Вот шагают они, семнадцатилетние, бок о бок со своими подругами — шагают по светлым улицам и бульварам южного города, и смутные, но сильные желания будоражат их молодые тела, бурлит и играет кровь безоглядной юности. Горяча по утрам подушка, мечется юноша в полусне, соблазнительные картины мелькают на экране сомкнутых век, манит и томит острое желание любви.
Вот ведь глупые фантазии, мечты бездельников! Впрочем, в последнее время все эти грешные помыслы устремлялись во вполне определенном направлении — к Батье, она же Берта Исааковна, сестра Фиминого приятеля Миши. Муж Берты, красивой тридцатилетней женщины, пропал без вести в начале войны; сама же она работала сестрой милосердия в одном из городских госпиталей. Ну как ей было не обратить внимание на юношу, чьи глаза горели на бледном лице с такой силой и таким чувством!
Что ж, идет ведро к колодцу… Как-то раз Фима постучался в дверь Берты Исааковны, точно зная, что нет в доме никого, кроме нее. Они немного поболтали о том о сем, пока женщина не подошла к юноше вплотную, так что едва не коснулась его груди своей грудью, вздымавшейся под тонкой тканью блузки. У парня перехватило дыхание.
— Сядь, посиди со мной на кушетке… — сказала Берта.
Фима почувствовал дрожь во всем теле. Ах, новичок, нераспустившийся бутон! Женщина улыбнулась, в уголках рта блеснули золотые коронки. Она не намеревалась помогать Фиме ни в чем. Как сладок этот неопытный жертвенный агнец! Как волнует женщину эта налетевшая на нее буря, этот ураган неловких движений! Улыбаясь счастливой улыбкой, Берта лежала на кушетке, заранее покорная любой прихоти своего юного господина.
Все это было, было и прошло. Все проходит — и дрожь, и вздохи, и прикосновения, и судорожное дыхание. Но спустя несколько дней выяснилось, что кое-что все-таки осталось. Фима подхватил дурную болезнь, и несколько следующих недель был вынужден провести в весьма неприятных обстоятельствах венерической лечебницы, приемов у врача и болезненных уколов. Этот поучительный случай многое прояснил для него. Жизнь, как оказалось, совсем не такая, какой выглядит на первый взгляд. За ее кулисами идет ежедневная война без галантных поз, карнавальных масок и кисейных шарфиков — и там, на этой войне, за все приходится платить. Платить за все — за каждое чувство, за каждую мысль, за каждый запах, который случайно забрел в твои ноздри… Платить, платить, платить. А пока Фима продолжил разучивать скрипичные концерты и еще усердней посещал гимнастический зал. Его мастерство в упражнении на брусьях выросло настолько, что Фиму перевели в первую сборную спортобщества. Но, невзирая на все эти успехи, настроение не улучшалось — парень переживал что-то вроде душевного кризиса.
Теперь настало время перейти к другой героине нашего рассказа, которую зовут Дина Хар-Захав. Она родилась в Белоруссии, возле реки Березины. Мать Дины много болела и до конца своих дней мучилась болями в печени. Отец, богатый торговец древесиной, дома бывал редко, большую часть времени проводя в деловых разъездах. По этим причинам воспитанию детей в семье не уделялось почти никакого внимания, и те росли, предоставленные самим себе, как сорная трава.
Дина посещала гимназию; кроме того, приходящая учительница давала девочке уроки фортепьяно. Эти уроки не проходили впустую: у ученицы открылись способности к музыке, а хороший голос был подарен Дине от рождения.
Она любила часы свободы — особенно вечера весеннего месяца нисана, когда можно выйти на улицу в компании с теплым ветром, весело играющим подолами платьев. По небу гуляют облака, а жизнь свежа и полна музыки — мелодий песен и мелодий тишины. В такие дни Дина уходила к реке — на встречу с туманным горизонтом и захватывающими дух просторами, которые открывались с высокого берега. Там Дина останавливалась и начинала петь — негромко, неторопливо. Она пела, а молчаливая Белоруссия смотрела, как песня девушки прокладывает тонкую тропку среди бескрайнего пространства лесов и полей.
Потом наступало лето, и еврейские девушки собирались стайками, чтобы вволю посплетничать и полузгать семечки. Эта компания не слишком подходила Дине — ей были скучны девичьи разговоры на скамейке. Что она действительно любила, так это петь: в минуты настроения ее голос лился так легко и сильно, что нельзя было не заслушаться и не порадоваться удивительному таланту, данному ей Создателем.
Но вот незадача: внешность девочки была очень неказиста, чтоб не сказать — уродлива: чрезмерно выпученные глаза, крючковатый нос и кривые передние зубы. Похоже, что только голосом и ограничивалась вся женская красота, выпавшая на ее долю. Надо же поместить такую благодать в столь некрасивый сосуд! И хотя телосложением Дина ничуть не уступала другим девушкам, мать всегда смотрела на нее с сожалением, вздыхала и качала головой: попробуй выдай замуж такое страшилище… К чему дочке невиданное богатство голоса, если лишена она самого необходимого женского качества: внешней привлекательности? Пусть уж лучше была бы простой поварихой, но со смазливым личиком…
Отец, как уже сказано, был чрезвычайно занятым человеком. Но время от времени на исходе субботы выдавались и у него свободные часы, когда можно позволить себе посидеть с другими уважаемыми людьми за неспешной беседой, чашкой чая и хорошей папиросой. Говорили обычно на солидные, важные темы — о высокой политике, дорожных впечатлениях и общественном благе. Но бывали и рассказы попроще — о страшных случаях, чертях и разбойниках. К таким историям Дина прислушивалась с большой охотой, и отец, пользуясь случаем, частенько просил дочку спеть гостям песню-другую. Дина не заставляла долго себя упрашивать — садилась за фортепьяно, и в гостиной звучали напевы нашего народа, рассеянного по разным странам и континентам.
Мало-помалу слава юной певицы распространилась далеко за пределами местечка. Настоящий свет, как ни крути, отыщет дорогу даже в самой густой темноте. Как-то, отправляясь в очередную поездку — на сей раз в уже упомянутый здесь южный город, отец взял с собой и Дину. К тому времени ей исполнилось шестнадцать. В течение трех недель они жили в гостинице «Европа». Впервые в жизни девушка попала в оперу; «Кармен» и «Пиковая дама» переполнили ее душу впечатлениями еще неизведанной силы. В конце концов отец добился встречи с профессором Ягудиновым-Левиным — одним из известнейших преподавателей консерватории.
Ягудинов-Левин преподавал вокальное искусство вот уже четыре десятка лет и повидал в своей жизни
