Ознакомительная версия.
– Как Джин? – чуть слышно спросил Хьюберт.
– Все в порядке, любит по-прежнему. Говорит, чтобы ты ни о чем не беспокоился.
Его губы дрогнули и застыли в невеселой улыбке, он сжал ей руку и резко отвернулся.
В воротах привратник и двое надзирателей почтительно взяли под козырек. Динни с отцом сели в ожидавшее такси и до самого дома не проронили ни слова. Вся эта история казалась им дурным сном, – может быть, они когда-нибудь и проснутся.
В эти дни единственным утешением была тетя Эм, чьи причуды отвлекали Динни от ее неотвязных мыслей. Тревога день ото дня нарастала, и целебные свойства тетиной непоследовательности все больше и больше давали себя знать. Положение Хьюберта искренне волновало тетю Эм, но мысли ее разбегались, она не могла сосредоточиться ни на одной из них и страдать по-настоящему. Пятого ноября она подозвала Динни к окну гостиной, – по осенней пустынной Маунт-стрит при свете уличных фонарей мальчишки волокли чучело[36].
– Священник как раз сейчас этим занимается, – сказала тетя Эм. – Был у них такой Тасборо, – его не повесили и даже головы не отрубили, в общем ничего такого с ним не сделали, а он пытается доказать, будто должны были сделать: он продал столовое серебро или что-то еще, чтобы купить пороху, а его сестра вышла замуж, кажется, за Кэтсби. Словом, за кого-то из них. Твой папа, я и Уилмет любили делать чучело из нашей гувернантки; у нее были ужасно большие ноги, у этой Роббинс! Ах, дети такие бесчувственные. Динни, ты тоже?
– Что – тоже?
– Делала чучела?
– Нет.
– Мы ходили петь песенки и мазали лицо сажей. Уилмет была просто прелесть. Такая высокая девочка, ноги прямые, как палки, и широко расставленные, – знаешь, как у ангелов. Теперь это не модно. Я думаю, тут надо что-то предпринять. Вот и насчет виселицы тоже. У нас была виселица. Мы повесили на ней котенка. Сперва мы его утопили, – не мы, а слуги.
– Какой ужас, тетя Эм!
– Да, но не слишком. Твой отец воспитывал из нас диких индейцев. Ему-то было хорошо: он мог делать с нами все, что хочет, а плакать мы не смели. А Хьюберт?
– Ну, нет! Хьюберт сам себя воспитывал диким индейцем.
– Это виновата твоя мама, – она очень добрая. Наша мама была из Хангерфордов. Ты, наверно, заметила.
– Я бабушки не помню.
– Она умерла, когда ты еще не родилась. В Испании. Таких бацилл, как там, нигде не найдешь. И дедушка тоже. Мне было тогда тридцать пять. У него прекрасные манеры. У всех тогда манеры были прекрасные. И всего шестидесяти лет. Кларет, пикет и такая смешная бородка. Ты видала?
– Эспаньолки?
– Да, у них очень дипломатический вид. Их теперь носят, когда пишут статьи об иностранных делах. Лично я люблю коз, хотя они и бодаются.
– Но какой у них запах, тетя Эм!
– Пронзительный. Джин тебе пишет?
В сумочке у Динни лежало только что полученное письмо.
– Нет, – ответила она; врать постепенно входило у нее в привычку.
– Что за слабохарактерность – от всех прятаться. С другой стороны, ведь это был их медовый месяц.
По-видимому, сэр Лоренс не делился с ней своими подозрениями.
У себя наверху Динни перечитала письмо, прежде чем его разорвать.
«Брюссель. До востребования.
Дорогая Динни,
Все идет как по маслу, и мне очень нравится. Говорят, я словно для этого создана. Между Аланом и мной уже почти нет разницы, разве что рука у меня тверже. Большое спасибо за письма. Ужасно обрадовалась твоей выдумке с дневником, – по-моему, это может подействовать. Но все-таки мы должны быть готовы ко всему. Ты не пишешь, как идут дела у Флер. Кстати, можешь ты достать турецкий разговорник, – такой, где указано произношение? Наверно, дядя Адриан знает, где его взять. Тут их не купишь. Алан шлет тебе сердечный привет. Я тоже. Пиши обо всем подробно, если понадобится – телеграфируй.
Твоя люб.
Джин».Турецкий разговорник! Этот первый намек на то, в каком направлении работает мысль Джин и Алана, заставил Динни задуматься. Она вспомнила, как Хьюберт ей рассказывал, что в конце войны спас жизнь одному турецкому офицеру и с тех пор с ним переписывается. Значит, убежищем выбрана Турция, если… Но весь этот план – чистое безумие. До этого не может, не должно дойти! И все же наутро она отправилась в музей.
