к дому матери, в ящиках росли яркие цветы, а к карнизу были подвешены птичьи клетки.
С шезлонга его жалобно окликнула семилетняя дочь. На ее щеке отпечатался рисунок холста.
- Уже почти три, - негромко сказал он. И меланхолично добавил: Просыпайся скорее.
- Мне приснился стеклянный кот, - сказала девочка.
Он невольно вздрогнул.
- Какой?
- Весь из стекла, - ответила дочь, стараясь изобразить в воздухе руками увиденное во сне животное. Как стеклянная птица, но только кот.
Хотя был день и ярко светило солнце, ему показалось вдруг, будто он заблудился в каком-то незнакомом городе.
- Не думай об этом, - пробурчал он, - этот сон пустой.
Тут он увидел в дверях спальни свою мать и почувствовал, что спасен.
- Ты выглядишь лучше, - сказал он ей.
- Лучше день от дня, да только для свалки, - ответила она с горькой гримасой, собирая в узел пышные стального цвета волосы.
Она вышла в галерею и стала менять воду в клетках. Роберто Асис повалился в шезлонг, в котором до этого спала его дочь. Откинувшись назад и заложив руки за голову, он не отрывал взгляда потухших глаз от костлявой женщины в черном, вполголоса разговаривавшей с птицами. Птицы, весело барахтаясь в свежей воде, осыпали брызгами ее лицо. Когда она все кончила и повернулась к нему, Роберто почувствовал неуверенность в себе, которую она всегда вызывала в людях.
- Я думала, ты в горах.
- Не поехал, были дела.
- Теперь не сможешь поехать до понедельника.
По выражению его глаз было видно, что он с нею согласен. Через гостиную прошла вместе с девочкой черная босая служанка - она вела ее в школу.
Вдова Асис, стоя в галерее, проводила их взглядом, а потом снова повернулась к сыну.
- Опять? - озабоченно спросила она.
- Да, только теперь другое, - ответил Роберто.
Он последовал за матерью в ее просторную спальню, где жужжал электрический вентилятор. С видом крайнего изнеможения она рухнула в стоявшую перед вентилятором ветхую качалку с плетением из лиан. На выбеленных известкой стенах висели старые фотографии детей в медных резных рамках. Роберто Асис вытянулся на пышной, почти королевской постели, на которой некоторые из этих детей, включая - в прошлом декабре - и собственного его отца, уже умерли, состарившиеся и грустные.
