- Если не занудит нас всех до смерти в ближайшие двадцать лет, вставил Винслоу.
- Мне кажется, - заметил Деспард, - что если уж мы заговорили о сравнительно молодых работниках, то в первую очередь нам надо обсудить вашу кандидатуру, декан.
- Вы ошибаетесь, - возразил Кристл. - Я не справлюсь с обязанностями ректора. Мне хорошо известны границы моих возможностей. Я не смогу быть ректором. А Браун сможет. И я был бы счастлив работать под его руководством.
Он говорил скромно и абсолютно правдиво. В его словах не было ни притворства, ни манерно-величественного псевдосмирения наших университетских ораторов. Его скромность была искренней и чистосердечной, это мгновенно поняли все.
А он продолжал расхваливать Брауна. В конце концов я сказал, что предпочту его любому компромиссному кандидату. Рой пообещал проголосовать за Брауна, если ни один из основных кандидатов не наберет абсолютного большинства, - но энтузиазма у него эта перспектива явно не вызвала. Гетлиф объявил, что, если первый тур голосования окончится ничем, он поступит так же, как Рой. Заручившись нашей поддержкой, Кристл убеждал Деспарда и Винслоу до глубокой ночи: спокойный и сдержанный, он выдвигал все новые аргументы, находил все новые доводы, и время шло, часы отбивали четверти, а он продолжал настаивать - неутомимый, прекрасно владеющий собой, то обходительный и ласковый, то резкий и даже грубый, но неизменно расчетливый, терпеливый и целеустремленный.
Всем, кроме него, было ясно, что он ничего не добьется. Винслоу говорил мало, но в каждом его слове слышался отзвук ядовитой и презрительной горечи. Деспард-Смит возражал Кристлу упрямо и непреклонно. Все, кроме Кристла, понимали, что ему не удастся отстоять Брауна. Надежда на компромисс не оправдалась. Однако Кристл продолжал упорствовать. К полуночи любой из нас убедился бы, что проиграл, но Кристл спорил с Деспардом до двух часов.
И в конце концов добился компромиссного соглашения - исключительно из-за нашей усталости. Мы признали, что третьим кандидатом может быть только Браун.
- Это же очевидно, - втолковывал он Деспарду. - Три человека, не считая меня самого, согласились признать его компромиссным кандидатом. Можете вы что-нибудь на это возразить?
Утомленный Деспард отрицательно покачал головой.
- Вот и прекрасно, - сказал Кристл. - Значит, я имею право спросить Брауна, согласен ли он на выдвижение его кандидатуры. Вполне вероятно, что ни один из основных кандидатов не наберет абсолютного большинства. И нам необходимо к этому подготовиться. Я поговорю с Брауном завтра утром.
Кристл, казалось, ничуть не устал; удовлетворенно улыбнувшись - хотя его затея фактически провалилась, - он посмотрел на каминные часы и сказал:
- Вернее, не завтра, а сегодня. Утро-то уже наступило.
40. "МОЯ ЖИЗНЬ СЛОЖИЛАСЬ НЕУДАЧНО"
Измученный бессонной ночью, я проснулся на следующий день семнадцатого декабря - около одиннадцати. За окном выл порывистый западный ветер, тяжелые тучи ползли над самыми крышами, утро было сырым и пасмурным. Днем ко мне зашел Рой, мы затопили в гостиной камин - не из-за холода, потому что западные ветры всегда приносят дождливую оттепель, а чтобы посидеть у живого огня, - и принялись обсуждать поведение Кристла. Почему он упорствовал - упорствовал вопреки здравому смыслу? Что его так обрадовало под утро? Может быть, ему хотелось доказать Брауну, что он остался верен их дружбе, хотя в предвыборной борьбе практически перестал поддерживать Джего? Да, он, несомненно, стремился продемонстрировать Брауну свою дружескую лояльность, это нам было ясно; но мы понимали, что он преследует и еще какую-то цель.
Нашу беседу прервал двойной, но неторопливый и спокойный стук в дверь.
- Дядюшка Артур собственной персоной, - объявил Рой, и мы приветливо улыбнулись входившему в гостиную Брауну. Но его ответная улыбка была вежливой, и только.
Он сел рядом с нами у камина, рассеянно посмотрел в огонь и озабоченно сказал:
- Я как раз думал повидаться с вами обоими. Мне передали, что вчера была названа моя кандидатура - без моего разрешения. Вы участвовали в этом?
Он был расстроен и возмущен. Я объяснил ему, какие мы с Роем взяли на себя обязательства.
- Меня по-настоящему обрадовала эта возможность, - сказал я. - Мне очень хочется, чтобы вы стали ректором. Это будет просто замечательно, если вы поселитесь в Резиденции.
