- С какой стати они должны там летать? - удивился Кирилл.
- Это так красиво: большой-большой город и над ним летают разноцветные воздушные шары... - мечтательно говорила Глаша.
Это действительно было бы красиво, но с чего она взяла, что в больших городах должны летать воздушные шары? Наверное, видела фильм о блокадном городе с заградительными аэростатами в небе...
Кирилл нервно мерил шагами узкую полоску берега. Глаша семенила сзади, стараясь точно попадать босыми ножонками в оставленные им следы на песке. Косички она расплела, и жидкие светлые волосы трепал ветер, дующий с озера. Небо над головой было низкое, затянутое пепельной мглой. Мгла эта как с утра обложила все кругом, так и не рассеивалась. Однако большого волнения на озере не было. Ровные, чуть заметные волны катились на берег, покачивая заякоренные на мелководье карбасы и плоскодонки. Не очень сильный ветер относил в сторону комаров.
- Ты точно помнишь, что они отплыли сразу после обеда? - уже который раз спрашивал Кирилл девочку.
- Сашка кино любит, - объясняла Глаша. - Наверное, уговорил тетю Женю пойти в клуб. А вы любите кино, дядя Кирилл?
- Сашка хоть умеет управлять карбасом?
- Санька-то? - удивилась она. - Санька все умеет. Весной в путину вместе с рыбаками сети ставил.
Может, мотор забарахлил? - рассуждал вслух Кирилл. - Что же могло случиться?
- С Санькой ничего не случится, он счастливый... - трещала сзади Глаша. - У него две макушки.
- Какие еще макушки? - буркнул Кирилл.
- Обыкновенные, на голове. У всех но одной макушке, а у Саньки - две! - с гордостью заявила Глаша.
- А у тебя два языка, - поддразнил Кирилл. - Когда один спит, другой болтает...
- Я на вас не обижаюсь, дяденька Кирилл, - сказала Глаша. - Вы очень расстроенный...
Кирилл записывал предсвадебные обряды в соседней деревне, там одну девушку выдавали замуж, соблюдая старые обычаи. Когда он вернулся, Евгении на месте не было, оказывается, она, не дождавшись его, с Сашкой уплыла в Трубачево, где находились почта, магазины и сберкасса, хотя Кирилл и просил подождать. Он сам хотел отвезти ее. Дело в том, что последние дни, после возвращения с острова Важенка, Евгения места не находила от волнения: ей хотелось во что бы то ни стало дозвониться до Ленинграда и узнать, как там ее Олька... Сон ей приснился нехороший! Кирилл и не подозревал, что она такая, суеверная.
Уплыли они на карбасе после обеда, а сейчас уже поздний вечер. Можно несколько раз обернуться туда и назад. До Трубачева напрямик полтора часа езды на моторке. А на Сашкином карбасе сильный мотор, не то что у деда Феоктиста. И хотя Кирилл понимал, дозвониться отсюда трудно и Евгения могла задержаться, он волновался, особенно после того, как узнал у местных, что почта закрывается в шесть вечера, а сейчас без пятнадцати девять.
- Вы не убивайтесь, дяденька Кирилл, - успокаивала Глаша. - Куды они денутся? Я ить не страдаю из-за мово Саньки? Ежели бы че с ними стряслось, я бы враз почувствовала. Я завсегда чувствую, когда что-нибудь случается. Вот в прошлом году...
- Бензин мог кончиться? - рассуждал Кирилл.
- У Саньки всегда в лодке стоит полная канистра, - откликнулась Глаша. - Сашок - ужас какой хозяйственный мужик. Как я. И в движках он морокует. Коли и сорвет шплинт с крыльчатки, он тот же секунд починит.
- Погоди! - прислушался Кирилл. - Кажется, мотор...
Глаша остановилась, ветер занес ее легкие волосы на лицо, она отвела их маленькой тонкой ручонкой и тоже прислушалась.
- Это рыбацкий катер, - уверенно сказала она. - Стороной пройдут... Санькин мотор я сразу бы узнала...
Неподалеку от них опустилась ворона и, поглядывая в их сторону блестящим разбойничьим глазом, принялась обследовать кромку берега. Ветер топорщил на ее гладкой спине черные перья. Вот ворона остановилась, степенно подняла корявую ногу и, нахохлившись, растопыренной лапой почистила клюв.
- Надо плыть в Трубачево! - решил Кирилл и, больше не раздумывая, направился к карбасу деда Феоктиста.
- Ой, я с вами! - встрепенулась Глаша, глазевшая на ворону.
- Холодно, а ты босиком, - засомневался Кирилл. -• Пожалуй, лучше иди домой и поставь самовар...
- Какой самовар, дядя Кирюша? - обиделась Глаша. - До самоваров ли тут, ежели мой Сашок... - она прикусила язычок, вспомнив, как только что расписывала, будто с ее Сашкой ничего не может приключиться, иначе бы она почувствовала.
- Что твой Сашок? У него же две макушки? - без улыбки спросил Кирилл. Он не на шутку стал волноваться, теперь его мучило нехорошее предчувствие.
