Молчание.
Сержант. Ах, вы хотите забрать его с собой в поезд?.. Отпустить немедленно! (Своим гвардейцам.) Идите за подкреплением!
Несколько гвардейцев уходят. Жана отпускают. Солдаты удаляются.
Де Плок уходит.
Один из солдат. Послушай, товарищ. Мы ведь только выполняем свой долг.
Сержант. Ну, парень, тебе повезло.
Жан. И вы даете им так просто уйти! Взгляните на эти плакаты! Вот что я вам скажу: я выбрал. Но только не вашу Коммуну. Она обречена на гибель. (Убегает.)
VI
26 марта 1871 года. И входа в небольшое кафе на Монмартре. Maдам Кабэ и ее маленькое семейство - Жан, Бабетта, Франсуа, Женевьева - хозяйничают в кафе, которое до того было закрыто. Они распахивают ставни, поднимают жалюзи, расставляют стулья, развешивают бумажные фонари. Официант в форме Национальной гвардии и раненый кирасир в гражданской одежде помогают им. На одной из ближних площадей звучит бравурная музыка. Женевьева выходит из кафе с бутылками вина. За ней идет один из мальчиков, по-праздничному
принаряженный.
Франсуа (несет плетеные стулья). Итак, торжество Коммуны, торжество науки, новый век и новое тысячелетие человечества. Париж высказался - за.
Официант. А мой хозяин высказался против, и таким образом официант стал хозяином. Прошу вас, располагайтесь поудобнее в моем кафе.
Женевьева. Значит, даже юные священослужители, и те приветствуют утреннюю зарю. (Ставит бутылки на столик перед мадам Кабэ.)
Франсуа. И учительницы угощают вдову вином с черного рынка. Дух нагорной проповеди опочил в параграфах закона, которые открываются словами "исходя из того" и заканчиваются делами! (Обнимает немца, который, весело улыбаясь, открывает окно.) Я обнимаю тебя, кирасир, моего нового брата, дезертировавшего из разбойничьих войск этого динозавра Бисмарка!
Мадам Кабэ (она с самого начала заняла место за столиком посреди улицы). И от квартирной платы нас избавили! (Зовет.) Жан! Бабетта!
Франсуа. Исходя из того, что тяготы войны, обрушившиеся на отечество, явились делом рук меньшинства и что несправедливо взваливать такое бремя на плечи большинства, состоящего из страдающих и угнетенных... Я выучил эти слова наизусть, как моего любимого Лавуазье,
Жан (выглядывает из верхнего окна кафе). Терпение!
Франсуа. И процентщики безвозмездно возвращают все залоги беднякам, исходя из того, что жизнь должна стоить того, чтобы хотелось жить.
Мадам Кабэ. Франсуа, ты знал обо всем? Из-за этой дороговизны я сделалась прямо-таки воровкой. Вот почему я требовала, и довольно бестактно, чтобы ты уплатил за квартиру, но я хотела выкупить вещи. Они ведь тебе нужны... Эй, Жан! (Мальчику.) Садись, Виктор, поешь чего-нибудь, раньше чем отведать вина. Эй, Жан!
Мальчик чинно садится. Жан сердито выглядывает в окно.
Я хочу поговорить с Бабеттой, вы там еще не управились?
Бабетта появляется в окне рядом с Жаном, у нее несколько разгоряченный вид.
Бабетта. В чем дело, мама?
Мадам Кабэ. Смотри, Бабетта, какое у нас прекрасное вино.
Бабетта со смехом прячется.
За ними надо смотреть в оба, он у меня радикал, мой сынок.
На улице появляются "папаша" и Ланжевен, с усталым выражением лица.
На штыке у "папаши" белый бумажный лампион.
"Папаша". Мадам! Мадемуазель! Я привел к вам вашего зятя, члена Коммуны от Вожирара. Я вытащил его с работы, они корпят там, как каторжные, в ратуше.
Мадам Кабэ. Выпей стаканчик, Пьер.
Официант. Вино осталось от хозяина, а хозяин в Версале. Пейте, пожалуйста, сударь.
Ланжевен. Они бросили шесть тысяч больных. Некому даже осветить улицы. Все это требует работы.
Жан и Бабетта вывешивают в окне красный флаг.
"Папаша". Живо, бокал в честь нашего знамени! Того, что вызывает любовь и страх! Гонимого, грозного! Того, что несет нам дружбу, того, что приходит, опоясанное бурей.
Пьют стоя.
Мадам Кабэ. Да, оно такое. Отведайте этих хлебцев, Пьер и "папаша". А дети куда подевались? Хозяйка вон той пекарни вынесла нам эти хлебцы, когда мы несли мимо нее полотнище, - да, когда мы несли полотнище очень определенного цвета, эта баба с кислой рожей навязала нам хлебцы.
Женевьева. Садитесь, я спою вам старинную песенку. (Поет.)
Марго на рынок пошла поутру:
- Я этот кусочек свинины беру.
Барабаны громко забили в тот миг,
Испуганно вздрогнул старый мясник,
Старый мясник головою поник.
- Этот кусок? Двадцать франков, мадам.
Тра-та-та, тра-та-та, тра-та-та...
- А?