Адриан, которого она не видела с того дня, как Хьюберта взяли под стражу, встретил ее со своим обычным спокойным радушием, и у нее появилось сильное искушение довериться ему. Ведь должна же Джин понимать, что спросить совета Адриана насчет турецкого разговорника – значит возбудить его любопытство. Все-таки Динни сдержалась и только спросила;
– Дядя, у тебя нет турецкого разговорника? Хьюберт хочет вспомнить турецкий, чтобы как-нибудь убить время в тюрьме.
Адриан посмотрел на нее и хитро прищурил один глаз.
– Хьюберт не знает ни слова по-турецки, ему нечего вспоминать. Но вот, пожалуйста… – И, сняв с полки маленький томик, добавил: – Змея!
Динни улыбнулась.
– Меня обманывать бесполезно, – продолжал Адриан. – Я все знаю.
– Дядя, расскажи откуда?
– Видишь ли, в этом участвует Халлорсен.
– Вот как?
– А поскольку я связан сейчас с Халлорсеном, я помножил два на два и получил четыре. Они-то, правда, хотят, чтобы дважды два стало пять, и я от души надеюсь, что до этого не дойдет. Но Халлорсен очень хороший парень.
– Знаю, – уныло сказала Динни. – Расскажи, дядя, что они, собственно, затеяли.
Адриан покачал головой.
– Они и сами толком не знают, пока не выяснится маршрут, каким повезут Хьюберта. Мне известно только одно – Халлорсен посылает своих боливийцев не в Штаты, а обратно в Боливию, и для них готовится весьма странный ящик с хорошей вентиляцией, подбитый изнутри чем-то мягким.
– Каких боливийцев? Скелеты?
– Наверно, копии, – их сейчас тоже делают.
Динни смотрела на него как зачарованная.
– К тому же, – добавил Адриан, – копии делает мастер, который думает, что эти скелеты – из Сибири и вовсе не для Халлорсена; их тщательно взвесили – сто пятьдесят два фунта, – средний вес живого человека. Сколько весит Хьюберт?
– Около семидесяти килограммов.
– Вот именно.
– Дальше, дядя!
– Раз уж мы договорились до этого, поделюсь с тобой моими догадками; не знаю, прав я или нет. Халлорсен и его ящик с копиями отправятся на том же пароходе, на котором вышлют Хьюберта. В каком-нибудь порту в Испании или Португалии Халлорсен сойдет с парохода и, естественно, заберет свой ящик, где будет спрятан Хьюберт. Предварительно Халлорсен как-нибудь вынесет скелеты и выбросит их за борт. В порту его будут ждать настоящие скелеты, и он положит их в ящик, как только Хьюберт пересядет на самолет. Тут уже настанет очередь Джин и Алана. Они полетят… ну, хотя бы в Турцию, судя по твоей сегодняшней просьбе. Ты сама мне подсказала – куда. Чтобы успокоить власти, у Халлорсена в ящике будут настоящие скелеты, а исчезновение Хьюберта так и останется загадкой, – может, его объяснят прыжком за борт – не удивлюсь, если тут припомнят всплеск, когда сбрасывали в море копии. Все это, как видишь, довольно рискованное предприятие.
– А что, если пароход никуда не зайдет по дороге?
– Ну, где-нибудь он непременно остановится, а если нет, им придется выдумать что-нибудь другое, – скажем, похитить его по дороге на пароход. Или же устроить свою проделку с ящиком, когда его привезут в Южную Америку. Пожалуй, это будет безопаснее всего, хотя лететь тогда уже будет нельзя.
– Но зачем профессору Халлорсену так рисковать?
– И это спрашиваешь ты, Динни?
– Это уж слишком… я… я этого не хочу.
– Видишь ли, дорогая, должно быть, ему еще и кажется, что это он подвел Хьюберта и теперь должен его выручать. Не забудь, что он принадлежит к нации, которая славится своей энергией и привыкла вершить суд и расправу. Но требовать награды за услугу он не станет. А в паре с ним бежит Тасборо, – тот замешан в этом деле ничуть не меньше. Словом, тебе ничто не угрожает.
– Но я вовсе не хочу быть обязанной ни тому, ни другому. До этого просто не должно дойти. И ведь надо спросить Хьюберта, – неужели ты думаешь, что он согласится?
– Думаю, Динни, что он уже согласился, – серьезно сказал Адриан, – а не то он попросился бы на поруки. Вероятно, его отправят под охраной боливийцев, и у него не будет ощущения, что он нарушает английские законы. А остальным удалось его убедить, что они ничем не рискуют. Ему все, наверно, осточертело, и он готов на что угодно. Не забудь: ему грозит серьезная опасность, и, кроме того, он только что женился.
– Да, – сказала Динни упавшим голосом. – А ты, дядя? Как твои дела?
– Ты была права, – невесело ответил Адриан, – и я готов ехать, как только кончится дело Хьюберта.
Ознакомительная версия.