- Мало ли че, - сказала Глаша. - Макушки-то две, а голова одна, и он ее не бережет... Вы заводите мотор, а я сбегаю за бинтами!
- За бинтами? - изумился Кирилл.
- А вдруг они ранены? - Глаша чуть не плакала. От ее былого оптимизма не осталось и следа.
- Захвати одеяло и оденься потеплее, - покачав головой, распорядился Кирилл. - И скажи деду, что мы на карбасе пойдем в Трубачево.
Глаша вернулась быстро, она запыхалась, к груди прижимала свернутое в рулон одеяло. На ней была теплая стеганая куртка, из кармана свисал коричневый шерстяной платок.
- Я взяла бинты и пузырек с йодом, - сообщила она, забираясь в карбас.
Глупостями занимаешься, а на ноги ничего не надела, - рассердился Кирилл. - На кой черт им твой йод, если... Но, заметив, как испуганно расширились ее глаза, он умолк... Тоже хорош! Нервы распустил. Он чуть было не брякнул: уж если что им понадобится на воде, так это спасательный круг...
От этой мысли у него засосало под ложечкой, и он почувствовал слабость, даже вынужден был отпустить стартер. Уже не предчувствия, а дикая тревога стала терзать его: не случилась ли с ними какая беда! Уже сумерки, где они могут быть? Сомнительно, что мог отказать мотор на берегу, а если в пути, на озере?.. Разве их сыщешь теперь? Но волна идет к берегу, если бы отказал мотор, их бы все равно прибило к суше...
Кирилл заторопился, руки его дрожали, и, как обычно бывает в таких случаях, мотор не заводился, фыркал, чихал... Он понял, что залил горючкой свечу. Пришлось ее ключом выворачивать, протирать и снова ставить на место. Глаша широко открытыми глазами смотрела на него. Она съежилась на носу в своей толстой куртке. Босые ноги, как птица, поджала под себя. Платок по-прежнему торчал из кармана. Это почему-то стало раздражать Кирилла.
- Платок потеряешь, - заметил он, нажимая на стартер.
- Я не переживу, коли с ними что-нибудь случилось, - совсем как взрослая произнесла Глаша.
Мотор взревел, и Кирилл круто развернул нос карбаса. Теперь резкий ветер не давал возможности переговариваться. Он держал вдоль берега, но нигде карбаса не было видно.
В Трубачеве им сказали, что Сашка - его тут все знали - и молодая городская женщина отчалили от берега в начале седьмого, как только почту закрыли. Ему даже сообщили, что Евгения дозвонилась до Ленинграда, дома у нее все благополучно... В маленьком поселке всегда все всё знают!
- Господи, неужто они утопли? - плачущим голосом воскликнула Глаша, когда они снова подошли к карбасу.
- Ты еще нюни распусти тут мне! - грубо оборвал Кирилл, у него у самого сердце переворачивалось от ужасного предчувствия.
Они молча отплыли от берега, Кирилл развернул карбас и направил его туда, где низкое лохматое небо сливалось с колышущимся неприветливым озером. Глаша перебралась на корму. Устроилась рядом, сейчас она напоминала сгорбившуюся старушку с маленьким скорбным лицом, спрятавшимся в платке, который она накинула на голову.
Лицо Кирилла окаменело. Он сейчас не думал, куда держит путь, он думал о том, что не может жизнь быть столь жестокой к нему: только что он с таким трудом после горя и разочарований нашел свое счастье, а в этом Кирилл теперь не сомневался, как оно, возможно, обернулось ужасной трагедией... Кирилл не считал нормальными тех людей, которые были способны из-за неудачной любви или из-за крушения несбывшихся надежд покончить с собой. Он был убежден, что ему в голову даже никогда такая мысль не придет. А сейчас он впервые совершенно отчетливо представил себе, что если не стало Евгении, то а его жизнь утратила весь свой смысл... Пусть это прекрасное и вместе с тем коварное ненасытное озеро примет в себя и его... Он с открытыми глазами камнем пойдет на дно и не сделает малейшей попытки всплыть наверх. Пусть грудь разрывается от удушья, лопаются барабанные перепонки в ушах, а могучий инстинкт жизни прилагает все усилия, чтобы вытолкнуть тело наверх, он не всплывет. У него хватит силы воли не всплыть...
Ветер обдал его лицо мелкими брызгами и вмиг развеял недостойные капитулянтские мысли... Он еще не знает, что с Евгенией, а уже хоронит себя! Не только паникер, но еще, оказывается, и слабак! Кто сказал, что она утонула? Наверняка они плыли вдоль берега, даже если карбас затонул, они смогли бы добраться до суши. Кирилл знал, что Евгения хорошо плавает, а о Саньке нечего и говорить: он родился на озере! Они живы, и их надо искать... Мысль его заработала четко и ясно. Он вспомнил, что Евгения хотела перед отъездом обязательно наведаться на маленький остров, Кирилл забыл, как он называется... Кажется, у него и названия-то нет.