- О да, конечно, пять франков, мадам.
- Красота!
Марго поднялась к хозяйке своей.
Барабаны забили еще сильней.
- Сколько я вам за квартиру должна?
Хозяйка была совершенно бела,
Бела и бледна, как кусок полотна.
- Вы мне должны двадцать франков, мадам.
Тра-та-та, тра-та-та, тра-та-та...
- А?
- О да, конечно, пять франков, мадам.
- Красота!
Все (подхватывают припев).
Красота, красота, красота!
На площади появляется отряд мужчин и женщин с кокардами.
Один из мужчин. Милостивые государыни и милостивые государи! Все за нами! На Вандомской площади господин Курбе, известный живописец, произнесет речь и призовет нас разрушить Вандомскую колонну Наполеона, отлитую из металла тысячи двухсот пушек, завоеванных в европейских походах. Уничтожим этот памятник войны, этот символ милитаризма и варварства.
"Папаша". Благодарим за сообщение. Мы одобряем проект и явимся его осуществить.
Одна из женщин. Приходите в Латинский квартал, там будут поить бульоном.
Мужчина (громко ржет). На добрую память о пяти жеребцах, милостивые государи и милостивые государыни.
Франсуа. Ну как? Пойдем?
"Папаша". Мне и здесь хорошо.
Франсуа. А бульон?
Мадам Кабэ. Идите, если хотите. А где Жан и Бабетта? Ах, вот они.
"Папаша". Сразу видно, господин Франсуа, что у вас задатки настоящего священника.
Женевьева. Большое спасибо, мы еще немного побудем здесь.
Отряд идет дальше.
Один из мужчин. Ладно, как хотите. Была бы честь предложена, Коммуна вас пригласила. А вы не пошли, о-ла-ла-ла!..
"Папаша". На то и свобода.
Жан и Бабетта появляются внизу.
Мадам Кабэ. Вы слишком долго были наверху. Я недовольна вами.
Жан. Мама, ты заставила покраснеть Женевьеву.
Мадам Кабэ. Я вам сказала: надо равняться по обстоятельствам.
"Папаша". Но, мадам, обстоятельства у нас отличные, самые лучшие. Париж высказался за то, чтобы жить по собственному вкусу. Ведь именно поэтому и господин Фриц решил остаться у нас. Никаких классовых различий между гражданами, никаких границ между народами!
Жан. Бабетта, отвечай же матери, защити меня.
Бабетта. Ваш сын, мадам, не знает, что такое неприличная поспешность. (Поет.)
Нету крыши у папаши Жюля,
У жены - рубашки даже нет,
На костре в лесу стоит кастрюля,
И старуха для папаши Жюля
Варит в ней картошку на обед.
- Мать, сготовь мне лакомое блюдо!
Чем же нищий не аристократ?
Лучше не спеши и вложи в него души,
И не забудь нарезать лук-порей в салат!
Папа Жюль посажен за решетку,
На причастье времени уж нет,
И, в последний раз прочистив глотку,
Он предсмертный заказал обед.
- Мне, тюремщик, лакомое блюдо!
Чем же нищий не аристократ?
Лучше не спеши и вложи в него души,
Да не забудь нарезать лук-порей в салат!
"Папаша". В самом деле, для чего мы живем? Кюре собора святой Элоизы ответил моей сестре на подобный вопрос: ради самосовершенствования. Допустим. Но что ему нужно для этого? Ему нужны перепелки на завтрак! (Обращается к мальчику.) Сын мой, запомни: живут ради чего-то исключительного. Подать его сюда, это исключительное, хотя бы при помощи пушек. Ибо для чего человек разбивается в лепешку? А для того, чтобы добыть себе сладкую лепешку на ужин! Ваше здоровье, друзья!.. (Пьет.) А кто сей юный муж?
Мадам Кабэ. Виктор, сбегай за вилкой!
Мальчик уходит в помещение кафе.
Его отец служил в девяносто третьем батальоне, он погиб восемнадцатого марта, защищая пушку. Мальчик торгует мясом, кроликами - да помолчи ты, Жан... Я иногда покупаю у него кое-что, его положение...
Мальчик возвращается с вилкой.
"Папаша" (встает, поднимает стакан). За твое здоровье, Виктор!
Мальчик пьет за здоровье "папаши". С соседней площади доносится танцевальная музыка. Жан танцует с Женевьевой, Бабетта с Франсуа, официант с мадам Кабэ.
Ну что, дела идут?
Ланжевен. Теперь и ты доволен?
"Папаша" (после паузы). Вот оно, чего хотел этот город, для чего он был построен, о чем его заставили забыть под бичами, о чем ему напомнили мы... Чего же еще нужно?
Ланжевен. Только одного. Иногда я думаю: лучше бы мы восемнадцатого марта ударили по врагу. Мы решали: выборы или поход на Версаль? А ответ был один: то и другое!
"Папаша". Так что же?
Ланжевен. Теперь Тьер сидит в Версале и собирает войска.
"Папаша". Тьфу!.. Плевал я на это. Париж все решил. ЭТИ старички уже трупы. Мы уберем их в два счета. Войска! Мы с ними сговоримся, как восемнадцатого марта сговорились о пушках!
