Любовался Варенькой, слушал её резвую, не всегда ему понятную болтовню, не забывая поощрительно кивать и время от времени победительно, со значением хмыкать, и старался думать о том, что, пожалуй, у него ещё не было такой породистой, такой соблазнительной, остроумной, знобяще доступной женщины, у которой грех брызжет из глаз, как дождь из серых тучек, и наслаждения она ему сулит, может быть, неведомые доселе, и ждать осталось совсем недолго — только руку протяни к выключателю. Он старался думать обо всех этих томительно терпких материях, но помимо воли в голове мельтешили совсем иные образы, предостерегающие, как, скажем, неизвестно зачем возникшая в сознании рачья морда капитана Гусляра, начальника районного УВД, тоже, кстати, его старинного приятеля. «Вот так-то, друг ситный, — подвёл итог Хабило. — За работой, за делами разучились мы расслабляться. Не умеем радоваться в редкие минуты блаженства».
От этой философской мысли он немного успокоился и совсем было настроился на немедленный штурм, как вдруг Варенька, точно почуяв его намерения, потянулась в кресле, выпятив до предела роскошную грудь, и томно пролепетала:
— Что-то в сон клонит, Пётр Петрович. Денёк выдался бурный. Спасибо вам. Так хорошо посидели, да? Я чёрную икру люблю, особенно с шампанским. А в какой комнате я буду жить? В этой или в той? Мне всё равно. Я могу и в этой. Главное, чтобы вас не стеснить.
Хабило замешкался с ответом, и Варенька, одарив его невинной улыбкой, отправилась в ванную. «Не понял!» — сказал сам себе Хабило и опрокинул неизвестно какую по счёту рюмку.
В ванной она плескалась долго, чуть ли не час, что-то там напевала, мурлыкала, а Хабило дежурил под дверью. Странная робость им овладела. Дверь в ванную она не заперла и, вполне возможно, таким образом дала ему красноречивый сигнал, но он не решился им воспользоваться, боясь промашки. Он чувствовал, что перебрал с питьём. Посидел минут пять на кухне, бездумно глядя в окно, пытаясь сконцентрировать взгляд, чтобы фонари перестали раскачиваться, потом сходил в комнату, где они пировали, и поставил на проигрыватель пластинку с диском Пугачёвой. Заглянул в спальню, зажёг там ночник и проверил: чистое ли застелено бельё на его шикарной, югославского производства, двуспальной кровати. Бельё оказалось белоснежным и хрустящим, резало глаза, это его немного удивило, потому что, помнится, последний раз он ходил в прачечную больше месяца назад.
Варенька всё не показывалась из ванной, и ему почему-то захотелось лечь под дверь на пол и заглянуть снизу в щёлку. Он переборол смешное желание и от греха пошёл жахнуть ещё рюмашку. Опустился в кресло, в котором до того нежилась Варенька, и под мерное эротическое подвывание Пугачёвой красиво размечтался. «Что наша жизнь, в сущности? — думал он. — Занимаемся государственными проблемами, устраиваемся кто как горазд, и часто упускаем из виду важнейшие радости бытия. А они — вот они. Музыка, вкусная еда на столе и красивая, молодая женщина в ванной, жаждущая твоих ласк. Что ещё нужно человеку? Власть, деньги — всё мишура, всё в конечном счёте служит достижению именно этой цели. Жизнь коротка, живи, пока молод, хватай удачу за хвост. А мы обманываем друг друга, всё куда-то стремимся, где всё равно нам лучше не будет».
Тут во всей квартире разом погас свет. Он с трудом выкарабкался из кресла, в потёмках заспешил к ванной, по пути больно приложился лбом о косяк, и свет опять зажёгся.
Варенька стояла перед ним в коридоре, смеющаяся, близкая, пахнущая духами. Была закутана в его китайский махровый халат. Хабило глупо хихикнул, протянул к ней руки:
— Пойдём, моя лапушка! Поскорее в постельку!
— Боже мой, Пётр Петрович, да вы совсем пьяненький. Как вам не стыдно!
Со смехом уклонилась от его объятий, и Хабило напоролся на сей раз плечом на дверной косяк. Ему понравилось, что надо ловить девушку, бегая за ней по коридору. Упоительная игра, как давно он в неё не играл! Вспомнив о своих годах, Хабило горестно сник.
— Эх, Варька, Варька, — произнёс плаксиво. — Чего я только в жизни не испытал, а счастья не видел. Женщинам я не верю, но тебе готов всё отдать. Ты ведь не обманешь меня?
— Как можно, Пётр Петрович! Вы мой покровитель. Разве я посмею. Теперь вам пора баиньки, верно? А счастье утром придёт.
— Пойдём баиньки, — согласился Хабило, удивляясь, впрочем, что Варенька разговаривает с ним издалека, стоя на пороге спальни, а он почему-то сидит на стульчике под вешалкой.
Он поманил её пальцем.