Браун промолчал. Через несколько минут он сказал:
- Я знаю, что вы действовали из добрых побуждений.
- Доброта тут ни при чем, - возразил я. - Мы намеренно объявили, как мы к вам относимся.
- Я понимаю, у вас были добрые намерения.
- Кристлу представился случай заявить, что вы будете хорошим ректором, - проговорил Рой, - и он им воспользовался.
- Так он мне и сказал.
- И это правда.
- Он должен был сообразить, что я ни в коем случае не разрешу выдвигать сейчас мою кандидатуру, - проворчал Браун. - Я не хочу мешать Джего и вносить разлад в нашу партию, а, упомянув мое имя, Кристл только этого и добился. Мне очень жаль, что он так безответственно воспользовался моим именем. И я вынужден вам сказать, что, поддержав его, вы тоже поступили крайне безответственно.
- Мы сказали только то, что думали, - возразил я.
- Это-то мне понятно, - сказал Браун, стараясь сохранить свою всегдашнюю объективность. - Мне непонятно, как получилось, что вы, человек, безусловно, хладнокровный и проницательный, позволили вовлечь себя в эту безответственную авантюру. Уж вам-то должно быть ясно, что в нашем нынешнем и без того запутанном положении, да еще за три дня до выборов, нельзя противопоставлять своего союзника своему же кандидату даже если вы говорите при этом только то, что думаете. Вы подыграли нашим противникам - ни больше, ни меньше. А меня использовали как пешку в этой игре.
- Вы разговаривали с Кристлом?
- Разговаривал. Я сказал ему, что не хочу быть пешкой в чужой игре - и не буду.
Браун полностью утратил терпимость, доброту и способность логически мыслить - при мне такого не случалось с ним ни разу, даже когда он узнал об измене Пилброу. Вышло так, что по вине Кристла он нарушил свой собственный "кодекс порядочности". Ему было приятно ощущать свою тайную власть в колледже, он с удовольствием ею пользовался, однако я давно заметил, что он скрупулезно придерживается выработанных им самим правил поведения и очень дорожит своей репутацией - его нежелание давить на Льюка в начале предвыборной кампании послужило этому наглядным примером. Он опасался, что коллеги могут счесть его пешкой в чужой игре или интриганом, который решил воспользоваться нашими трудностями и с помощью своего друга тихой сапой пробраться в ректоры. А кроме всего прочего, он обладал глубочайшим чувством собственного достоинства и был убежден, что линию своего поведения может определять только он сам.
Ну и, наконец, он был чрезвычайно практичным человеком, а поэтому еще злее ополчился на Кристла: он твердо знал, что у него нет ни малейшей надежды пройти сейчас в ректоры и что Кристл выдвинул его кандидатуру только для очистки совести. Он ясно понимал, понимал лучше, чем кто-нибудь другой, что колебания и внутренние противоречия перерастают у Кристла в непреклонную решимость жить и мыслить самостоятельно, - вот что приводило Брауна в бешенство, вот почему он так гневно обвинял нас с Роем. Кристл вырвался из-под его влияния и впервые за двадцать лет начал действовать ему наперекор. А ведь лиха беда начало - Браун предвидел, чем это может кончиться, а когда Кристл пришел к нему со своим предложением, он понял, что окончательно проиграл.
Браун распрощался с нами очень холодно, сказав перед уходом, что письменно известит всех членов Совета о своем категорическом отказе баллотироваться в ректоры. Я подозревал, что с нами он разговаривал гораздо резче, чем с Кристлом: при нем он наверняка сдерживался, а на нас откровенно сорвал свою злость.
Когда он ушел, Рой глянул на меня и сказал:
- Похоже, что у Джего не осталось никаких надежд, старина.
- Ты прав.
- Надо что-то сделать. Если мы перетянем кого-нибудь в свой лагерь, все, может, и образуется.
Мы решили поговорить сначала с Пилброу, а потом с Деспардом и сразу после чая отправились к Пилброу. Но ничего у нас не вышло. Рой пустил в ход все свое обаяние - он был обаятелен от природы и умел этим пользоваться. Он обхаживал старика, словно женщину: поддразнивал его, говорил серьезно, шутил, подольщался, насмешничал, даже пригласил погостить у него весной в Берлине, когда он опять поедет туда читать лекции, - все без толку. Пилброу по достоинству оценил Роев спектакль ему нравились артистичные молодые люди, - но остался непреклонным: он считал, что обязан проголосовать за Кроуфорда. Я завел политический разговор, Рой превзошел в искусстве обольщения самого себя, но мы решительно ничего не добились, а хитрющий старикан вырвал у нас обещание пообедать в Лондоне на следующий день после выборов с каким-то писателем-эмигрантом.