— Поди-ка сюда, Варвара! Помоги своему поросёночку добраться до кроватки.
— Какой вы шалун, однако, Пётр Петрович, — проворковала Варенька, не трогаясь с места. — За вами глаз да глаз нужен. Сколько вы, наверное, невинных девушек погубили своими манерами. Подумать страшно… Спокойной ночи, мой дорогой!
И тут произошло нечто оскорбительное. Варенька нырнула в спальню, затворила за собой дверь, и он отчётливо услышал, как дважды повернулся ключ в замке. Хабило в коридоре остался один. Подумал: ничего себе шуточки! Зачем она так делает? Добрался до двери, подёргал её, потом саданул кулаком:
— Открой, Варя, не озоруй!
Тишина. Он даже протрезвел на мгновение от обиды. Как? Разве можно так унижать человеческое достоинство? Да кто ей позволил? Неужели она надеется, что это ей сойдёт с рук?!
— Открой, Варя, слышишь! Это неблагородно. Ты что себе позволяешь? Я что тебе, мальчик какой-нибудь?
Ответа не было. Он топтался у двери, ещё и ещё раз дёргал за ручку, постепенно накаляясь. Надо же, свинья какая. Он её приютил, напоил, накормил, а она… В его собственном доме взялась над ним глумиться. Мерзавка, тварь молодая! Он ей покажет. Она на коленях будет ползать… Кровавыми слезами умоется. Зрелище невиданной расправы на миг утолило его печаль.
— Открой, гадина! Не доводи до крайности. Тебе же хуже будет. Я таких шуток не прощаю.
Помнилось, с той стороны донёсся сдавленный смешок. Если бы всю ярость, которая накопилась в нём в эту минуту, превратить в заряд, его шестнадцатиэтажная жилая коробка взлетела бы на воздух. Но осторожности он не утратил. Время позднее, если ломать дверь, поднимется такой шум, что неминуемо повскакивают соседи. Скандал ни к чему.
Он ещё не до конца осознал, что Варя и не думает шутить. Она просто улеглась спать, и когда это дошло до его сознания, он чуть не расплакался. Так скверно он себя чувствовал два года назад, когда его вызвали в прокуратуру, чтобы он объяснил некоторые неувязки с подрядами на стройматериалы. Откуда сейчас такое чувство, будто его пришпилили к картону, как букашку в юннатской коллекции? Почему она с ним так грубо обошлась? Что он ей сделал плохого?..
На всякий случай он ещё малость поколготился у двери, потом вернулся в комнату, сел в кресло и долго тупо разглядывал недопитые бутылки. Так и уснул, полный неудовлетворённых желаний.
Утром новая проблема. Надо было спешить на работу, он побрился, принял душ, выпил кофе на кухне, врубив приёмник чуть ли не на полную мощность, а Варя не подавала признаков жизни. Не мог же он, в самом деле, вот так запросто оставить на чужого человека квартиру со всем имуществом.
Пересилив гордость, постучал в дверь:
— Варя, мне надо поговорить с тобой.
— Я не одета, дорогой! — раздался с той стороны томный, издевательский голос.
— Так оденься!
— Хорошо, дорогой, если ты настаиваешь…
Он выкурил сигарету, раскалившись злостью так, что, кажется, щёки начали потрескивать. Вдобавок от вчерашнего чрезмерного питья ныла печень. «Ну ничего, — успокаивал себя. — За нами не пропадёт». Он ещё не решил, как отомстит за унижение, но верил, что месть будет сокрушительной. Главное сейчас — выставить её вон.
Но когда Варенька выпорхнула на кухню, ослепительно свежая, благоухающая юностью, и — о боже! — склонилась над ним, как ни в чём не бывало, чмокнув в щёку, в груди его что-то мягко и опасно оборвалось. Руки помимо воли дёрнулись, чтобы удержать, обнять её стан, и ему стоило огромного усилия усидеть на стуле в возмущённой позе.
— Ах, без меня пил кофе? Как жаль… Почему не разбудил свою девочку пораньше? Мне так хотелось приготовить тебе завтрак. Как ты себя чувствуешь?
В глазах её не было и намёка на вчерашнее, и Хабило вместо того, чтобы прочитать девушке нотацию, расплылся в умильной улыбке:
— Какая ты, однако, Варюха, хитрющая девка! Вчера оскорбила, а сегодня ластишься. Чуешь, значит, вину?
Варя сделала изумлённое лицо:
— Вы о чём, Пётр Петрович? Я разве вас пить заставляла? Так и знала, вам утром будет нехорошо. Не те у вас уже годы, чтобы так накачиваться. Ох, не те, Пётр Петрович! Надо бы поберечь себя… А вы уже похмелились? Давайте вместе?
Хабило попытался смерить её пронизывающим взглядом, каким привык ставить на место подчинённую братию, но это ему плохо удалось. Варино чистое личико сияло трогательной безмятежностью.
